– Папочка Леже, дай мне аттестат мальчика.
Свою траурную вуаль из черного крепа она держала в шкафу: понадобится, чтобы проводить папашу Леже, когда наверх его понесут на руках шестеро милосердных братьев, одетых как архидиаконы.
– Что ты хочешь: вуаль или аттестат?
– Аттестат. Он лежит на каминной полке, как раз у тебя над головой. Не бойся, подними голову.
Ух ты! Ну нет, папаша Леже ни за что вот так не встанет. Уж угол у камина он знает как свои пять пальцев. Это его территория. Здесь ему знакомы все размеры, все выступы. А выступ каминной полки находится как раз над его головой.
Почему женушка хочет, чтобы он резко поднялся?
«Все это неправильно». Была уже рама окна, была скамейка, были часы…
«Она что, действительно не видела или посылала его нарочно?» – спросил он себя, осторожно вставая на ноги.
Пальцы нашарили на каминной полке небольшую тонкую рамку, в которую был вставлен аттестат сына. Он вспомнил, что рамку мальчик сделал сам. А потом Мари приклеила в уголке фотографию бравого пехотинца со светлыми усами.
Старик Леже на ощупь добрался до кровати.
– Держи, Мари, – сказал он. – Вот наш сорванец.
Он думал, что она взяла фото, но услышал, как разбилось стекло упавшей на пол рамки.
«Наверное, хотела, чтобы я принес вуаль», – подумал он.
Шкаф стоял рядом с кроватью. Папаша Леже быстро его отыскал, вспомнив, как шел только что. Он помнил, что дверца легко срывалась с петель, и не стал открывать ее полностью. Руки искали по полкам и нашарили стопку простыней, а дальше, ближе к стене, – детский чепчик и передничек.
Он продолжил поиски и нащупал какую-то аккуратно сложенную легкую ткань. Мамаша Леже без умолку говорила, и в бессвязном потоке слов он различил:
– Косогор… Пора туда отправляться, папочка… Почему ты не хочешь меня там ждать…
Потом пошли какие-то неразличимые, булькающие звуки.
«Мари Муше», – сказал он себе и понял, что вдруг вспомнил прежнюю фамилию своей женушки. Он стоял возле кровати, упершись коленями в ее бортик.
Руки сами вспомнили былую ласку, и он хотел погладить лоб Мари, но наткнулся пальцами на рот, из которого вытекало что-то горячее и липкое. Он машинально вытер пальцы о вуаль, которую считал черной. Потом вернулся на свой стул возле камина, выронив по дороге вуаль.
«На косогор… На косогор…» Он и правда всегда обещал ждать ее там! Может, и часы, и окно, и скамейка должны были ему об этом напомнить. Если уж Мари что взбредет в голову… Бедная Мари, такая красивая! Что он будет делать без нее? Наверное, его отправят в окружную богадельню и похоронят потом на чужом кладбище, как похоронили сорванца.
– Мари, ты мой единственный свет, – прошептал он.
Больше он ни о чем не думал. У него разболелась голова, и надо было поспать. Он слушал, как дышит Мари. В этом слабом свидетельстве того, что они еще вместе, сосредоточились для него последние крупицы сознания.
Мари резко, со свистом вздохнула и замолкла. Старый Анатоль дышал вместе с ней, его грудь поднималась в том же лихорадочном ритме. Свист на миг прервался, потом коротко повторился, и дыхание стало еле слышным.
А потом наступила тишина, и он понял, что его Мари умерла… Он снова увидел ту осеннюю дорогу, на которой они дурачились, споря, кто кого перегонит.
– Я иду быстрее вас, Мари! Я приду раньше…
Тогда он поцеловал ее. А может, это было по дороге на косогор…
Ему показалось, что он встал, но на самом деле он не двинулся с места.
Наутро соседи в открытое окно увидели на кровати мамашу Леже с закатившимися глазами.
Напольные часы остановились ровно в полночь и совсем покосились. В комнате царил страшный беспорядок. Можно было подумать, что тут шел бой. Повсюду были разбросаны катушки с нитками, а на полу валялась свадебная фата.
Возле камина, опустив голову и положив руки на колени, неподвижно сидел на своем стуле папаша Леже. Когда его тронули за плечо, тело его рухнуло на пол. Он уже остыл. На лбу у него виднелась маленькая ранка, а небритая борода продолжала расти…
На другой день их несли на кладбище. Мужа, как и положено, несли первым.
1941
На дорожке бульвара неподвижно стояла дама. Седые волосы с голубоватым отливом, норковое манто, желтые уличные туфли из плотной, но тонкой кожи – все в ней дышало нездешней элегантностью.
А за ее спиной, в витрине большого магазина, ныряли в заросшие травой туннели электрические поезда, верблюды волхвов презрительно поднимали и опускали длинные ресницы, пожарный, почти не касаясь ступенек, взлетал вверх по пожарной лестнице.
Но даму с красивым и решительным лицом витрина не интересовала. Ее вниманием завладел уличный торговец, который, поставив прямо на землю потертый чемодан, продавал детские «пузырялки».
– Игрушка для маленьких и больших, развлечение круглый год! Игрушка артистическая, ни шуму, ни грязи… и недорогая…
Серый тротуар, серое небо; зимний день шел на убыль, но уличные фонари и витрины еще не засияли в полную силу. Даже мыльные пузыри, которые в качестве демонстрации через соломинку выдувал торговец, получались серыми.
– Первому покупателю – карманная расческа в подарок!
Продавец, худой, неопределенного возраста человек, был без пальто. Вместо пальто на нем красовалась старая, тесная в груди коричневая куртка с мятыми отворотами и продольными складками. Непонятно, откуда брался в такой тесной одежде весь тот воздух, что выдувал торговец через соломинку, производя на свет радужные пузыри всех размеров. Они летели и гроздьями, похожими на куриные яичники, и цепочками, напоминавшими бусы из искусственного жемчуга. А некоторые получались такими большими, что в них целиком отражались и волхвы, и пожарная лестница, и снующие из туннеля в туннель поезда. Они лопались, так и не успев превратиться в настоящие воздушные шары.
– Артистическая игрушка… Поторопимся, поторопимся, на всех не хватит…
«Пузырялок» оставалось еще много: штопанный веревочками чемодан был заполнен примерно на две трети.
Некоторые прохожие замедляли шаг, провожая глазами улетающую перламутровую цепочку, и шли дальше. И только дама в норковом манто застыла на месте, пристально глядя на продавца, но не выражая желания купить игрушку. В конце концов торговец так смутился, что дунул неправильно, и не успевшая стать гроздью пузырей пена повисла под козырьком его каскетки.
Стряхнув пену с бровей, слишком густых и темных на таком худом лице, он принялся протирать глаза грязным носовым платком, ворча:
– Вот черт, что за паскудство!
Потом торговец снова взглянул на неподвижно стоящую даму в красивой шубе и вдруг вскрикнул:
– Госпожа майор! Нет! Это вы, госпожа майор? Не может быть! Быть того не может!
Дама улыбнулась под вуалеткой. Улыбка вышла слишком белозубой, заокеанской, как и акцент, с которым ее излишне громкий для такой встречи голос богатой женщины произнес:
– А я тоже стою и говорю себе: «Да ведь это Марсо!»
– Да, госпожа майор, он самый. Вот уж правда никак не ожидал! Не может быть!
– Так вот кем вы стали, Марсо!
– Как видите, госпожа майор… Не больно блестяще… Не больно много чести… Но… Ох! Если бы мне кто сказал… Сколько же лет прошло? Да лет двадцать… Ой, что я говорю! Больше! Двадцать три года! Как сейчас вижу…
И оба они увидели один и тот же пейзаж, в одно и то же время, и пережили заново один и тот же страх, только по-разному. Оба увидели Нормандию, только он – с самой земли, лежа среди остальных бойцов и глядя в облака, она же – спускаясь ночью на парашюте, а потом – стараясь как можно быстрее добраться до леса, до «зеленки», где сигналили ветрозащитные лампы.
Именно так «госпожа майор», хорошо знающая свое дело красивая и сильная молодая женщина, десантировалась во Францию, чтобы организовать подпольный госпиталь для сбитых американских летчиков. А Марсо принимал этот десант. Он не отличался ни статью, ни высоким ростом, зато обладал решительным характером, и у него под началом была территория от Конша до Бомон-де-Роже и дальше до Эврё и Бернея. Все называли его «командир», а выведенных из строя неприятельских экипажей у него насчитывалось больше, чем пальцев на обеих руках…
На витрине пожарный в тысячный раз забирался на лестницу под презрительным верблюжьим взглядом.
– А знаете, Марсо, пойдемте-ка пропустим по стаканчику.
– О нет, госпожа майор! Мне нельзя в таком виде, с такой женщиной, как вы!
– Какое это имеет значение? Пойдемте. Вы мне все расскажете.
Чемоданчик закрыт и затянут веревкой. Марсо и «госпожа майор» вошли в бистро на углу соседней улицы.
– Стаканчик белого, как тогда? – сказала «госпожа майор» со своим мягким американским акцентом.
