Он был хорош собой, а у меня всегда была слабость к красивым людям. Они имели для меня особую привлекательность. Он был крепкого сложения, длинноногий, с кудрявыми волосами и синими глазами. Прежде всего я отметила у него мощный подбородок. Я всегда обращала внимание на подбородки, возможно, потому, что у меня самой его почти не было. Когда я была молода, меня это очень беспокоило, и я все время рассматривала свой подбородок в зеркале.
— Вы не должны так часто любоваться собой, милая, — говорила Лецен. — Вы постоянно смотритесь в зеркало. — Я объяснила, что я не любовалась, а сокрушалась.
— Видите, Лецен, — сказала я, — у меня почти нет подбородка.
— Вздор, — возразила Лецен. — У вас такой же подбородок, как и у других.
Но я знала, что это не так. И первое, на что я обратила внимание в Джоне Брауне, был его подбородок. Однажды я сказала ему:
— Люди с таким мощным подбородком, как у вас, обычно обладают твердым характером. Он посмотрел на меня и сказал со своей обычной откровенностью:
— Вы неплохо справляетесь и без подбородка.
До чего забавно! Он насмешил меня так, как я обычно смеялась, когда Альберт был со мной. Так что присутствие Джона Брауна и впрямь было очень полезным для меня.
Примерно в это время Берти и Александра отправились в поездку на континент. Естественно, что Александра хотела повидаться с семьей. Их положение заметно улучшилось с тех пор, как она стала женой Берти. Отец Александры теперь — датский король, ее брат — король Греции, а в скором времени ее младшая сестра Дагмар выйдет замуж за наследника русского престола[66].
Это была симпатичная семья, и они все очень любили друг друга. Хотя мать Александры мне не очень нравилась, слишком было заметно ее желание распоряжаться всем. И еще меня почему-то смущало, что она сильно румянится. Однако ради Александры я была рада, что они так возвысились. Бедная Александра очень пережила из-за Шлезвиг-Гольштейна.
После войны, я это понимала, международные визиты были несколько осложнены. Я была против поездки, но Александре так хотелось повидаться с семьей. Берти, всегда твердо поддерживавший Данию, — я думаю, из-за своей жены — сделал несколько неосторожных высказываний в адрес Пруссии, которые, я была уверена, дойдут до Викки, и тогда от нее последует еще множество негодующих писем. Поэтому я приказала, чтобы он отправился в Стокгольм, где бы он пробыл какое-то время инкогнито, потому что я не хотела, чтобы Викки узнала, что он побывал в Дании, не посетив сначала ее, — а из Стокгольма он должен был отправиться в Пруссию.
Они поступили в высшей степени безответственно. Вместо того, чтобы посетить Швецию проездом, инкогнито, Берти и Александра были приняты королевской семьей во дворце, и, самое худшее, пока они были в Стокгольме, они оставили ребенка — которого мы называли Эдди — у короля Христиана и королевы Луизы в Дании.
Я написала гневное письмо: маленький Эдди — в будущем наследник престола; он — наследник своего отца, а его отец — мой наследник. Если они немедленно не вернутся к ребенку, я пошлю кого-нибудь, чтобы его привезли в Виндзор. Если Эдди не может быть с родителями, он должен быть со мной.
Они тут же вернулись в Данию, и затем королевская яхта доставила их в Киль, где возникло новое осложнение, потому что Александра упросила Берти не поднимать прусский флаг.
Я поняла, что отношения между Берти и Викки были по-прежнему прохладными. Их встреча была краткой по дипломатическим соображениям, поскольку Берти и Александра были против Пруссии и не скрывали своего отношения. Поэтому они и не поехали в Берлин, и я знала, что они поехали в Пруссию только по моему настоянию; иначе бы этот визит никогда не состоялся.
Когда они вернулись домой, Александра была снова беременна. Бедная девочка, подумала я. Ведь Эдди родился совсем недавно. Неужели она окажется такой же плодовитой, как и я. Дети очень милы, и ими необходимо обзаводиться, в особенности если ты — королева. Но каким это происходило способом! Одна мысль об этом вызывала у меня отвращение. Я была рада, что не могла больше иметь детей, но я искренне сожалела об Александре.
В свое время ребенок появился на свет. Его назвали Георг. Двое сыновей! Александру можно было поздравить; на этот раз мальчик родился в срок и казался здоровее брата.
Александра была в восторге от своих детей. Она была хорошей матерью, куда более интересовавшейся детьми, чем я. Я часто задумывалась о ее жизни с Берти. По-видимому, она его очень любила, но я была уверена, что супружеская верность не в характере моего сына. Как жаль! Я испытывала еще больше благодарности, что небо послало мне моего святого! Может быть, дети в чем-то возмещали ей неверности супруга. Во всяком случае, я надеялась, что это было так.
Мне было необходимо совершить путешествие в Кобург, где должен был быть торжественно открыт памятник Альберту, и конечно, никто другой, кроме меня, не мог это сделать.
Путешествие без Альберта было тоскливо. Куда бы я ни взглянула, что-нибудь да напоминало мне о нем. Со мной были все дети. Я настояла на этом.
— Это памятник вашему отцу, — сказала я, — вы все должны присутствовать.
Нас приветствовали Эрнст и Александрина. Как он постарел! Я подумала, что он по-прежнему вел беспутную жизнь. Такие люди не меняются. Я негодовала на судьбу, отнявшую у меня Альберта и сохранившую Эрнста. Он был старше; он болел этой гнусной болезнью; он вел беспутную жизнь— и он был жив, а Альберта не было! Он говорил об Альберте с чувством, но я не верила в глубину его горя.
Открытие памятника было для меня очень волнующим моментом, и я не могу не вспомнить дни, проведенные здесь с ним. Я показала детям все дорогие для него места — его классную комнату, дырки в стенах, проколотые, когда он фехтовал с Эрнстом, его любимые леса, его родной Розенау.
В это время мы были очень близки с Ленхен. Она заняла место моей милой Алисы. Она была чудная девочка. Не так умна, как Викки, конечно, но, к счастью, и без ее высокомерия.
Будучи в Германии, мы встретили принца Христиана Шлезвиг-Гольштейн-Зонденбург-Августенбург — громкий титул для человека с очень ограниченными средствами. Он был молод, недурен собой и сумел обворожить Ленхен, а она его. Я любила видеть счастливые молодые пары; они напоминали мне нас с Альбертом. Прежде чем наш ВИЗИТ завершился, стадо ясно, что моя маленькая Ленхен будет очень несчастна, если ей придется навсегда проститься со своим представительным Христианом, — не было сомнений, что и он разделял эти чувства.
Он был не очень подходящим женихом для дочери английской королевы, поскольку у него не было надежд на наследство. Однако они были очень трогательно влюблены. А я ведь помнила, что, когда Альберт женился на мне, он тоже был очень небогат. Газеты подчеркивали это, причиняя такую боль моему любимому. И я решила, что не стану мешать их любви. Если Ленхен и Христиан могли быть счастливы вместе, пусть так и будет.
Разумеется, ничего нельзя было сделать сразу, но, когда мы уезжали из Германии, Ленхен была уже помолвлена.
Я не могла вернуться домой, не повидавшись с дядей Леопольдом. Бедный дядя Леопольд! Он превратился в ужасную пародию на красавца, которого я знала в детстве. Уже много лет прошло с тех пор, когда он казался мне самым замечательным человеком на свете; но я никогда не забывала, что он заменил мне отца. Я внимательно выслушивала его; я верила, что каждое произносимое им слово было божественным откровением. Я всегда буду любить его. Теперь он постарел и сгорбился. Физическая немощь и душевная скорбь изнурили его, говорил он. Он потерял стольких любимых им людей — Шарлотту, Луизу, а теперь и Альберта. Мы говорили о нашем горе и вместе проливали слезы, вспоминая Альберта.
Дядя Леопольд напомнил мне, что, потеряв Шарлотту, он посвятил себя мне и Альберту. Он строил для нас планы, интриговал ради нас, мечтал за нас, и наша свадьба стала величайшей радостью в его жизни. Он подробно рассказывал мне о своих хворях. Он всегда любил говорить о них, и меня удивляло, что человек с таким количеством болезней мог прожить такую долгую жизнь. Иногда мне приходила в голову мысль, что его недомогания доставляли ему удовольствие — как Штокмару. Я думаю, это и связало их с самого начала.
Но даже и теперь он не мог воздержаться от вмешательства в чужие дела. Он много говорил о Берти. Мне казалось, что он бы хотел стать советчиком Берти, но Берти был не из тех, кто прислушивался к советам.
— Я слышал, что он пользуется большой популярностью, — сказал дядя Леопольд. — Александру народ тоже любит.
— О да, она очень красива, и людям это импонирует… а потом, была еще вся эта истерия по поводу маленькой Дании.
— Как неудачно для Христиана, что это случилось, как раз когда он вступил на престол. Пруссаки сметут Европу. Все маленькие королевства и княжества исчезнут с лица земли. Вот чего добивается Бисмарк.
