Грудь Асала тяжело вздымалась, в горле пересохло. Ничего не говоря, он просто стоял на месте; ему хотелось, чтобы толпа, собравшаяся вокруг него, рассеялась, хотелось скрыться от посторонних глаз. Он чувствовал слабость, хотя слабости этой не видел никто — как никто не мог ощутить его страха. Он знал, что Индраварман сейчас наблюдает за ним, и поза Асала, стоявшего, широко расставив ноги, свидетельствовала о силе, хотя впечатление это было обманчиво.
Когда Воисанна увидела, как чамский король обернулся и жестом позвал ее, она осталась стоять на месте, уверенная, что неправильно поняла его намерения. Однако он что-то крикнул, и внезапно к ней бросились несколько воинов, которые потащили ее за собой и бросили к ногам чама, который только что убил ее соотечественника. Она видела кровь на его руках и надеялась, что он сейчас убьет и ее тоже. Но он даже не пошевелился, и своей недвижностью напоминал богов и демонов на барельефе.
— Ты принадлежишь ему, — сказал ей король на ее родном языке. — И только ему одному. Ублажай его, иначе умрешь.
Воисанна молча смотрела на ноги воина. Король пнул ее, и тогда она кивнула.
Индраварман сказал несколько слов чамскому воину, после чего ушел, что-то громко крикнув остальным своим людям. Визжащего кхмерского чиновника унесли в сторону невидимых отсюда зловещих слонов. Оставшиеся чамы постепенно начали расходиться. Они шли по земле предков Воисанны, ступая там, где должны были ступать ноги любимых ею людей. Воисанне очень хотелось ненавидеть чамов, хотелось начать составлять план отмщения. Однако ее охватили такая глубокая всеобъемлющая усталость и безразличие, что сил не было даже на ненависть.
Вскоре во внутреннем дворе не осталось никого, кроме нее и того воина. Она ожидала, что он будет двигаться стремительно, как в бою. Но он просто стоял на месте и смотрел вверх, а лицо его не выражало никаких чувств. Только сейчас она заметила, что он ранен — на шее стал виден большой темный кровоподтек, вероятно, результат удара рукояткой сабли.
Наконец он опустил свой взгляд на нее. Она думала о том, что надо бы убежать, о том, насколько больно будет ей, когда его сабля пронзит ее тело. Она больше не боялась смерти, но не хотела позорить своих предков. Лучше уж она умрет по-другому, более достойно, так, как от нее требовал голос крови, которая текла в ее жилах.
Поэтому она просто пошла с воином, думая по пути, не он ли убил ее возлюбленного или ее мать, и был ли он там, где свет этого мира для нее померк. Она этого никогда не узнает, но, ступая за ним след в след, она уже решила для себя, что убьет его, а затем покончит и со своей жизнью.
Воисанна поступит так, чтобы ее предки могли гордиться ею. Ничего другого ей не оставалось.
* * *
А вдали от Ангкора, посреди лабиринта озер и проток, ведущих к большому городу, на бревне сидел рыбак со своей семьей и внимательно вглядывался в окрестности. Хотя за три недели после вторжения они не видели здесь ни одного чама, все время оставались настороже — вслушивались в лесные шорохи, принюхивались, высматривали признаки появления захватчиков. Боран и его жена Сория делали все это даже серьезнее, чем их сыновья, которые в последние дни в основном спорили о том, что делать. Вибол хотел мстить за те зверства, свидетелями которых они стали. Он не мог забыть вида горящих домов, плача умирающего мальчика, смрада изуродованных трупов кхмеров, которые проплывали мимо них по реке. Впервые в жизни Вибол завидовал плохо видящему Праку, хотя и понимал, что его брат воспринимал и те запахи и звуки страдания людей, которые были ему недоступны.
Вибол злился на отца из-за того, что тот не позволил ему предупредить их соотечественников, но был благодарен судьбе за то, что их матери удалось ускользнуть от чамов. Она услыхала их приближение и скрылась в джунглях, где спряталась в зарослях гигантского папоротника. Оттуда она видела, как чамы сожгли их дом, забрав те немногочисленные пожитки, которые у них были.
Виболу, Праку и Борану тоже повезло. Чамы уже почти догнали их, но из-за спешки лодка захватчиков перевернулась. И хотя Вибол хотел вернуться и перебить их, оказавшихся в воде, Боран продолжал грести вперед, отчаянно стремясь побыстрее найти Сорию. Встреча их ввиду обстоятельств произошла в полном молчании, и, пока их дом превращался в кучу золы, они стояли, крепко обнявшись.
В последующие дни они перегнали лодку на запад, а сами жили вдали от водных проток. Однажды утром они натолкнулись на кхмерского солдата, ехавшего на боевом слоне. Он умирал, потому что копье попало ему в живот. Они, как могли, утешали его, уверяли, что его близкие остались в живых, и были свидетелями того, как взгляд его в конце концов угас. Пока он умирал, Прак играл ему на бамбуковой флейте, стараясь хотя бы этим облегчить его страдания. Потом они сожгли его тело, так как он их об этом попросил.
У Борана и его сыновей был опыт обращения со слонами, потому что всем кхмерам, живущим не в городе и работающим на свежем воздухе, так или иначе была необходима помощь этих животных. Крестьяне использовали их, расчищая землю под поля, рыбаки — чтобы перетаскивать к воде построенные лодки. Поэтому семейство оставило слона себе; на нем ездил Вибол, он пользовался металлическим крюком, чтобы дергать слона за уши, направляя его в ту или другую сторону. Слон представлял для них опасность из-за своих размеров и неспособности спрятаться в джунглях, поэтому Боран испытал большое облегчение, когда через несколько дней им повстречалась группа кхмерских воинов и они передали животное им. Вибол хотел уйти с этими людьми, которые намеревались собрать отряды и сражаться с захватчиками. Но после долгого обсуждения и яростных споров Боран все же убедил его остаться.
Теперь же, сидя на бревне и лакомясь копченым угрем, они рассуждали о том, будет ли для них лучше присоединиться к какой-нибудь группе уцелевших соотечественников или все-таки предпочтительнее оставаться одним. Боран считал, что им будет лучше одним, потому что у них была быстрая лодка, а сам он хорошо знал все местные протоки. Сория разделяла его мнение, тогда как их сыновья были с ним не согласны.
Когда Сория напомнила им, что они рыбаки, а не воины, Боран с гордостью взглянул на свою жену. Хотя она была всего на два года младше его, выглядела она вдвое моложе. На ее широкоскулом миловидном лице не было никаких шрамов, только небольшая темная родинка рядом с носом. Кожа ее была необычного цвета — цвета песка, который встречался на некоторых изгибах реки. Как и все кхмерские женщины, она носила только юбку, а черные волосы ее были связаны в узел на макушке. Она уже не была такой стройной, как когда-то, но Боран был даже рад, что она набрала вес, так как это означало, что он ее хорошо кормит.
— Ты ищешь смерти? — спросила она, пристально глядя на Вибола.
Ее сын продолжал есть копченого угря.
— Нет. Но и бежать от нее я тоже не собираюсь.
Сория замолкла, и Боран даже засомневался, скажет ли она что-то на это. Его жена использовала слова, как лучник стрелы, — тщательно выбирая цель и стреляя только по мере необходимости. Большую часть времени она молча слушала своего мужа и сыновей, даже когда тревожилась по поводу заболевшего соседа или ухудшившегося зрения Прака. Поскольку их сыновья мало из-за чего переживали, она волновалась и за них — обрабатывала их порезы, нашептывала, что им следует уже думать о женитьбе.
Сория так и не ответила, Боран повернулся к Виболу:
— Возможно, тебе нужно бы вспомнить, как выглядел тот воин, в животе которого застрял наконечник чамского копья. Помнишь, как он страдал? Как глаза его наполнялись слезами от боли?
— Он не говорил, что сожалеет о чем-либо, — возразил Вибол. — Так что я не считаю ошибкой его смерть. По крайней мере он погиб сражаясь, а не убегая от врага.
— А почему воин не может сегодня убегать, а завтра сражаться? — спросил Прак, возобновляя их старый спор.
Вибол встал и с досадой пнул ногой валявшуюся на земле ветку.
— Сражаться нужно было тогда, когда они жгли наш дом и убивали наших людей. А мы вместо этого спрятались, как маленькие дети. Мы слышали крики и не предприняли ничего!
Как бы Сории хотелось, чтобы у ее сына было столько же рассудительности и мудрости, сколько и упрямства. Раньше над его опрометчивостью можно было пошутить и улыбнуться, но сейчас Сория боялась, что она может стоить ему жизни.
— Подумай обо мне, — тихо сказала она. — Пожалуйста, подумай обо мне, прежде чем ты побежишь навстречу смерти.
— Я и думаю о тебе. Только поэтому я до сих пор здесь.
Она кивнула:
— Спасибо за это. Потому что я… Если вас убьют, я засохну, как вырванное с корнем растение.
— Но мы должны были драться! — продолжал настаивать Вибол; нагнувшись, он поднял с земли ветку, сломал ее пополам и отбросил в сторону. — Мы должны были, по крайней мере, убить тех чамов, которые преследовали нас, а потом оказались в воде. Их-то убить было нетрудно.
