— Где мои войска, император? Почему их перебросили?
Калигула направил на него взгляд своих неподвижных глаз, от которого легата прошиб пот. Еще ни у кого в жизни он не видел таких холодных глаз. Может быть, император и вправду был богом?
— Мы не сможем покорить Британию двумя легионами. Нужно было освободить место для недавно прибывших войск. Когда мы уйдем, ты сможешь снова привести сюда свои легионы.
— Если ты разрешишь, император, я бы хотел отправиться к ним сейчас же, чтобы убедиться, что там все в порядке. Мои солдаты будут беспокоиться…
Калигула притворно улыбнулся.
— Беспокоиться? Почему? Каждый знает, что рядом с императором ты в полной безопасности. Подожди еще несколько дней, пока мы здесь устроимся, тогда я тебя отпущу. Завтра в полдень я собираю трибунов на совет.
Гетулик колебался: или сразу седлать коня и мчаться в Борбетомаг, чтобы во главе преданных ему частей выступить против Калигулы, или дождаться, пока император его отпустит.
Если он уедет прямо сейчас, это будет предупреждением, и его попытаются поймать, в то время как через несколько дней он просто вернется к своим солдатам. Поразмыслив, Гетулик принял второе решение, теша себя надеждой, что, возможно, во время завтрашнего совета узнает важные новости. Все же его насторожило, что он не мог встретиться ни с Лепидом, ни с сестрами императора. Каждый раз ему говорили, что они не могут отлучиться, и он должен подождать. Не специально ли Калигула держал их подальше друг от друга? А может быть, их уже схватили?
Легат прошелся по берегу Рейна, где вырос целый палаточный город с торговцами, акробатами, фокусниками и маленькими тавернами. Гетулик осторожно подошел к палатке, но не заметил ничего подозрительного. Солдаты охраны спокойно стояли у входа и переговаривались. Увидев легата, оба вытянулись перед ним по стойке смирно.
— Кто-нибудь обо мне спрашивал?
— Нет, легат!
— Не заметили ничего странного?
— Нет, легат!
Успокоенный Гетулик выпил вина и лег спать. Он верил скорее не в богов, а в высшую власть и утешал себя мыслью, что судьба не допустит, чтобы этот распутник и враг Рима продолжал и дальше позорить императорскую власть.
Эмилий Лепид и правда не мог отлучиться, потому что Калигула не отпускал его от себя. Он постоянно просил его совета по самым незначительным вопросам и давал поручения, которые мог выполнить любой раб. Это насторожило Лепида, и он решил, что при первой же возможности все обсудит с Гетуликом. Но ему не удалось встретиться ни с ним, ни с Агриппиной или Ливиллой. Как будто догадываясь о его желании, император сказал:
— Моих сестер тебе придется извинить: им требуется время, чтобы привести себя в порядок после долгого путешествия. Нам гораздо проще, не так ли? Трудности и мытарства не уродуют мужчин, а напротив, делают привлекательнее.
— Я не женщина, Гай, и поэтому не знаю, как действуют на них уставшие мужчины.
В глазах Калигулы блеснули странные огоньки, и Лепид подумал: «Паук, который в безграничной страсти убивать подкарауливает жертву».
— А я знаю! Как и всем богам, мне знакомы ощущения и мужчин, и женщин, ведь любое божество двуполо. Отсюда постоянные преобразования; вы меня уже видели в образе и Луны, и Юпитера, и Нептуна. Помнишь праздник богини Исиды? Тогда я был женщиной среди женщин, и только один человек не хотел этого принять.
Лепида охватил страх. Почему Калигула заговорил об этом сейчас?
— Ты быстро превратился обратно в Гая, — сказал он с кажущейся легкостью, будто эта тема его не волновала.
— Да, мы поменялись ролями. Я снова стал мужчиной, а вот ты…
Калигула зло рассмеялся и добавил:
— Грехи молодости! Сейчас у нас есть дела поважнее.
Лепид чувствовал, как внутри закипают гнев и ненависть. Если бы у него был под рукой кинжал… Голыми руками удавить не получится, за спиной императора — германцы. Чтобы не сказать лишнего, Лепид молчал и ждал. Калигула похлопал его по плечу.
— Но вопреки этому — или благодаря? — мы остались друзьями. Сегодня ты мне больше не нужен, Лепид. Иди спать.
Он шел к палаточному городу. Была ли это любимая игра императора — игра кошки с мышкой — или действительная угроза?
Перед палаткой Гетулика охрана скрестила копья.
— Легат спит и приказал ему не мешать.
— Мне он позволит ему помешать, не сомневайтесь, — решительно произнес Лепид, но солдаты не шелохнулись.
Он так устал, что не стал с ними спорить.
— Завтра будет достаточно времени.
Милония Цезония, беременная возлюбленная императора, уже лежала, когда он вошел. Ее темные волосы раскинулись по подушке, большие глаза в отличие от глаз Калигулы отражали все ее эмоции и чувства. Она откинула одеяло и погладила большой выпуклый живот.
— Здесь дремлет будущее Рима, — сказала она. — Я надеюсь, что боги подарят тебе мальчика.
— Поскольку ты родила прежнему мужу трех девочек, может случиться, что наша династия получит наследника. Но это неважно, у нас будут другие дети.
Глаза Цезонии блеснули:
— Но мы ведь занимаемся этим не только ради детей или?..
Калигула рассматривал ее раздавшееся тело, и у него появилось безумное желание. Что если разрезать живот, чтобы посмотреть, какого пола ребенок? Потом можно снова зашить, и ничего не останется, кроме шрама. Он же сможет завтра оповестить: «Я решил подарить Риму и всему свету наследника» — и все бы потом, после рождения мальчика, удивлялись его дару предвидения.
— Не смотри так, будто хочешь меня съесть!
Калигула снял одежду.
— Повернись: ты теперь мне больше нравишься сзади.
Цезония повиновалась. С необычной мягкостью Калигула проник в нее, обхватил уже потяжелевшие груди и сильно сдавил их. Он чувствовал, как желание поднимается в нем тяжелым сладким облаком.
— Я люблю тебя, Цезония, — простонал он. — Не знаю почему. Ты немолода, некрасива, и все же ты первая женщина после Друзиллы, которую я действительно люблю. Поэтому я женюсь на тебе, прежде чем родится ребенок.
Он отпустил ее, и Цезония улеглась поудобнее.
После короткой паузы Калигула с усмешкой сказал:
— Я уже радуюсь тому, какие будут завтра лица у моих солдат: одни порадуются вместе со мной, другие удивятся, а третьи возмутятся. Они все время забывают, что я бог! Впрочем, иногда я и сам это забываю.
Каллист вместе с префектом Клеменсом вел государственные дела, когда император бывал в Риме.
Его отсутствием секретарь хотел воспользоваться, чтобы продолжить ткать тонкую сеть из слухов, выслеживаний, подслушиваний и других «добрых» дел.
Главную роль тут играл Клавдий Цезарь, который с облегчением вздохнул, когда племянник наконец исчез из Рима. Он удалился в свое имение на Албанских холмах, чтобы там продолжить в тишине и покое труд над историческими сочинениями. Правда, временами ему приходилось бывать в Риме, чтобы посетить библиотеку. Как член семьи, он имел доступ к домашнему архиву императора, хранившемуся в просторных подвалах Палатина, и Каллиста, конечно, каждый раз информировали о его приходе.
В конце ноября Каллист воспользовался такой возможностью и пригласил старика к себе. Они прекрасно понимали друг друга, тем более что толстый секретарь, не скупясь, делал комплименты историку и выказывал ему всяческое уважение.
— Как хорошо поговорить с тобой, зная, что Калигула не ворвется неожиданно и не выкинет очередную «шутку».
Каллист вздохнул.
— Ты прав, Клавдий Цезарь. Я тоже смог многое доделать за время отсутствия императора. Но речь не об этом. Я уже многие годы дружески привязан к тебе и могу быть с тобой откровенным больше, чем с кем-либо. В этом случае дело касается и тебя, уважаемый Клавдий. Я, конечно, надеюсь, что все сказанное останется в этих стенах.
— Но… Ну разумеется.
Каллист подошел к двери и рывком распахнул ее.
— Свидетелей ни в коем случае быть не должно. Я долго колебался, могу ли довериться тебе, но должен это сделать, прежде чем император вернется.
Морщинистое лицо Клавдия становилось все более испуганным. Каллист видел, что старику пришлось собрать все свои силы.
— Да давай же, Каллист, говори! — потребовал он с несвойственной ему прямотой.
Секретарь отвернулся:
— Если бы это было так просто… Значит, мне дали понять, что для меня будет похвальным и выгодным, если ты… то есть если я тебя…
Каллист замолчал.
— Если я умру? Меня надо, попросту говоря, убрать, чтобы племяннику больше никто не мешал. Я прав?
— Приблизительно так все и есть…
— И кто же должен это устроить?
— Боюсь, что имели в виду меня.
— Кто имел в виду?
— Мне обязательно называть имя?
— Нет, можешь не утруждать себя. И что ты думаешь делать?
