Лейтенант Пеклеванный, стоявший на мостике эсминца, видел все. Видел и атаку немецких катеров, и торпеду, выпущенную в «Летучего», и двух людей – офицера и матроса, что стояли за штурвалом «охотника», крепко обнявшись, словно родные братья. Когда катер и торпеда уже были готовы встретиться, он плотно зажмурил глаза, и только грохот, вязко ударившись в барабанные перепонки, отметил в сознании, что двое, обнявшись за штурвалом, приняли смерть.
Все это, начиная с того момента, как была отбита атака торпедных катеров, длилось краткие мгновения, и когда Пеклеванный открыл глаза, то поднятая взрывом мачта «охотника» еще вращалась в воздухе.
– Снять шапки! – неожиданно хрипло, словно ему хотелось давно прокашляться, крикнул капитан третьего ранга Бекетов. – Стой смирно!..
Так и стоял Пеклеванный, и снег падал на его непокрытые волосы. Рядом застыли сигнальщики – ветер играл в их руках лентами бескозырок. Под печальное пение корабельного горна медленно приспускалось вниз, отдавая последние почести павшим, огромное полотнище Военно-морского флага…
Звякнул машинный телеграф, приказывая в машины увеличить число оборотов. Резко отбрасывая форштевнем зеленые волны, «Летучий» направился подбирать матросов «двести шестнадцатого».
– Лейтенант Пеклеванный!
– Есть, товарищ капитан третьего ранга!
– Возглавьте боцманскую команду, – приказал Бекетов, – будете руководить спасением людей.
Съезжая для быстроты на одних отполированных поручнях, почти не касаясь ногами ступенек, Артем спустился по трапам мостика на палубу и прыгнул в шлюпку.
Катерники плавали невдалеке, сильные поддерживали более слабых. Спокойно и молча следили они за подходящими шлюпками.
– Давайте руки, – сказал Пеклеванный, когда матросы оказались уже у самого борта.
Некоторые из спасенных были контужены во время торпедного взрыва мощным «водяным молотом», – ноги не держали их. Многие из них, видевшие до конца гибель своего МО-216, плакали и не стыдились своих слез. Другие хмуро отвечали на расспросы, словно огрызались:
– Кто те двое?
– Боцман и командир.
– Как звали вашего командира?
– Беридзе. Из грузинов он…
Что-то тяжелое стукнулось о днище эсминца, когда он проходил над местом гибели «охотника». Все закричали, заволновались. Даже контуженные привставали с носилок, всматриваясь в бегущие на уровне палубы гребни водяных валов. И только около кормы выбросило винтами обломок рубки «двести шестнадцатого», о который стукнулся днищем эсминец.
– Здесь, здесь! – засуетились матросы, перегибаясь за борт, словно еще надеялись отыскать погибших.
Прозвенел сигнал: команде стоять по местам. Пеклеванный поднялся на мостик. Корабли, выстроившись в кильватер, снова ложились на артиллерийский галс. Над морем протяжно загудели сигнальные ревуны, и залпы чередовались с напряженными паузами, когда слышались только лязги орудийных замков, шипение компрессоров и четкие команды старшин:
– Заряжай… Отходи… Залп!..
Где-то вблизи ухнуло со скрежетом и свистом. Сквозь потолочные балки посыпалась земля. Из печурки весь огонь выбросило на пол. Землянка, сотрясаемая разрывами, прыгала, ходила ходуном, засыпала солдат душной торфяной пылью.
– Русские миноносцы снова решили проверить нас на эластичность…
– И – на разрыв! – закончил Вальдер, пытаясь шуткой скрыть страх, отчаянно терзавший его.
Новая серия взрывов. Потолок осел книзу, кого-то ударило балкой по плечу.
Один егерь, вжавшись в угол, с непонятной яростью, точно ему доставляло удовольствие, нашептывал:
– Лапланд-армия разрезана. Русские танки и матросы идут на Петсамо. Кариквайвиш обложен со всех сторон. Скоро русские возьмут Луостари, и тогда…
– Мы не сдадим Никель! – запальчиво крикнул из другого угла Франц Яунзен и пополз на четвереньках вдоль стены, кашляя от едкого дыма.
– Верно! – поддержал его лейтенант Вальдер. – Никель останется за нами…
«Два щенка, – грустно ухмыльнулся Пауль Нишец, – два нацистских щенка, один подлаивает другому…»
Снова загрохотало, земля тяжко содрогнулась, из стены землянки с тихим журчанием забил родничок. Солдаты уже задыхались в темноте и пыли, но никто не решался выйти наверх. Пусть уж лучше этот земляной, грозно нависший свод блиндажа, чем видеть над собой чистое звездное небо, с которого сыплются русские снаряды.
Новая партия снарядов, выпущенных русскими кораблями, обрушилась совсем рядом. Кто-то громко ляскнул зубами. Один раз, другой, третий… Потом затих: видно, закусил рукав шинели. Но все же трясся телом, и эта дрожь, передававшаяся Нишецу, вывела его из терпения. Он стукнул кулаком по трусливо дрожавшей спине, но солдат, приняв удар, смолчал. В другом углу кто-то чиркнул зажигалку, поджег телефонный шнур. Резиновая обмотка шнура зачадила едкой вонью, тусклое желтое пламя осветило землянку, и ефрейтор разглядел того, кого ударил.
– Эй, Франц, – сказал он, – очнись! Русские устали стрелять целый день и пошли ужинать…
– Выходи наружу, – скомандовал Вальдер. – Вставайте!.. Да шевелись, шевелись!..
Отряхиваясь и ежась, переступая через упавшие с потолка бревна, солдаты тринадцатого взвода выползли из блиндажа. До рассвета было еще далеко. Уши, болевшие от грохота, не могли привыкнуть к тишине и болели от нее, так же как и от взрывов.
– Что за чертовщина, – сказал Вальдер, оглядываясь вокруг, – кажется, мы остались одни?.. Ну-ка, вот ты… ты… и ты, осмотрите местность.
Трое солдат, перекинув автоматы на животы, ленивой рысцой убежали во тьму. Невдалеке кто-то протяжно застонал. Вальдер пошел на этот стон, и через минуту оттуда донесся звук выстрела. Лейтенант скоро вернулся, неся в руке карабин, сказал:
– Это был тирольский стрелок. Ему все равно бы не жить… Кто не имеет оружия?..
– Господин лейтенант, – робко попросил Яунзен, оставивший свой шмайсер в окопах у Лицы, – дайте его мне, а то в моем автомате отказывает затвор…
Нишец похлопал своего приятеля по плечу:
– Ты бы, Франц, сбегал туда – может, тиролец был в очках?
Яунзен сердито обернулся:
– Очки при мне, а мой шмайсер действительно заедало при спуске затвора – это все знают. Русским не удастся воспользоваться им!..
Скоро вернулись трое егерей, посланных на разведку. Они сообщили, что кругом никого нет… Как это могло случиться – никто не мог объяснить, но догадывались: очевидно, торопясь вывести свои роты из-под обстрела, офицеры просто… забыли про тринадцатый взвод. А может быть, и пытались найти землянку, в которой он расположился, но разве тут найдешь!..
И все наперебой стали ругать тирольцев, строивших эту землянку.
– Это все из-за них, – говорил Яунзен. – Ленивы, словно мулы греческого короля. Понастроили не блиндажи, а какие-то кротовьи норы. Разве найдешь такую землянку, если она не отличается от груды камней? Им бы только горло драть да разглядывать парижские открытки.
Какой-то егерь зажег на земле кубик сухого спирта, чтобы согреть руки, но лейтенант Вальдер с криком набросился на него, затаптывая ногами слабое фиолетовое пламя.
– Ты хочешь, чтобы нас заметили русские? – кричал он на перепуганного егеря, и Нишецу было смешно видеть, как горят подошвы сапог лейтенанта с прилипшими к ним крошками спирта.
Скоро, вытянувшись гуськом, тринадцатый взвод побрел во тьму ночи, уходя на запад. Однажды мимо них, тяжело переваливаясь по валунам, прошел куда-то в сторону русский танк, кивая на ухабах длинностволой пушкой.
– Не сметь стрелять, – сдавленным шепотом приказал Вальдер, и танк скрылся во мраке. А следом за ним, скрежеща по камням низкими днищами, прошли амфибии – целая колонна длинных машин, только что закончившая форсирование Титовки и теперь спешившая к новому водному рубежу.
– Странно, – сказал Яунзен, когда шум моторов амфибий затих и взвод двинулся дальше.
– Что? – спросил Нишец.
– Да странно, что мы, решив наступать в Лапландии, привезли сюда мулов и финских лошадей, но разве мы когда-нибудь думали применять в горной тундре танки и амфибии?..
– А-а-а, – протянул ефрейтор и, ничего не ответив, глухо закашлялся.
– В шапку!.. В шапку!.. – приказал Вальдер. – Эй, кто там кашляет?..
Нишец сдернул с головы кепи, закрыл им лицо. Словно отвечая ему, отовсюду послышался приглушенный шапками кашель. Потом по всей цепочке егерей зашуршали пакетики с карамелью. Пример заразителен: лейтенант Вальдер тоже проглотил конфетку. Дело в том, что по приказу генерала Дитма в карамель, выдаваемую войскам Лапланд-армии, примешивался ментол от простудных заболеваний.
«Все учли, – думал Нишец, – и башмаки с альпийскими шипами, и сухой спирт, и концентраты из овощей, и сахар с ментолом, только вот одного не учли… Идем теперь – в шапки кашляем…»
Несколько раз егеря останавливались, когда в ночи раздавалась чужая русская речь. Она была раскатиста и певуча – страшно было слышать ее в тундровой тишине. Тринадцатый взвод, выбирая заросли кустов и узкие лощины, избегал встреч с русскими, которые вели себя чересчур смело – только костров не зажигали, а их тягачи шли даже с зажженными фарами.
