живешь здесь. Он тоже наверняка следил за тобой по Интернету. Он знает и где ты работаешь, и где живешь. – Когда именно вы переехали в Нью-Йорк? – спросил он.
– Почти сразу после рождения ребенка, весной две тысячи третьего.
– А почему покинули Париж? Надеюсь, я не слишком бестактен…
Я грустно улыбнулась:
– Я тогда разошлась с мужем и родила. И не могла смириться с мыслью, что буду жить на улице Сентонж после всего, что там произошло. Мне захотелось вернуться в Штаты. Вот и все.
– И как вы здесь устроились?
– На некоторое время мы остановились у моей сестры, в Верхнем Ист-Сайде, потом она нашла мне квартиру своей подруги в субаренду. А мой бывший шеф сосватал мне классную работу. А как у вас?
– Похожая история. Я не мог больше жить в Лукке. А моя жена… – Его голос затух. Он сделал рукой прощальный жест. – Ребенком я жил здесь. До Роксбери. Какое-то время эта мысль вертелась у меня в голове. И в конце концов я переехал. Сначала остановился у одного моего старинного друга в Бруклине, потом подыскал кое-что в Виллидж. Я по-прежнему гастрономический критик.
Его мобильник зазвонил. Опять подружка. Я отвернулась, чтобы ему не мешать. Он быстро повесил трубку.
– У нее небольшой перебор с собственническими чувствами, – смущенно заметил он. – Лучше я отключу телефон.
Он пробежался по кнопкам.
– Вы давно вместе?
– Несколько месяцев. А вы? У вас кто-нибудь есть?
– Да.
Я подумала о вежливой бесцветной улыбке Нила. О его тщательно выверенных жестах. О рутинном сексе. Собиралась добавить, что ничего серьезного между нами нет, просто мне не хотелось быть одной, это становилось невыносимо, ведь я каждый вечер думала о нем, Уильяме, и о его матери. Все вечера без исключений, вот уже два с половиной года. Но ничего этого я не сказала.
– Он приличный человек. Разведен. Адвокат.
Уильям заказал еще кофе. Когда он передавал мне чашку, я опять заметила, какие красивые у него руки, какие длинные изящные пальцы.
– Примерно через полгода после нашей последней встречи, – продолжил он, – я вернулся на улицу Сентонж. Хотел увидеть вас, поговорить. Я не знал, как с вами связаться. У меня не было вашего номера телефона, и я не помнил вашей фамилии в замужестве, поэтому не мог посмотреть в справочнике. Вот и подумал, что вы все еще живете там. Мне не пришло в голову, что вы могли переехать.
Он остановился и запустил руки в волосы:
– Я много читал об облаве Вель д’Ив, съездил в Бон-ла-Роланд и на то место, где располагался велодром. Я побывал у Гаспара и Николя Дюфоров. Вместе мы сходили на могилу моего дяди на орлеанском кладбище. Они такие чудесные люди. Однако это был тяжелый момент, и мне очень хотелось, чтобы вы стояли рядом. Было ошибкой делать это все в одиночку, мне бы следовало принять ваше тогдашнее предложение.
– Может, и мне следовало проявить больше настойчивости, – признала я.
– Я должен был вас послушать. Это и впрямь слишком тяжело выдержать одному. Затем я вернулся на улицу Сентонж. Когда дверь мне открыли незнакомцы, у меня возникло ощущение, что вы меня бросили.
Он опустил глаза. Я поставила чашку на блюдце. Меня охватило злобное чувство. Как мог он после всего, что я для него сделала, после всех этих долгих месяцев, после всех усилий, страданий, одиночества…
Наверное, я переменилась в лице, он все понял и положил ладонь на мою руку.
– Простите, я не должен был этого говорить, – еле слышно пробормотал он.
– Я никогда вас не бросала, Уильям.
Мой голос был жестким.
– Я знаю, Джулия. Мне очень жаль.
Его голос был тихим и дрожащим.
Я расслабилась, мне даже удалось улыбнуться. Мы допили кофе, не обменявшись ни словом. Иногда наши колени соприкасались под столом. Это не смущало, казалось почти естественным. Как будто с нами такое происходило уже много лет. Хотя мы встречались всего в третий раз.
– Ваш муж не возражал, чтобы вы жили здесь с детьми?
Я пожала плечами и бросила взгляд на дочку, которая заснула в коляске.
– Пришлось нелегко. Но он влюблен в другую женщину. Уже какое-то время. Это помогло. Он нечасто видит девочек. Приезжает сюда время от времени, а Зоэ проводит каникулы во Франции.
– У меня с моей бывшей все точно так же. У нее родился еще один ребенок, мальчик. Я летаю в Лукку так часто, как могу, чтобы повидаться с дочерьми. Иногда они прилетают сюда, но редко. Они уже совсем взрослые.
– Сколько им лет?
– Стефании двадцать один, а Джустине девятнадцать.
– Вот как, рано же вы обзавелись детьми!
– Возможно, слишком рано.
– Не знаю, – заметила я. – Иногда мне так странно видеть себя с маленьким ребенком. Мне бы хотелось быть помоложе. Между малышкой и Зоэ очень большой разрыв.
– Она такая милая, – заметил он, кладя в рот большой кусок чизкейка.
– Да, мамино сокровище, и мама вконец ее разбалует.
Мы вместе рассмеялись.
– А вы больше хотели мальчика? – поинтересовался он.
– Нет. А вы?
– Тоже нет. Я обожаю своих дочерей. Может, у них родятся мальчики. Вашу зовут Люси, верно?
Я бросила взгляд на Уильяма, потом опустила глаза на свою дочь:
– Нет, так зовут ее жирафа.
Повисло молчание.
– Ее зовут Сара, – мягко сказала я.
Он перестал жевать и опустил вилку. Его взгляд переменился. Он посмотрел на нас обеих, не говоря ни слова.
Потом закрыл руками лицо и остался так сидеть долгие минуты. Я не знала, как реагировать. Положила руку ему на плечо.
Молчание длилось целую вечность.
И снова я почувствовала себя виноватой, как если бы сделала что-то непростительное. Но я с первого дня знала, что этого ребенка будут звать Сарой. С момента ее рождения, едва мне сказали, что у меня девочка, я была уверена, какое имя ей дать.
У нее не могло быть другого имени. Она была Сарой. Моей Сарой. Откликом другой Сары, девочки с желтой звездой, изменившей мою жизнь.
В конце концов он убрал руки. Показалось его лицо, прекрасное и измученное. Искаженное острой болью и волнением, которое читалось в его взгляде. Он и не пытался их скрыть. Не боролся со слезами. Словно хотел, чтобы я была свидетельницей всего – и того прекрасного, и того мучительного, что было в его жизни. Он хотел, чтобы я видела и его благодарность, и его страдание.
Я со всей силы сжала его руку. Я больше не могла смотреть ему в глаза. Зажмурилась и приложила его руку к своей щеке. А потом заплакала
