в руках посудное полотенце, Мэри Тутейкер наслала проклятие на страждущего андоверца. Она была убеждена – или убедила себя, – что ведьма, что стала ею чуть меньше двух лет назад. Дьявол обещал ей с сыном счастье.
Во время своего дознания 30 июля Тутейкер выдала имена одиннадцати сообщников, включая родную сестру, племянника, дочь и Берроуза, собрания которого дважды посещала на пастбище Пэрриса. Ее пример нагляднее других демонстрирует, откуда брались все эти признания. У нее начались судороги и приступы удушья. Ее постоянно одолевали сомнения. Она думает, что была на этих собраниях. Она думает, что подписала книгу. Она думает, что их цель – низвергнуть церковь. Она думает, что слышала трубу. Она не может точно определить, какая сила ей мешает. «Дьявол так коварен, что, едва она начинает открывать правду, он ее останавливает», – отметил судебный писарь. Дьявол вводит ее в заблуждение с помощью Писания. Каким стихом? – спросил магистрат. Псалмом, где есть слова «Да постыдятся враги мои», ответила Тутейкер. А это заставляет ее немилосердно желать смерти своим обвинителям.
Ее подход к собственной вере был не менее назидательным. Приливная волна благочестия сталкивалась с отливом сомнений. Еще более удручали Мэри мысли о ее крещении. Она не стала с тех пор значительно лучше. Этой весной ее парализовал ужас перед индейцами, она все время просыпалась от кошмаров, в которых отбивалась от нападений. И вот на пике ее тревог возник смуглый мужчина. Он защитит ее, а потом она должна будет ему молиться. Она с готовностью согласилась. Возможно, как дошло до нее теперь, она все время имела дело с Сатаной! Было много неясного с тем, кто на самом деле враг и может ли он также воплотиться в тебе. В конце концов Мэри Тутейкер заключила сделку с дьяволом, потому что он обещал «избавить ее от индейцев», об этом избавлении она упомянула трижды. Сделка оказалась невероятно выгодной. Через двое суток после ее признания в колдовстве индейцы напали на Биллерику.
Когда вы называете себя «стадом в диких землях», вы фактически приглашаете в гости хищников [45]. Множество их охотилось на Новую Англию с ее основания – или, по крайней мере, к таким атакам все были готовы. По словам Мэри Роулендсон (которой, возможно, написать их помог пастор), индейцы были «ненасытными волками», «рычащими львами и кровожадными медведями». В трудах Мэзера коренные американцы регулярно оборачивались тиграми, а дьявол – тигром или рычащим львом. Квакеры у него вели себя как «лютые волки». Они вместе с французами и индейцами составляли дьявольский зверинец Новой Англии с его львами, тиграми и медведями. Энн Патнэм – старшую околдовали на майском слушании, она тогда словно одеревенела. Только за пределами молельни ей стало лучше, удалось вырваться из «лап рычащих львов и зубов бешеных медведей» – эти слова она позаимствовала из проповеди Лоусона от 25 марта. По мере того как размывались границы между физическим и духовным, то же происходило и с беснующимися хищниками (Пэррис, выступая с проповедью в мае, смешал в ее тексте Людовика XIV, его католических приспешников и дьявола, подстрекателя ведьм и колдунов. И был далеко не единственным, кто думал так же – хотя по крайней мере два из трех этих пунктов находились очень далеко от прихода) [104]. В большинстве высказываний вы могли без ущерба для смысла заменить слово «индейцы» на слово «католики». И в том и в другом случае подразумевалась угроза для страны [105].
Индейцы, естественно, также были «ужасными колдунами и адскими заклинателями». И неудивительно: эти дикие места считались чем-то вроде «дьявольского логова». Со времен Моисея тут припеваючи проживал князь тьмы. Вряд ли ему понравилось, что толпы пуритан понаехали в «уголок мира, где он бесконтрольно правил много веков». На самом деле он в ярости, утверждал Мэзер, которому не давала покоя зоологическая тема. Индейцы, волки и дьяволы представляли собой «драконов дикой земли». Вступить в ряды англиканской церкви, считал Мэзер, – это то же самое, что попасть под заклятие. Квакеры были прокаженными в дьявольской ловушке. Их религию он полагал приносящей не больше пользы, чем «жабий сок». Учитывая символическое сочетание угнетаемой группы людей с неприветливым климатом, до создания оси зла оставался один шаг.
Ответом на сдавленный писк страха стал грозный рык обвинений. Когда в Бостоне случился пожар, говорили, что виноваты баптисты. Кто перегрыз глотки овцам, пасшимся на общинном пустыре в Кембридже? Волки, но в конце 1691 года имело смысл на всякий случай выгнать французов. В 1689 году, агитируя против Андроса, Мэзер упоминал (вымышленный) папистский заговор десятилетней давности, все еще живший в головах новоанглийских поселенцев. Новая война с индейцами виделась «частью заговора, призванного нас унизить» [46]. Мэзер приписывал провал квебекского похода Фипса присутствию в Бостоне англикан: именно это разозлило Бога. К тому же для жителя Новой Англии – с его чувством собственной священной миссии и упором на праведность – повсеместные заговоры были так же естественны, как договорные обязательства. Как сказал один индеец-осведомитель, колонисты «доверчивы, словно дети» [106] [48]. Они чувствовали себя в ловушке со всех сторон. У пуритан имелась врожденная англосаксонская любовь к конспирологии, а так как центром их жизни была религия, то любой заговор автоматически становился дьявольским. Преподобный Муди в 1688 году говорил о «необъяснимых интригах», которые плелись вокруг. Сэмюэл Уиллард и Джон Хиггинсон, люди умеренных взглядов и осторожные, горячо убеждали, что клика заговорщиков-папистов уже нацелилась либо скоро нацелится на Массачусетс. Задолго до того, как призрачные французы наводнили Глостер, поползли слухи, что в Массачусетс направляется отряд ирландцев, чтобы установить в Новой Англии католицизм. Естественно, сатанинские оборотни-вредители служили еще одной цели: враги Новой Англии были друзьями ее церкви. Они заполняли церковные скамьи. Общие страхи становились серьезной причиной объединиться, особенно после сезона политических бурь. «О, не спорьте больше, – молил в 1690 году Мэзер, – но немедленно сомкните ряды против ваших сплотившихся врагов» [107] [49].
Свергнувшая Андроса колониальная элита утверждала, что губернатор строил козни, намереваясь передать колонию в руки «иностранной державы» (в этом заговоре тоже фигурировали грозные красные камзолы и если не шляпа с высокой тульей, то корона). Коттон Мэзер обращался к тем же страхам в 1690 году, когда говорил в проповеди: Новая Англия пребывает в состоянии «бедственном и опасном, какого никогда еще не знала» [50]. Его обращение призывало к порядку и дисциплине. Погрязшие в грехах и недовольствах, они притянули к себе «целые армии индейцев и галльских кровопийц». Власти не сумели защитить свое стадо. Без хартии Новая Англия отдана на милость диким
