С наступлением ночи англичане спешно погрузились на корабли. В тот же день Сульт вновь написал Нею:
Маршал Сульт маршалу Нею.
Бурго, 16 января 1809 года.
Я получил ваше письмо как раз в тот момент, когда противостоял врагу в трех четвертях лиги от Коруньи. Битва была яростной, хотя в мои намерения входило лишь провести рекогносцировку боем, дабы заставить их продемонстрировать все свои силы; результат убедил меня в том, что необходимо переходить к более серьезным действиям, дабы вынудить их полностью погрузиться на суда или же заблокироваться в Корунье. Однако в бухте и в порту они имеют весь необходимый транспорт, охраняемый эскадрой в восемь или десять линейных боевых кораблей.
В соответствии с этим и полагая, что мне понадобятся дополнительные силы, я написал генералу Ёдле и полковнику седьмого полка легкой пехоты, находящимся на пути сюда, прося их ускорить ход, дабы поскорее присоединиться ко мне. Я приказываю лично полковнику вашего армейского корпуса, который находится впереди других, чтобы он поторопился и направился в Корунью, где он получит от меня новые распоряжения относительно этого города. Я также написал генералу Маршану, приказав ему, чтобы он следовал в Корунью с войсками своей дивизии, принимающими участие в его операции по захвату Оуренсе, оставив при этом кавалерию позади, ибо единственное, что она сможет сделать здесь, так это помешать. В этих обстоятельствах я думаю, что данная диспозиция может быть полезной для его величества и предполагаю, что она также вполне приемлема для вас. Скажу также, что, если бы дивизия Маршана двинулась к Оуренсе, я бы счел уместным, чтобы вы направили в Луго дивизию генерала Мориса Матьё, с тем чтобы его кавалерия разместилась между Луго и Асторгой, дабы сохранить власть над этим районом.
Имею честь сообщить вам, что я отправил дивизию Франчески в Сантьяго, где он будет выполнять миссию наблюдения за остатками армии Ла Романы, которая вошла в этот город, а также в Оуренсе.
Корунья пала восемнадцатого января. А с ней и Верховная шунта королевства Галисия. Известия облетели страну и вскоре дошли до Антонио Ибаньеса, вызвав острый приступ меланхолии. Единственная новость, от которой он получил удовольствие, состояла в том, что феррольцы и военно-морские силы не позволили английской эскадре войти в порт, избежав тем самым верного разрушения верфей, наиболее важных учреждений испанского королевского флота и двух крупнотоннажных боевых кораблей, стоявших там на якоре. Но радость его длилась недолго.
Рабочие верфей и жители Ферроля взяли в руки оружие и попытались защитить город и от французов, и от англичан; но испанские моряки убедили их, что лучше попасть в руки первых, чем последних, и двадцать шестого числа они сдались наполеоновским войскам. Галисия полностью находилась во власти французского императора.
8
В Рибадео царит всеобщее беспокойство, приглушенный тревожный гул, заполоняющий все вокруг, отдающийся во всех головах. После того как по настоянию и приказу генерала Фурнье Жозеф Бонапарт был провозглашен королем Испании, подвластные ему силы реквизировали огромное количество продовольствия как в самом городке, так и в окрестных деревнях, всячески обижая их жителей. Каких только гнусностей они не совершили! И если вначале никто не оказывал сопротивления, то в конце концов дело дошло до открытых нападений. Французы не могут заставить себя полюбить. Антонио Ибаньесу это известно, и он не удивляется. Но он продолжает сидеть взаперти у себя дома. Он не выступил ни с какими заявлениями. Не противоречил шунте, членом которой является, но и никак не поддержал ее. Единственное, за что он все еще сражается, так это чтобы Саргаделос по-прежнему оставался его флагманским кораблем. Никто не оценит того, что он не вышел приветствовать ни тех ни других, но он готов ждать, ибо знает, что за одними временами наступают другие и что его поддержка полностью отдана его законному королю. Но где же он?
Двадцать девятого числа силы Фурнье, полагая, что Рибадео полностью усмирен и покорен, перемещаются в Мондоньедо и, проходя по дороге Понтской Богоматери, подвергаются атаке местных жителей под руководством алькальда Санте, Мельчора Диаса де ла Роча. Жители Санте настроены весьма воинственно, настолько, что во время первого столкновения убивают пять человек, а во время второго девятнадцать. Галисийским крестьянам хорошо удается нападение на вражеские войска, когда те оказываются на середине моста, словно вода в воронке с узким горлом, в таких случаях они почти всегда празднуют победу. На мосту Виланова в Альярисе в этот день галисийцы тоже убивают французов. В Котобаде просверлили дубовые бревна, укрепили их железными кольцами, набили конскими подковами, кровельными гвоздями, камнями и всем, что попалось под руку и могло ранить французов, и нанесли им столько ударов, сколько смогли. Здорово же их побили! Каждое бревно, просверленное таким образом, превращалось в настоящую пушку и могло дать до дюжины залпов, а затем взрывалось с оглушительным грохотом.
Известие о том, что происходят столкновения с захватнической армией, распространяется с церковных кафедр, сопровождаемое благословениями и поощрениями. Уже известно, что в Оуренсе епископ Кеведо учредил шунту Лобейры, чтобы через нее осуществлять оборону, которой уже не может руководить распущенная ныне Центральная верховная шунта королевства Галисия. Шунта Лобейры отвечает намерениям Церкви, и приходские священники представляют сопротивление врагу как заслугу новой шунты, при этом некоторые из них дают понять, что в Саргаделосе куются цепи, с помощью которых будут переправлять пленных, захваченных французской армией. И вскипает негодование.
После штурма на дороге Понтской Богоматери и катастрофы, пережитой на мосту, Фурнье был вынужден вернуться в Рибадео, чтобы закрепиться в городе и дождаться прихода подкрепления. Он вступил в Рибадео, недосчитавшись двух дюжин человек, убитых жителями Санте, и охваченный невероятной яростью, гневом и жаждой мести. Еще до этого он попросил подкрепления для Луго и Ферроля и оставил в боевой готовности наряды в Мондоньедо. Затем он вернулся в Рибадео, чтобы закрепиться там и расстреливать всех, кто попадется ему под руку во вновь оккупированном городе. Жители Рибадео готовы к этому, поскольку отмщение входит в правила игры. Но ослепленный яростью Фурнье выходит за пределы допустимого. Все имеет свои границы, а он переходит их. Среди прочих он расстреливает восьмидесятилетнего старика и молодую женщину. Когда предел преодолен, все становится возможным и наступает безумие. А Антонио Ибаньес тем временем продолжает скрываться в своем дворце, созерцая море и отправляясь поплакаться в постель к Лусинде, когда наступает ночь и он думает, что все погружено в безмолвие.
Члены местной шунты, узнав о возвращении Фурнье, приходят в особняк Ибаньеса, чтобы посоветоваться со своим представителем о мерах, призванных установить спокойствие. Однако Антонио Ибаньесу не до дел. Он понимает, что следует избегать жертв среди населения, и ничего больше. Председатель местной шунты Франсиско Миранда, а также ее член Франсиско Амор пытаются убедить маркиза покинуть свое убежище и пойти вместе с ними встретить Фурнье, чтобы попросить его не поджигать город и пощадить беззащитных жителей.
— Вы хорошо говорите по-французски, а мы почти не говорим, — убеждает председатель маркиза.
— Я не говорю с французскими захватчиками, — отвечает ему Ибаньес.
— Ну конечно, вы сидите себе спокойненько у себя дома, а другие должны вас защищать… — раздраженно говорит ему Франсиско Амор.
Антонио Ибаньес бросает на него взгляд, который заставляет того замолчать. Затем поворачивается и сквозь балконную дверь наблюдает за суматохой, царящей на ярмарочной площади как раз перед его домом, где собрался народ, и тихо, не глядя ни на кого, зная, что никто не осмелится перебить его, будто читая молитву, один за другим перечисляет все те вклады, что он и его семья вносят в общее дело изгнания французов. Закончив перечисление, он говорит:
— Это все. Всего хорошего.
На улице, на ярмарочной площади, люди уже знают о встрече, и, когда они видят, что представители местной шунты выходят молча, ничего не сообщая им о разговоре с хозяином Саргаделоса, люди домысливают, какой ответ мог им дать маркиз. Уже повсюду разнесся слух о том, что на заводе в Саргаделосе куют цепи, чтобы переправлять пленных, угодивших в руки к французам. А если слухам придается значение, это ни к чему хорошему не ведет.
Когда люди видят, что оба члена шунты, не дав никаких объяснений, отправляются к генералу Фурнье, раздражение растет, раздаются выкрики против маркиза. Они даже не позаботились о том, чтобы узнать, с какой это стати представители шунты идут просить пощады у французского генерала от их имени, от имени всех граждан Рибадео, при том что они ни на что такое им даже не намекали. А потому они предполагают, даже утверждают, что это Ибаньес велел им поступить таким образом, ибо такова власть, которую они всегда признавали за господином Саргаделоса; и они думают, что, в то время как алькальд Санте, рискуя жизнью, оказывал сопротивление врагу, маркиз, как последний трус, склоняет голову и подчиняется захватчикам и убийцам стариков и женщин, вынуждая членов местной шунты делать то же самое.
