– Одыбался, щенок. Скажи спаси Христос нашей бабе Кате, вдругорядь из могилы вытаскивает. Супротив всех пошел. Погнался за сарафаном мирской бабы. Блудник! Знай я такое, то в утробе бы своей задушила. Отца бунтуешь сколько лет?
– За что? – прошептал Устин опухшими губами.
– Знать, не каешься? Аль забыл, что отца ударил, супротив нашей братии бунт поднял? Забыл? Вот оклемаешься, то все припомним. Воровку и убивицу защищать почал! Наших чуть под монастырь не подвел. Да и хотели тебя сунуть на каторгу, но наши же и откупили.
– Потому и откупили, что я мог правду сказать на суде. Зря не станут откупать. Звери вы, а не люди!
– Ах, так! – тупой удар по голове снова бросил Устина в забытье.
Очнулся. Резко поднялся, спросил:
– Где Груня? Груня где? – От острой боли в груди тело его облилось холодным потом.
– Груню бог прибрал, удавилась на споднем в тюрьме, – с усмешкой бросила Меланья. – Нашим же пришлось ее хоронить в тайге. Мы ить люди жалостливые.
Устин вжался в подушку. Все поплыло перед глазами, провалился в темноту, в голове звон, который враз рассыпался. Все. Тишина. Тьма…
Прибежала баба Катя, закричала:
– Ты ополоумела, мать Меланья, я его на свет тяну, а ты во тьму гонишь.
– Не тяни, такой сын мне не надобен. Забирай в свой лазарет. Или я его подушу.
– С тебя может статься. Скажи, когда ты перестала быть матерью?
– Покусился на нас, нашу веру отринул. Слышала, что он кричал в памороках.
– Праведно он кричал! Озверели мы! Озверели! Есть ли у вас сердца? Я мать своей Саломки, он наречен мне в зятья, но захоти он уйти с Груней, отпустила бы. Вы Груню сделали убивицей! Вы убили бабу Уляшу! Вы! Изыди, нечистая сила! Убийцы!
Степан Бережнов стоял за дверью и слышал запальчивый крик бабы Кати. Такой он ее не помнил.
– Алешка, Аким, Димка, где вы пропали? Понесли. Еще задушите ненароком. У-у, зверина! Опоить бы тебя борцом, – замахнулась лекарка на Меланью.
– Ну, ну, баба Катя, чего ты разошлась? – вошел Степан Бережнов.
– А ты, сатана, дьяволина, прочь с дороги, не то и я почну стрелять, как баба Уляша и Груня. Слова не трогают ваших душ, может, пули проймут. Прочь с дороги!
Степан Бережнов подошел к Устину, погладил его кудряшки, а потом круто повернулся и ушел на подворье. Вбежал в свою любимую боковушку, налил полный жбан медовухи и жадно выпил, еще зачерпнул, еще и еще. Хмель ударил в голову.
Меланья приоткрыла дверь, но тут же закрыла. Прошептала:
– Ради крепости нашей веры идет на такое двоедушие. Эй, парнищи, уберите оружье, топоры, что-то отец занудился. Не понес бы.
Хорошо знала Меланья своего супруга. Часто впадал в борьбу с самим собой. То ли трусил за свои неправедные деяния, то ли душа не принимала зла и корысти. Он в первый год после смерти великого наставника Амвросия, отца своего, не был избран наставником. Был избран другой человек. В кулачном бою убил Степан своего противника. Заложил в рукавицу свинчатку. Успел ее выбросить в снег, затоптали. Он неделю пил, носился с ружьем по деревне, гонял сатану. Потом его избрали наставником. Одыбался. Родилась дочь. Меланья увидела антихристову печать у нее на лбу и приказала бросить дочь в печь. Выполнил. Снова запил…
Отчего же он сейчас занедужил? Устина избили?… А может быть, самому полюбилась Груня, которую по его же воле бросили на каторгу? Эко путан мир, путаны души людские…
Пьет Степан Бережнов, заливает хмельным боль душевную. Ведь в Святом Писании сказано и это: «Не убий, не прелюбодействуй, не укради, не лжесвидетельствуй, возлюби ближнего, как сам себя…» Грохнул кулаком по столу, закричал:
– Ну, где же ты, дьяволина, душа восхотела поговорить с тобой! Приди!
– Ха-ха-ха-ха! – раздался громоподобный хохот дьявола. – Ежели есть нужда, то и поговорить можно. Но только без обмана говорить, будем как на духу.
– Кто есть дьявол?
– Дьявол есть порождение бога, дабы страшился человек адских мук, как страшится вор и убийца слуг царских. Бог создал и дьявола. Аминь, говорю я тебе. Ха-ха-ха! Налей-ка медовушки, чтой-то в горле першит. Философствовать будем или поначалу поговорим о деяних твоих?
– Только не ори, не глух, а потом наши могут услышать.
– Кроме тебя, никто не услышит. Что сделал ты хорошего в мире сем? Привел сюда своих людей, поднял первый пласт земли в этом забытом богом краю, взял под защиту инородцев, ибо сказано в писании, что люди рождены от Адама и одной все крови. Помогал, как мог, переселенцам, воевал с царскими ярыгами, на смерть шел против никонианцев. Ты был самим собой. Кем ты стал сейчас? Ты стал двоедушником, одной десницей караешь праведников, второй – привечаешь злодеев. Я понимаю тебя, Бережнов, ты хочешь оградить свою братию от мирской заразы. Но ты не оградишь. Зараза уже вошла в души вашей братии, и нет тех преград, кои бы ее остановили. Не только ты, но вся ваша братия уже нарушила одну из заповедей: «Не лжесвидетельствуй». Все здесь лжесвидетели. Ты стал убийцей, нет, не Тарабанова. Ты куда девал ту чернявочку из бардака?
– Выкупил.
– Сделал божье дело, выволок из грязи добрую душу. А потом, потом? Ха-ха-ха! Сейчас скажешь, что сделал по наущению дьявола. Ты ее убил в глухом логу и бросил тело на съедение зверям. Ты стал прелюбодеем, потом убийцей. Держал тело в чистоте – пал в грязь. «Не укради» – но ты украл у Груни Маковой все деньги, лжесвидетельствовал, что она воровка. Ха-ха-ха! А уж ближнего-то своего ты и вовсе ненавидишь. Все в тебе смешалось: сердолюбие и корысть, властолюбие и двоедушие. Ты стал звереть и терять разум. Хочу упредить тебя по-дружески – не рвись к власти, ибо и там ты обломаешь зубы и надорвешь душу.
– Стой, стой, не ори, ведь ты же, дьяволина, шепчешь праведное.
– Эхе-xe! Все-то ты хочешь свалить на дьявола. Не выйдет, Бережнов. Ты мне ответствуй, кто предал Христа? По-твоему, я об этом нашептал Иуде Скариотскому? Нет! Сердце ему так подсказало, страх пришел в сердце, а разум принял тот страх. Отвергли Христа его ученики, но он простил им это, потому что знал: не дьявол руководил их помыслами, а страх. Запутался ты, Бережнов, хочешь с моей помощью распутаться. Не выйдет. Кто рожден с каменным сердцем, с ним и умрет. Ты же рожден двоедушником, им и сгинешь! Ха-ха-ха! А уж двоедушников-то мы ладно мучаем в аду. Там, брат, стенания, скрежет зубовный, грешники кипят в смоле, жарятся на кострищах. Убить свою любовь – несть страшнее греха. Сердце твое струсило, что отринут тебя ваши, проклянут. За-ради любви, кою бог назвал прелюбодеянием, можно пойти и в ад. Там влюбленные любят во всю силу, ни огонь, ни смола им не страшны. Ха-ха-ха! Ты мне ответствуй, от кого идет любовь? Не знаешь, запутался. От меня, от дьявола. Да-да, а не от ваших паршивых ангелов. Но дети рождаются в ночи – от дьявола рождаются. Люди влюбляются в ночи – от дьявола, а не от игрушечных стрел ангелочков. Сволочь ты, Бережнов.
– Не сволочь, бо дам жбаном по башке – и нет тебя! Адом запугал.
– Да не пугаю я вас адом, им вас пугает бог. Не веришь, что ад – божий промысел? Так слушай: вначале бог создал небо и землю. С этого начинается Святое Писание. Земля была бесформенна, пустынна и погружена в вечный мрак. Всюду воды и только воды, а над ними носился дух божий. И сказал бог: да будет свет! Он отделил свет от тьмы и назвал днем… Говорить ли дальше, ведь ты все это читал?
– Да читал, все знаю назубок. На следующий день он сотворил свод посреди вод, разделил их на две части: на воды, которые были на земле под небом, и на воды, которые в виде туч повисли над землей.
– Хорошо, ладно ты зазубрил. А на плодородной равнине, лежащей на востоке, бог сотворил сад, райский сад. Вот с этого начался рай, а потом и Царство небесное. Но случились грехи. Адам и Ева, Каин и Авель… Так вот, когда грешников стало невпроворот, бог и создал для вас ад, а затем меня, дьявола, и мою чертовскую гвардию. Ох и гвардия у меня. Ха-ха-ха! Помнишь, на страже у ворот рая бог поставил херувима с огненным мечом? А на вратах у меня стоит рядовой чертик, коего я списал по старости лет. Ибо ко мне силой не рвутся. Ну и дураки! Сейчас врата в царство небесное сторожит ученик Исуса апостол Петр, коий струсил признаться, что он ученик Христа. Тоже двоедушник ладный. Но это уже божье дело.
– К чему ты пряжу эту сучишь? Говори, нечистая сила!
– А к тому, что ты навсегда мой. Где Макар Булавин? Тоже, дурак, ходит по райской обители. Умрет скоро его душа-то. Ведь в раю непроглядная скука. Души те слоняются от безделья, мрут как мухи по осени. Бога матюгают, дерутся с ангелами и архангелами. Да и бог мусорщиков гоняет ладно, бо те ленятся сметать с райских дорожек дохлые души, сваливать их в помойные ямы. Мы уже с богом обговорили, махнул он на тя рукой. Мол, делай, как знаешь: двоедушник Бережнов и христопродавец.
– Не долдонь, не пугай, лучше расскажи про свои Палестины. Может, и правда мне дорога в ад. Чем дохнуть в раю, так лучше рвать бороды попам в аду. Ить они больше, чем я, двоедушники.
