— А что ты медлишь? — не понял воин. — У Святополка силы — никакой! Он, сказывают, послал к печенегам да полякам, но они ещё не подошли! Мы же близко стоим! Конница пойдёт, и нет Святополка!
— Он брат мне! — сказал Борис:
— Какой брат! — закричал Георгий. — Все в Киеве знают, что он — сын Ярополка. Владимир-князь его мать беременной умчал!
— Отец мой мёртв, — сказал тихо Борис. — А его я всегда братом почитал. В том и вырос.
— Да не брат он тебе, и никто его нынче братом твоим не считает, — горячился кудрявый и подвижный Георгий. Он ходил по шатру, и золотая гривна на шее — подарок Бориса — посверкивала в вырезе его рубахи на мускулистой смуглой шее.
— Значит, когда нужно — брат, а когда нужно — нет... — грустно улыбнулся Борис.
— Да ты что, не понимаешь, что будет, если он на престоле киевском усядется? Державе новой — конец! Придут папские попы да рыцари из стран западных... Ты что, не ведаешь, что с Польшей, а наипаче того с Чехией приключилось?
— А что приключится, ежели я на брата своего меч подыму? — спросил Борис.
— Отец твой Владимир, царствие ему небесное, не боялся противу братьев своих идти! Противу Ярополка да Олега!..
— Вот за тот грех мы и расплачиваемся! — твёрдо сказал князь. — Воины-то пока не понимают, но ты-то, друг мой ближний, пойми: не в силе Бог, но в правде! И ежели правду мы менять ежечасно станем, что от неё останется? Мы же христиане! Как же мы завет Божий нарушим? — Борис говорил, и с каждым словом голос его крепнул, точно он убеждал сам себя. — Конца не будет! Я пойду на Святополка, Ярослав — на меня, — Глеб подрастёт — на Ярослава... Чем сей грех братоубийственный остановим?
— Так от веку было! — не нашёлся что возразить Георгий.
— Так от веку было, пока Христос нам путь к спасению не указал! Нельзя ближних в жертву приносить, какой бы сладкой победа ни казалась!
— Нельзя без жертв! — закричал Георгий.
— Нельзя, — согласился Борис. — Но жертвовать можно только собой.
— Опомнись!
Но Борис уже вышел к войску. Утренний ветер хлопал знамёнами и помавал золототкаными хоругвями с ликами Спаса и Богородицы. Солнце отражалось в шлемах, плясало на панцирях латников. Ветер трепал длинную шёлковую багряную рубаху Бориса, трепал его густые кудри.
Без шлема и без меча стоял он перед войском, ждавшим его приказа. Но не приказ произнёс молодой, почти совсем юноша, в первом тёмном абрисе бороды, князь.
— Не могу поднять руку на брата своего! — Голос его сорвался.
Он вспомнил, что когда-то не смог сказать сего Ярополк, которого так же дружина вынудила идти на брата, на Олега. И не спас он державы своей, погубив брата.
— Не могу я поднять руку на брата моего! К тому же и на старшего, коего чту, как отца!
Выкрикнув эти слова, он будто сто пудов с души снял. И, совершенно успокоившись, повернулся и скрылся в шатре.
Он слышал, как с перебранками и смехом расходилась дружина. Как, не зайдя проститься, уводили воеводы свои отряды по городам и вотчинам, а пешцы расходились сами — куда глаза глядят. Войско ждало войны и было обмануто дважды. Не было войны с печенегами, не было пьянящей сечи, не было и добычи, и теперь, когда можно пойти на богатый и безоружный Киев и погулять, пограбить всласть, князь приказа не отдал.
— Да нешто он князь! — говорили дружинники. — Вот Святополк — князь. А и пущай говорят, что он прав на престол Владимира не имеет! А он как раз и занял Киев! Вот это — князь! А наш всё чего-то медлит, всё молится. Да что он, поп, что ли?..
Борис, лёжа в шатре, заплакал. Георгий слышал, как, поднявшись, князь молился вслух перед трёхстворчатым византийским складнем:
— Не отвергай слёз моих, Владыко, ибо я уповаю на Тя! Пусть удостоюсь участи рабов Твоих и разделю жребий со всеми Твоими святыми, Ты — Бог милостивый, и славу Тебе возносим вовеки. Аминь!
Недаром Анна учила сына молитвам, недаром познавал он премудрость учения книжного с греческими и болгарскими священниками, принимая не умом, но душою учение Христово...
Слушал, притаившись у шатра, венгр Георгий слова господина своего, и странное ощущение ясности и радости охватывало его. Прежде всё было сложно, постоянно нужно было думать о том, как должно поступать, а теперь всё стало ясно и понятно, словно кто-то сказал ему:
«Следуй за господином своим, и станешь славен вовеки и обретёшь Царство превыше всех царств земных и место вечно, место покойно в чертогах Господних... Ибо, как сказал Давид в Псалтири своей: Праведники живут вечно и от Господа им награда и украшение им от Всевышнего».
Всю ночь от стана Борисова на Альте уходили войска, оставляя его с одними ближними отроками и телохранителями. Борис отстоял вечерню в походной церкви, где служил следовавший за войском православный священник. Утром, умывшись и, как всегда, строго и опрятно одевшись, приказал князь служить заутреню и сам стал читать Евангелие и Псалтирь.
Посланные от Святополка подошли к шатру, где шла служба, и услышали звонкий голос князя, вычитывающего по книге:
— Господи! Как умножились враги мои! Многие восстают на меня...
Словно заворожённые стояли Путьша, Талец, Елович, Ляшко и до зубов вооружённые слуги их, не смея приблизиться или прервать чтение псалмов Борисом.
— Окружили мя скопища псов и тельцы тучные обступили меня, — неслось из шатра.
И убийцы невольно переглядывались.
Переступая на месте, они забряцали доспехами, и Борис, услышав в шатре их движение и шёпот, понял, кто пришёл и что будет. Зная, что его слышат стоящие у шатра, собрав всё мужество, он начал читать:
— Слава Тебе, Господи, за всё, ибо удостоил мя зависти ради принять свою горькую смерть и претерпеть всё ради любви к заповедям Твоим. Не захотел Ты сам избегнуть муж, ничего не пожелал Себе, следуя заповедям апостола: «Любовь долготерпелива, всему верит, не завидует и не превозносится... В любви нет страха, ибо истинная любовь изгоняет страх». Потому, Владыко, душа моя в руках Твоих всегда, ибо не забыл я Твоей заповеди. Как Господу угодно, так и будет.
Старый, опытный и много повидавший священник всё понял, понял и Георгий, прислуживающий при утрене в храме. Не сдерживая слёз, старик сказал, стараясь подбодрить князя в страшные грядущие минуты:
— Милостивый и дорогой господин наш! Какой благости исполнен ты, что не восхотел ради любви Христовой воспротивиться брату, а ведь столько воинов держал под рукой своей...
— Это никогда не кончится! — крикнул Путьша, решительно кинувшись к шатру.
Они ворвались с обнажёнными мечами и, толкая друг друга, не по-воински, а как убийцы, зажмурясь, начали совать мечами в спину, в грудь и живот Бориса. Георгий, как велела воинская выучка, кинулся к ним и закрыл собою оседающего наземь господина. Его тут же проткнули чуть не насквозь мечами. Подхватив вываливающиеся кишки, он выбежал из шатра.
— Чего стали? Чего ждёте? — кричал Путьша, но убийцы словно оторопели.
Борис, в мокрой от крови рубахе, поднялся во весь рост.
— Стойте! — сказал он. — Дайте помолиться, — и, оборотившись к иконе, прохрипел: — Ты, Господи, будь свидетель и не осуждай их за грех этот! Но прими душу мою с миром. Слава Тебе, щедрый Дарователь жизни, что сподобил меня подвига, достойного святых мучеников! Слава Тебе, Христос, слава безмерному Твоему милосердию, ибо направил Ты стопы мои на правый путь! Аминь! Ну, что стали? — сказал он, оборачиваясь к стоящим кучей убийцам и захлёбываясь кровью. — Заканчивайте порученное вам! Да будет мир брату моему и вам, братие! — И повалился, хватаясь за убийц, прямо вперёд, обливая их своей кровью.
Будто испуганные овцы, кинулись убийцы из шатра. Но к лагерю уже подходили стоявшие в засаде конники, и пошла резня. Немногочисленных оставшихся с Борисом воинов рубили по кустам и склону холма. Умершему уже Георгию отрубили голову, потому что не могли содрать с его шеи золотую гривну. Перебили многих! Но не всех. Свидетели остались, и в большом числе! Многие бежали в Новгород — к Ярославу, иные в степь или в Киев — к монахам печорским.
Убийцы завернули убитого Бориса в ткань подрубленного шатра, повалили в телегу и поехали к Святополку, чтобы предъявить тело и получить награду.
Но вечером уже, когда проезжали бором, Борис вдруг открыл глаза и поднял голову. Он был ещё жив. В ужасе двое варягов-возниц спрыгнули с телеги и, вытащив мечи, начали колоть куда ни попадя. Неизвестно почему, без всякого распоряжения Святополка, тело Бориса привезли в Киев и погребли у церкви Святого Василия, которую в память о крещении своём поставил Владимир (в крещении Василий) на том месте, где было капище Перуново.
— Вона, — кричал, прыгая на паперти, городской блаженный дурачок, — варяги вернулись! Перун-сатана вернулся — жертвы людские пожирает...
