Но ее желание не сбылось. Только она рассталась с Устиньей, которой сообщила, куда идет, и вышла из садика на пристанционную площадь, как столкнулась нос в нос с захмелевшим унтером.
– Фройлейн, айн момент! – остановил ее унтер. И если бы не его товарищ, такой же долговязый, как и он, то унтер облапил бы Веру.
– Данке, – поблагодарила Вера и опешила: на нее сквозь роговые очки смотрели широко раскрытые серые глаза. – «Боже мой! Неужели он?» – Но, не показав виду, повернулась, взяла сумочку под мышку, что значило, что сзади «хвост», и пошла на перрон и, чтобы Устинья их заметила, сознательно прошла мимо нее. Чувствуя сзади торопливые шаги, еще быстрее зашагала в конец платформы.
– Вера Яковлевна, – наконец нагнал ее очкастый. – Это ж я, Иван Севостьянович Стропилкин, не узнаете?
Да, не было никаких сомнений, перед ней стоял Стропилкин.
– Вы, господин Стропилкин, ошиблись. Я не Вера.
– Неправда. Вы Вера Железнова. – Стропилкин крепко сжал ее локоть.
– Отстаньте от меня, – выкрикнула Вера, да так, чтобы слышали рабочие, отдернула руку и побежала.
– Вера, остановитесь, – несся за ней Стропилкин. – Я должен вам сообщить очень важное… Вашей жизни касается. Остановитесь!..
– Стой, господин! – встал перед Стропилкиным, растопырив руки, Степан. – Чего вы за фройлейн гонитесь?
– Пустите. Она моя хорошая знакомая, и вот здесь за всю войну впервые встретились. Будьте добры, пустите.
– Хорошая знакомая? А чего же она тебя чурается? – наступали рабочие.
– Не узнала, – пятился Стропилкин.
Если бы не болтавшийся на тропе унтер, рабочие пропустили бы за Верой этого полунемца в бушлате и кепи. И там, в чащобе леса, конечно, прихлопнули бы его.
– Вот что, мил человек, топай отсюда подобру-поздорову. А то в здешних лесах, сам знаешь, всякий народ бродит.
Стропилкин, понуря голову, поплелся обратно, не обращая внимания на своего собутыльника.
Если до этого часа, – а Стропилкин знал, что Веру разыскивает контрразведка, – он восхищался и жалел ее, то сейчас, увидев ее строгой, но такой же обаятельной, с еще большей силой возненавидел себя: «Не признала. Ушла, и ни улыбки и ни одного теплого слова, лишь страшный взгляд ненависти и злобы…» Стропилкин остановился на лесной тропе, зло сдернул кепи, швырнул наземь и, сжав зубы, согнулся и так застыл.
В то время, когда рабочие остановили Стропилкина, унтер понял, что там «пахнет порохом».
Ему стало жаль Ивана, и он решил преподнести ему сюрприз.
Недолго думая, юркнул в лес наперерез Вере, нагнал ее на лесной дороге на Заозерье, где она хотела перемахнуть железную дорогу и там в лесу скрыться. Но только она выскочила на рельсы, как постовой на мосту пронзительно свистнул и оттуда бросилась к ней охрана.
– Хальт! – Раздался выстрел, другой, третий, а Вера мчалась зарослями сломя голову. И вот болотце, ей казалось, что уже спасение, как тут из-за качавшейся ветки выскочил солдат, схватил ее руку и закрутил за спину. Дальше сопротивление было никчемно. Через полчаса она сидела перед дежурным офицером комендатуры и отвечала через переводчика на его вопросы:
– Баскакова Юлия Петровна. Уроженка деревни Желание Знаменского района Смоленской области, беженка, безработная. Ищу работу. Вот удостоверение фюрера «Каффе-хауза» господина Гантмана, – положила она на стол справку. Офицер прочел, и глаза его подобрели:
– Вонзитц?
– Офицер спрашивает, где вы живете?
– Я? – Вера, не моргнув глазом, сказала: – Заозерье, третий дом от железной дороги. – Она давно приметила этот нежилой дом-развалюшку.
– Почему ее задержали? – спросил офицер.
– За ней с километр гнался Иван. Он мне сказал, что она его хорошая знакомая.
– Капитан вас спрашивает, – переводчик обратился к Вере, – вы действительно добрая знакомая Ивана Вольфа (Стропилкин здесь значился под этой фамилией)?
– А кто такой Вольф? – недоумевающе смотрела она то на переводчика, то на офицера.
– А вот тот молодой человек, который признал вас и потом шел за вами.
– Вольф? А я думала, что он просто нахал или бандит.
– Почему?
– Да по такой одежде иначе и не подумаешь. В вашем бушлате, кепи, а портки цивильные, в клеточку. Ни солдат, ни горожанин. Вот перепугалась и помчалась куда глаза глядят…
– У вас, фройлейн, с документами все в порядке. Но, как ни печально, до прихода Вольфа мы вынуждены вас задержать. – И как только Вера ни упрашивала офицера, тот был неумолим и отправил ее в камеру.
Проходя через двор, она тайком высматривала, как бы ей отсюда бежать. Но все это казалось несбыточным: камеры, как казематы, по-крепостному спрятаны в подвалах полуразрушенного мертвого здания, двор надежно обнесен дощатым забором, обтянутым поверху колючкой, а по углам его возвышались будки, где зловеще сверкали дула пулеметов и поблескивали котлообразные шлемы часовых.
«Неужели конец?» – Веру охватил озноб, когда она опустила ногу на первую ступеньку спуска в этот страшный подвал. И чем ниже спускалась, тем острее охватывала ее тревога провала. Вот она в камере, проскрипела дверь, проскрежетал засов, и тревога о товарищах еще сильнее охватила ее. В полумраке Вера наткнулась на топчан, опустилась на него.
А в комендатуре в присутствии капитана и переводчика перед комендантом уже объяснялся Стропилкин.
– Так кто ж твоя московская знакомая?
– Эта девушка, герр оберст-лейтенант, не она!
– Я не спрашиваю, кто эта девушка. Это я в ней из опроса знаю, – потряс офицер бумагой. – Кто твоя московская?
– Звать ее Вера, а фамилию запамятовал, никак не могу вспомнить. – Стропилкин понимал, к чему комендант его клонит.
– Не помнишь? Так я тебе напомню, – и, полистав досье Стропилкина, прочитал: – Железнова Вера Яковлевна. Вспомнил?
– Так точно, теперь вспомнил. Вера Яковлевна Железнова.
– Жалеешь? Спрашиваю, жалеешь ее, Веру Железнову?
– Никак нет, не жалею, – твердо ответил Стропилкин, зная, что по имеющимся в комендатуре приметам Вера не подходит.
– Она на Веру Железнову не похожа.
– А чем не похожа?
– Вот, например, волосами.
– Ну, положим, волосы можно выкрасить.
– Да вот и глазами тоже. У Железновой Веры – синие, а у этой карие. Глаза-то не выкрасишь?
– Да, глаза не выкрасишь, – насупился оберст-лейтенант. – С этим делом надо разобраться. – Обер-лейтенант вручил офицеру листки опроса Баскаковой и досье Стропилкина-Вольфа. – А когда все это прояснится, передать ее в абвер. Вольф, останьтесь! Садитесь, – показал он на стул против себя. – Вера Железнова опасная преступница. Поэтому во имя великих идей фюрера и победы Германии вас ничто не должно удерживать – ни совесть, ни жалость, ни любовь. Вы поняли?
От этих слов мороз пробежал по спине, но Стропилкин в знак согласия качнул головой:
– Понял. Во имя фюрера и победы Германии.
– Так вы сегодня вечером пойдете к ней и, если установите, что она действительно Вера Железнова, сейчас же, где бы я ни был, днем и ночью, доложите мне. И только мне. Поняли?
– Так точно, понял, – Стропилкин снова качнул головой.
– Тогда действуйте. Хайль Гитлер!»
* * *
Степан в обед слетал в Тесы. Захар как раз был дома. По возбужденному лицу и по тому, как с оглядкой входил Степан в хату, Захар понял, что случилось что-то неладное.
– Юлия Петровна не приходила?
– Нет. Что-нибудь случилось? – Захар смотрел большими глазами на Степана.
– Значит, ее взяли.
– Взяли? – Захар опустился на лавку. – Раз так, то, Степан, больше ко мне не ходи. А я сейчас подамся в Рябцево и предупрежу Алеся.
В густые вечерние сумерки Алесь пришел к Захару. Все, что могло компрометировать Веру, забрал к себе и спрятал в свои тайники.
В маленьком оконце затухал день, и подвальная камера-одиночка погружалась во мрак, нагоняя на Веру безысходную тоску. Ее удручал не страх пыток, не даже смерть, а то, что остановилось ее дело. А чтобы наладить его, надо много времени. А тут, в тылу корпуса, две дивизии, да и третья обозначилась. Алесь это плохо знает, прозевает их выдвижение… А если они лесами скрытно подберутся, ударят на Лиозно и там повернут на Смоленск… Тогда – море крови и тысячи жизней. Неужели нет выхода? И она, сама не зная зачем, двинулась вдоль стены, постукивая косточкой пальца и прощупывая каждый кирпич. Наконец шатающийся кирпич ее остановил. Она вцепилась в него, вытащила и тут же загорелась наивной мыслью проковырять здесь дыру… Но тут звякнул засов, противно проскрипела дверь, и в камеру кто-то вошел. Он стоял, как призрак, у самой двери. Вере чудилось, что этот призрак смотрит на нее страшными, звериными глазами. Пятясь, она подошла к топчану, забралась на него и села в самый угол.
– Вера Яковлевна, не пугайтесь. Это я, Иван Севостьянович. Где вы? Со света не вижу. Отзовитесь. – И его рука зашуршала по топчану. Вера сжалась в комок, готовая броситься на этого ненавистного человека.
