минуты покоя, опасаясь, что их убьют или похитят. Потерявшие бдительность заплатили высокую цену, и среди них капитан-артиллерист мадрасского полка; шайка умыкнула его на материк, в потасовке убив капитанского денщика-индуса.
Отправляя войска на Чусан, британское командование заверяло, что островитяне люто ненавидят маньчжуров и радостно встретят своих освободителей. Но это оказалось большим заблуждением.
Наслушавшись солдатских рассказов, Кесри понял, как повезло его роте, оставшейся на южном участке. Да, жизнь на Ша Чау была не сахар, но кормили их сносно, часто пользуясь услугами маркитантских лодок. Да, и они не избегли хворей, но полевой лазарет не был забит битком. Что и говорить, им улыбнулась удача.
В конце октября из Индии прибыли последние батальоны 37-го мадрасского полка. Их тоже разместили на Ша Чау, и солдаты поведали об ужасах своего морского путешествия. Стремясь сэкономить, военное министерство Мадрасского президентства наняло для перевозки войск старые дырявые корыта. Эти суда не выдержали бы и легкого шторма, но, как нарочно, в Южно-Китайском море угодили в страшный тайфун, изломавший и разбросавший все четыре корабля конвоя. Один провел несколько дней в осаде пиратов, и кто знает, что с ним стало бы, не приди ему на выручку английский пароход. Другой сгинул бесследно. Это была “Голконда” – штабной корабль, везший полковые документы, три сотни сипаев и командный состав подразделения. Ожидалось худшее.
Через пару дней капитан Ми принес известие: “Голконда” перевернулась, все, кто был на борту, погибли. Корабль и впрямь не годился для морского плавания и не мог использоваться как транспортное судно. Все прекрасно понимают, что на этом фрахте руки нагрели многие, в том числе военные и даже, вероятно, офицеры, ставшие пассажирами “Голконды”. Скорее всего, предстоит официальное расследование.
– Всему виной алчные шпаки, – сквозь зубы процедил капитан. – Вот уж кого я ненавижу, так это купцов, наживающихся на солдатских душах. Эти сволочи еще хуже гробокопателей!
Ночью, лежа в койке, Кесри вспомнил двух калькуттских дезертиров. На допросах парни сказали, что опасаются тухлого провианта и негодных кораблей, но он отмел эти страхи, назвав их досужим враньем. Вспомнилось, как он командовал расстрелом, как дезертиры с повязками на глазах упали ничком.
Теперь эти мертвецы являлись в снах, обзывая его накли гора, белым жуликом, и дураком, который, точно попугай, все повторяет за ангрезами.
Раз в две недели Кесри наведывался в госпиталь, подкармливая хворых сипаев. Обычно он отбывал в Макао вместе с капитаном Ми, тот отправлялся навестить друзей и знакомых, а Кесри уже знакомыми улочками вышагивал к Мизерикордии, возглавляя процессию носильщиков со съестным.
Изголодавшиеся по новостям сипаи с нетерпением ждали его приходов и постоянно спрашивали, когда же их отправят домой. Кесри говорил, что на севере все еще идут переговоры: полномочные представители пытаются убедить мандаринов принять их требования. Он умалчивал о том, что конца-краю этому не видно.
Всякий раз Кесри замечал, что число больных опять возросло. Вскоре в госпитале закончились свободные койки, и новых пациентов отправляли в Манилу. А они все прибывали. В начале ноября Кесри узнал, что из двух с половиной тысяч бойцов, три месяца назад участвовавших в захвате Чусана, в строю осталось всего восемьсот человек.
Лишь в середине месяца он наконец-то смог сообщить хорошую новость: почти все подразделения корпуса возвращаются на южный участок! Британцы обещали вернуть Чусан в обмен на другой остров, который станет их базой. До выполнения договоренности на Чусане остается небольшой английский гарнизон, а прочие войска уже в пути и скоро прибудут в устье Жемчужной реки.
Добравшись до Гонконга, Захарий узнал, что мистер и миссис Бернэм на своей шхуне отбыли в Макао, и, не теряя времени, сел на паром.
День клонился к закату, когда он взошел на борт “Анахиты”; к его удивлению, главная палуба была пуста, если не считать двух ласкаров, дремавших в тени стакселя. Интересно, тут ли миссис Бернэм, подумал Захарий. Скорее всего, она была на шхуне, и сердце его забилось чаще.
Увидев в кормовой части натянутый парусиновый тент, Захарий догадался, что он воздвигнут в угоду миссис Бернэм, боявшейся прямых солнечных лучей. Мелькнула непрошеная мысль: видимо, под навесом она и укрылась. Захарий виновато урезонил себя: подобные мысли до добра не доведут. Однако он не сделал попытки удержать свои ноги, когда те сами понесли его к квартердеку. Для шкипера вполне естественно подняться на шканцы, сказал он себе, так поступил бы всякий морской капитан.
Медленно взбираясь по трапу, Захарий приостановился, когда голова его чуть поднялась над уровнем палубы, и осторожно огляделся по сторонам. Не заметив никаких следов миссис Бернэм или кого другого, он испустил глубокий вздох, служивший знаком чего-то неясного ему самому – то ли облегчения, то ли разочарования. Увидев круглую лавку, вырезанную в основании бизань-мачты, Захарий решил там и дождаться хозяев.
Он направился к мачте, но тут за его спиной скрипнула дверь каюты. Обернувшись, он узрел укутанную в одежды фигуру под вуалью.
– Мистер Рейд!
– Миссис Бернэм?
День выдался прохладный, но мадам не пожалела усилий для защиты от солнца: отделанное кружевами закрытое платье из белого ситца, нитяные перчатки по локоть, широкополая шляпа с белой сетчатой вуалью, напоминавшей забрало, в руке белый полотняный парасоль с кружевом по краю.
Захарий стоял как пригвожденный, а шляпа с сетчатым забралом медленно повернулась в одну сторону, потом в другую, после чего молниеносным движением кисти миссис Бернэм откинула вуаль.
– Похоже, мы одни, мистер Рейд. Муж отправился с визитом к капитану Эллиотту на “Уэлсли”.
Захарий все не мог придумать, что сказать в ответ. Как всего органичнее приветствовать жену своего хозяина? Не найдя нужных слов, он шагнул к борту и ухватился за планшир. Захарий услыхал шорох платья за спиной, но не обернулся, вперив взгляд в “Уэлсли”, стоявший в четверти мили от шхуны. Все чувства были так обострены, что он догадывался о действиях миссис Бернэм, даже не глядя на нее. Ну вот, она встала рядом, соблюдая точно выверенную дистанцию, которая скажет случайному соглядатаю, что два малознакомых человека просто любуются видом.
– Я чрезвычайно рада, что выпала возможность повидаться с вами наедине, мистер Рейд.
Захария вдруг накрыло волной неутоленного желания, и он сам расслышал обиду, сквозившую в его тоне:
– Вы меня удивляете, миссис Бернэм. В нашу последнюю встречу вы ясно дали понять, что хотите избавиться от меня.
Из-под прикрытия медленно крутящегося зонтика миссис Бернэм бросила молящий взгляд.
– Полно, мистер Рейд, вы прекрасно знаете, каковы были обстоятельства. Если я выглядела нелюбезной, то лишь потому, что мне было чрезвычайно тяжело отказаться от наших с вами… от нашей близости. Но все это в прошлом, а мне нужно сказать вам нечто важное, и я не уверена, будет ли другой случай. Мистер Бернэм вот-вот вернется, у нас совсем мало времени.
– Так о чем речь? – спросил Захарий, удивленный ее напористостью.
– Это касается Полетт. Я знаю, вы к ней писали, объявив о разрыве отношений. Она поведала мне о вашем послании.
– И что сказала?
– Почти ничего, но я видела, что она ранена в самое сердце.
– Что ж, очень жаль, я старался быть вежливым. И потом, меня тоже глубоко ранили ее небылицы обо мне.
– Вышла ужасная ошибка! – Миссис Бернэм вздохнула, будто всхлипнула. – Полетт совсем другое имела в виду, а я все
