Для этого их физическая сила была жизненно необходима. Кроме того, она внушала страх, по крайней мере, некоторым. Буйства и насилия в «Слепом волынщике» почти не случалось – подобные удовольствия были доступны желающим в сотнях других таверн. В «Волынщике» же занимались делами, и его хозяин был богатым человеком. Он владел торговыми прилавками в Ле-Але, скотобойней, еще несколькими тавернами и многим другим, о чем знал лишь узкий круг его приближенных. Он мог не хуже любого чиновника прочесть контракт на латыни, итальянском, английском и французском. Все главные преступники Вилля – по обе стороны линии, обозначенной законом, – рано или поздно обнаруживали, что нуждаются в Поле, и их слово охраняло «Слепого волынщика». Никто не доверял Папе Полю, но выбора у них не было. Его вероломство было невероятным и всегда безнаказанным. Никто из тех, кого он предал, не выжил, чтобы ему отомстить.
Более сообразительный из двух головорезов поднял руку, предлагая ответ на вопрос своего господина.
– Морис хочет, чтобы ты считал его математиком, – сказал Поль. – Только он уже слышал эту задачку. Нечестно с твоей стороны, Морис.
Головорез опустил руку, но из-за спины Гриманда послышался скрипучий голос:
– Сто двадцать тысяч франков.
Таверна представляла собой длинную узкую комнату со стойкой вдоль одной стены, за которой выстроились подставки под винные бочки. Кушетка хозяина стояла в глубине помещения, а Гриманд сидел на одном из стульев, предназначенных для аудиенции у Папы. Оглянувшись, Гриманд увидел невысокого тщедушного субъекта за соседним столиком. На нем была дорогая – для «Слепого волынщика» – одежда из зеленого бархата. На рукаве он носил белую повязку, а на тот случай, если ее не заметят, прикрепил на шляпу белый крест. Этот человек смотрел на Гриманда с нескрываемым отвращением. И с ненавистью.
– Еще один математик. – Взгляд тусклых глаз Поля остановился на посетителе. – И вдобавок подслушивает. Я же сказал вам, месье, что выслушаю вас, когда придет время.
Человек в зеленом открыл было рот, собираясь ответить резкостью, но передумал. Отвернувшись, он снова принялся за вино, перекатывая на столе монетки.
– Похоже, дерьмо уже начали собирать в зеленые бархатные мешки, – сказал Гриманд и снова повернулся к своему собеседнику. – Меня интересует только одно число. Двадцать золотых.
Папа Поль взмахнул рукой, и Морис вложил в его ладонь кошелек.
– Я ждал тебя раньше, – сказал хозяин таверны.
– Много дел, Поль.
– Слышал, сегодня веселый день.
– Нужно было приказать своим парням, чтобы они сломали стену и вынесли тебя посмотреть.
Рассмеявшись, Поль бросил ему кошелек. Монеты звякнули в кулаке Гриманда.
– Что случилось со второй женщиной? – спросил Папа Поль.
– Ты хочешь сказать, с третьей? Она в выгребной яме, за Сен-Мартен. А еще мы взяли с собой маленькую девочку. Удочерили – можешь назвать это капризом или десницей Божьей, мне все равно. Она останется с нами.
– Тебе заплатили, чтобы ты преподал всем урок.
– Мы преподали такой урок, что стошнило бы даже тебя.
– Тебе поручили конкретную работу, Гриманд. Указали на двух женщин.
– Ты сказал убить всех, и мы всех убили, кроме маленькой девочки. И откуда нам знать, каких женщин ты имел в виду? – Почувствовав, что отговорка неубедительная, Инфант Кокейна продолжил: – Мои парни должны были заняться делом. И еще этот кровожадный дьявол, турок, о котором ты нас не предупредил. Мы потеряли шестерых, и еще легко отделались. Так что извиняться я не буду. Если тебе нужно тело конкретной женщины, я расскажу Морису, где его найти. Пусть выловит его и притащит обратно на Рю-дю-Тампль. За это представление я сам готов заплатить
Телохранитель в ужасе попятился. Поль смерил короля воров долгим взглядом.
– Я не могу себе позволить ссориться с тобой, – признал Гриманд. – Верну пять экю, но не больше. Отдай их этому зеленому дерьму, чтобы достал тело.
– Это не мои деньги, – сказал Поль. – Те, кто их потратил, не получили желаемого.
– Откуда они знают? Черт возьми, кто сегодня вообще считает трупы? Ты сам можешь пройти нагишом по улицам, и никто не заметит.
– Справедливо. Я тоже не могу себе позволить ссориться с могучим Инфантом. В тот день, когда нас повесят, соберется такая толпа, какой Гревская площадь еще не видела, и мы не можем их в этом винить.
Поль улыбнулся, и Гриманд ответил ему ухмылкой. Похоже, его обман удался.
– У меня есть пара лакомых кусочков, которые могут тебе пригодиться, – сказал он. – На мой взгляд, довольно свежие.
– Свежие и вкусные кусочки – мое ремесло.
– Шатле выгнал с рынка еретиков, и они уже не вернутся. На освободившиеся места будет назначен аукцион, но сегодня товары лежат без хозяина. Сведения от Роде.
– Заманчиво. А ты сам что же?
– Я сегодня уже дважды наполнял тележки. И маман болеет.
– Никогда не верь человеку, который не любит свою мать.
– И еще. Может, мелочь, но Роде еще сказал, что Шатле ищет одного рыцаря ордена святого Иоанна. Забыл его имя. Что-то германское. Матиас.
– Я учту, – сказал Поль.
Гриманд почувствовал, что теряет уверенность. Он не знал, как продолжить разговор. Не стоило слишком умничать. Ага. С умничаньем покончено. А инстинкт подсказывал ему, что лучше помолчать.
– Еще что-нибудь? – спросил он Папу Поля.
– Все нормально. А у тебя маман болеет.
Почувствовав движение за спиной, предводитель воров повернулся.
Низкорослый зеленый субъект шел вдоль стойки.
– Позже у нас будет музыка! – крикнул ему вслед хозяин таверны. – Превосходный менестрель с красивым голосом.
Посетитель вышел, и Гриманд задумчиво прищелкнул языком. Любопытно, менестрель и вправду должен прийти сюда или это какой-то шифр? С Полем ни в чем нельзя было быть уверенным.
– Ни терпения, ни манер, – скривился Поль. – Ты упустил шанс хорошо заработать.
– На чем? – повернулся к нему король воров.
– На голове рыцаря. Убить члена ордена – непростое дело. Они очень расстроятся. И отомстят. Не уверен, что кто-то решится на такое. Но этого человека можно опорочить, очернить, чтобы его братья лишились возможности действовать.
– Очернить?
– Тангейзер – кстати, так его зовут, – похоже, сошел с ума, – объяснил Поль. – Убил свою жену и полдюжины свидетелей. Возможно, даже бросил ее тело в выгребную яму.
Лоб Гриманда пульсировал болью. Фокусник не просто в пути. Он пляшет на могиле короля Кокейна. Папа Поль не болтает просто так. Каждое его слово, каждая шутка преследует определенную цель. Он передвигает фигуры на шахматной доске, состоящей из тысячи клеток. Голова Гриманда была готова взорваться, но свинцовый груз уже не давил ему на сердце. Ради Карлы он обрушит крышу на их головы. Не оглядываясь, Младенец представил зал у себя за спиной. Немноголюдно – с десяток человек, из которых опасность представляют только трое или четверо. Женщин среди них нет – Поль не выносит их лесть и болтовню. Кожей Гриманд чувствовал пистолеты и ножи, спрятанные под одеждой. Сначала Морис и его напарник. Он повел плечами.
В глазах владельца таверны появилось выражение, которого король Кокейна раньше не видел. Страх.
– Не играй со мной, Поль. Или я прямо сейчас закончу игру, – предупредил он собеседника.
Морису показалось, что ему впервые за всю его карьеру сиделки придется рисковать жизнью. И лишиться ее. Он переступил с ноги на ногу и посмотрел на своего товарища.
– Стой на месте, Морис. И ты, Од, тоже, – приказал им их господин. – А то всех нас разделают, как треску.
Телохранители замерли. Поль посмотрел своему гостю в глаза:
– Мир, Гриманд, мир. Конечно, я с тобой играю. Так уж я устроен и уже не изменюсь – без игры не могу даже спеть колыбельную младенцу. С таким же успехом ты можешь ждать, что я похудею. Но и ты играешь, друг мой. Ты пришел сюда не за золотом. Ты пришел узнать то, что я тебе скажу.
– А зачем тебе говорить?
– Это мое ремесло. Много дел, много игр. – Папа Поль наклонился вперед, насколько ему позволял живот. – Ты способен перевернуть доску, и я не сомневаюсь, что ты это сделаешь. Вот почему ты Инфант. Если ты топнешь ногой, земля дрожит. Но игра никогда не кончается. Другие будут продолжать игру без меня. Но ты без меня проиграешь.
– А с тобой?
– Тоже можешь проиграть. Ведь на то она и игра?
– А ты поставил на обоих игроков.
– Вот поэтому я Папа.
Поль был прав. Нужно играть в свою игру, а не в чужую. Мысль о том, что он пешка в чужой игре, не нравилась Гриманду. Хотя разве когда-нибудь было иначе?
– Тогда говори все, что знаешь, – потребовал он. – И не лги.
– Я уже не помню, когда лгал в последний раз. Давно не пользуюсь этим оружием. В лучшем случае оно тупое, и всегда ненадежное. В том-то и состоит прелесть существования в мире лжи: мои клинки настолько остры, что ты не почувствуешь лезвия, пока оно не перережет тебе горло. И это правда: три сотни человек производят за день телегу дерьма.
