Гистан поднял с пола платье царицы, ее сандалии, золотые украшения. Он отошел к двери и там ждал Лаодику.
Перед тем как покинуть спальню, царица задержалась над спящим сыном.
— Завидую той женщине, что будет его женой, — промолвила она и накрыла Митридата одеялом.
Гистан удивленно посмотрел на прошедшую мимо него Лаодику с простыней на плечах, вышел за ней следом и прикрыл за собой дверь. Лаодика сразу направилась в купальню.
Гистан, отдав ее вещи служанкам, отправился в трапезную на мужской половине дворца. Наступило время завтрака.
За столом с главным евнухом, как всегда, сидели Мнаситей и Дионисий.
— Как спалось, Гистан? — спросил секретарь, заметив у того сердитое выражение лица.
— Какой тут сон, когда Митридат во дворце, — посетовал Гистан. Его сотрапезники сразу догадались, что евнух имеет в виду старшего сына Лаодики.
— Надеюсь, царица поладила с Митридатом? — поинтересовался Мнаситей.
— О да! — ядовито усмехнулся Гистан. — Мать и сын достигли полнейшего единения, клянусь Гелиосом!
Митридат, пробудившись, сначала не мог понять, где он находится и почему у него такая тяжелая голова. Постепенно события прошедшего дня восстановились у него в памяти: как его везли связанного по вечерним улицам Синопы, потом вели по переходам дворца, заковали в цепи… Вспомнилась мать, беседа с ней за столом. Попутно в голове Митридата промелькнули смутные образы евнухов и служанок, приготовлявших ему ванну и прислуживавших за ужином. Он еще так много пил вина, такого сладкого и бодрящего!
Эта столь непривычная тупая боль в коленях и с внутренней стороны бедер, эта усталость в мышцах говорили только об одном — всю ночь с ним была женщина. Он пытался вспомнить ее лицо, что она говорила, как ее зовут. Но перед его мысленным взором все время возникала лишь одна женщина — царица Лаодика, его мать. Причем она вспоминалась Митридату и в одежде, и без нее!
«Неужели я провел ночь с собственной матерью?! — пришел в ужас Митридат. — Этого не может быть! Я помню, что за ней приходил евнух и мы расстались у дверей в спальню. Мы еще так упоительно поцеловались при расставании. Потом я лег и сразу заснул».
Митридат мучительно копался в мыслях, ища ответа на столь чудовищный вопрос.
Вдруг на него снизошло озарение. И сразу стало легче дышать. Ему же снился сон! Таких снов у него раньше не бывало. Во сне он обладал красивой женщиной, удивительно похожей на его мать. Ему еще так не хотелось просыпаться!
Но оглядев постель, Митридат сразу понял: то сладостное обладание происходило не во сне, а наяву. Прямо под собой Митридат обнаружил женский браслет, украшенный головой медузы Горгоны, такой он видел на руке у царицы Лаодики! И это рассыпавшееся ожерелье из бериллов было у нее на груди! Сладостный сон превратился в ужасную явь!
Митридат решил, что ночью мать пришла зачем-то к нему. Он же спьяну набросился на нее и обесчестил. Царица не стала звать на помощь, не желая выставлять в дурном свете своего недавно обретенного сына. Когда Митридат уснул, она тихонько встала и ушла в свою спальню, случайно оставив на ложе браслет и ожерелье.
У Митридата стало так гадко на душе, что будь у него под рукой меч, он без раздумий покончил бы с собой. Не зная, как посмотреть матери в глаза после всего случившегося, какими словами оправдать свой дикий поступок, Митридат терзался, не смея носа высунуть из спальни.
Солнце было уже высоко, когда евнух Гистан зашел за ним, приглашая на трапезу с царицей Лаодикой.
— Но сначала, полагаю, тебе не мешало бы ополоснуться, друг мой, — заметил евнух и как-то странно посмотрел на Митридата.
Митридат не стал возражать, найдя в этом пусть недолгую, но отсрочку. Так осужденный на казнь благодарит богов и людей за день и час, продлевающий ему жизнь.
Омывшись теплой водой и надев свежий хитон, пахнущий мирром, Митридат вступил в небольшой зал, где он уже угощался накануне поздно вечером.
Царица Лаодика блистала какой-то удивительной роковой красотой. Тени, искусно нанесенные у глаз, делали томным и завораживающим ее взгляд. На лбу и висках переливались блестящие блестки. Кожа на лице отливала матовой белизной, в ушах покачивались золотые серьги с рубинами. Волосы царицы покрывала тончайшая вуаль, наброшенная поверх диадемы.
На ней был просторный гиматий, достаточно прозрачный, позволяющий нескромному взгляду узреть все прелести этой красивой женщины.
Митридат, залившись краской стыда, отвесил матери низкий поклон. Ему казалось, что рабы и евнухи, стоящие вокруг, взирают на него с презрением и любопытством.
Лаодика ласково приветствовала сына и, подозвав к себе, запечатлела у него на лбу нежный поцелуй. Затем усадила Митридата рядом с собой.
— Как тебе спалось, мой милый? — расспрашивала она. — Что снилось?
Ее глаза, такие большие и жгучие, поглядывали сбоку на Митридата. Когда же ее рука, унизанная перстнями, слегка поправила нечесаные космы юноши, он вздрогнул и так и не осмелился поднести ко рту взятое с подноса яблоко.
— Что с тобой? — понизив голос, спросила царица. — Ты не болен?
— Н-нет, — с усилием выдавил из себя Митридат, не смея взглянуть на мать, сидевшую так близко от него и источавшую тончайший аромат восточных притираний.
— Ты не ответил на мой вопрос: тебе снилось что-нибудь? — напомнила царица.
Митридату стало трудно дышать, уши и лицо у него полыхали огнем. Так и есть, он надругался над матерью — над этой самой красивой женщиной на свете! — и она хочет теперь допытаться у него, помнит ли он, ее сын, что вытворял с ней на ложе прошлой ночью. А может, она желает облегчить терзания Митридата, выдав его пьяную выходку за сон?
— Отвечай же, не бойся, — шепнула Лаодика, слегка встряхнув сына за руку. — Ты не мог спать в эту ночь без сновидений! Уловив в голосе матери ободряющие нотки, Митридат решился.
— Мне стыдно говорить об этом, — пролепетал он, тиская в ладонях яблоко, так что из него брызгал липкий сок, — но я действительно видел совершенно дикий сон.
— В чем же состояла его дикость? — тут же спросила Лаодика.
— Я был пьян и не совсем отчетливо все помню, — лепетал Митридат, оставив в покое раздавленное яблоко. — Мне казалось, что… То есть, я плохо соображал ночью и думал, что все это мне снится…
— Что — «это»? — безжалостно вставила Лаодика.
Митридат вздохнул поглубже, но не смог ничего вымолвить. Даже сказать такое было выше его сил!
Лаодика одним решительным жестом заставила удалиться всех слуг и служанок. Лишь Гистан остался стоять там, где стоял, скрестив руки на груди. Лицо старшего евнуха было бесстрастно.
— Ну же! Я жду. — Лаодика вновь встряхнула сына за руку.
И Митридат еле слышным голосом поведал, что ночью обладал матерью как женой, потеряв рассудок от вина.
Лаодика остановила сына, начавшего страстно молить ее о прощении, соглашавшегося принять любую кару.
— Полно, Митридат! — сказала она. — Это был сон. Всего лишь сон! Такое снится иногда, поверь мне.
— Я тоже думал, что мне это снится, — промолвил Митридат, впервые осмелившись взглянуть на мать, — но утром на ложе…
— Я знаю, — прервала его Лаодика. — Ты нашел мое ожерелье и браслет. Так?
Митридат кивнул.
— Мне не следовало приходить к тебе ночью, сын мой, — скорбным голосом произнесла Лаодика, погладив Митридата по руке. — Мы оба выпили слишком много вина вчера. Ты напрасно казнишь себя, мой милый. В случившемся между нами только моя вина, свидетель — Зевс. Не возражай!.. И не оправдывайся!.. Будем считать, что нам обеим привиделся, скажем так, странный сон. Забыть об этом мы, пожалуй, вряд ли сможем, зато в наших силах не разрушать возникшего между нами доверия, терзая себя такими воспоминаниями. Давай постараемся и в дурном отыскать хорошие стороны, дабы жить в мире со своей совестью. Ты согласен со мной? — Лаодика заглянула сыну в глаза.
Митридат кивнул еще раз.
— Вот и чудесно! — Лицо царицы на миг озарилось улыбкой. — Ты знаешь, наверное, про обычай персов, перенятый ими у мидийцев, по которому в среде царственных родственников не считается зазорным заключать браки между кровно близкими людьми. Отец может жениться на дочери, брат на сестре, сын на матери…
Митридат слышал о таком обычае от Тирибаза, поэтому молча покивал головой.
— Так вот, — продолжила царица, стиснув руку сына в своей, — будем считать, что этой ночью мы с тобой ненадолго вступили в такой брак. Надеюсь, тебе понравилась брачная ночь со мной?
— О да! — невольно сорвалось у Митридата, и он снова густо зарделся, Лаодика была польщена и не скрывала этого.
— Ты тоже был великолепен, сын мой! — прошептала она, наградив Митридата пылким взглядом из-под опущенных ресниц. Ее рука еще крепче сжала его пальцы.
