— Конечно вернемся. — Альфонсо провел рукой по волосам. — Это наш дом. Энрике мы никогда прежде не интересовали, и вряд ли теперь что-то поменялось. — Он встал. — Так что, пойдем постреляем?
Я открыла рот, собираясь возразить, но Беатрис пнула меня по ноге и покачала головой.
— Иди, — сказала я Альфонсо. — Мы устали. Пойдем посмотрим, не нужно ли чего маме.
— Ладно, дело ваше.
Он взял лук и вышел. Тяжело вздохнув, я повернулась к Беатрис:
— Брат не понимает, что это означает. Как его защитить, если он не хочет меня слушать?
— Он еще мальчик, — сказала Беатрис. — Чего от него ожидать? Пусть думает, что ничего особенного не случилось. Считает, что едет в гости, а потом вернется. Откуда тебе знать, что будет потом? Возможно, он прав и все это ненадолго. Разве не может такого быть? В конце концов, Энрике никогда раньше не приглашал нас к себе.
— Да, полагаю, вполне может быть и так, — тихо ответила я. — Прости меня за мое поведение в Санта-Ане. Я вовсе не хотела тебя обидеть. Ты моя единственная подруга, и я не имела права тебя прогонять.
Она обняла меня:
— За что извиняться? Ты моя инфанта. Я готова на край света отправиться, лишь бы служить тебе.
— Похоже, нечто подобное нам и предстоит, — сказала я, высвобождаясь из ее объятий. — Мне нужно проведать мать.
— Иди, а я начну собираться. — Когда я подошла к лестнице, Беатрис добавила: — Ты сильнее, чем тебе кажется. Помни об этом, Изабелла.
Я отнюдь не чувствовала себя сильной, поднимаясь по ступенькам в покои королевы. Дверь была распахнута, и изнутри слышались голоса матери и доньи Эльвиры. Я приготовилась к худшему — к сцене, от которой могли бы рассыпаться камни Аревало, но, увидев меня в дверях, мать повернулась к разложенной на кровати ткани и воскликнула:
— Смотри, Изабелла! Отличный материал для твоего нового платья, правда? Зеленая парча очень идет к белой коже.
Я взглянула на Эльвиру — та, уныло шаркая ногами, вышла из комнаты. Мать повозилась с тканью, раскладывая рулоны, и развернула отрез черного дамаста.
— А это, — сказала она, прикладывая ткань к себе и поворачиваясь перед медным зеркалом, — для меня. Вдовам полагается носить черное, но нигде ведь не сказано, что мы должны походить на ворон?
Я не ответила. Она бросила ткань на кровать:
— Что ты такая серьезная? Не нравится зеленая? Ладно, вот симпатичная серо-голубая. Вполне подойдет для…
— Мама, — сказала я, — хватит.
Она замерла, погрузив руки в груду ткани и не глядя на меня.
— Не говори ничего, — прошептала она. — Ни слова. Я не смогу этого вынести.
Я шагнула к ней:
— Ты знала, что он будет там. Почему меня не предупредила?
Она подняла взгляд:
— А чего ты ожидала? Что я могла сделать? Я все поняла, как только пришло письмо, и сказала тебе тогда, что за вами рано или поздно придут. Это цена, которую я должна заплатить, мой долг. Но, по крайней мере, я выплачу его на своих условиях. Каррильо об этом позаботился.
— На своих условиях? — Я осторожно взглянула на нее. — Мама, что это значит?
— А ты как думаешь? Этот червяк Энрике не лишит моего сына права на престол. Он не поставит бастарда выше Альфонсо. Будь что будет, но мой сын, в жилах которого течет королевская кровь, должен стать королем.
— Но у Энрике теперь есть дочь, и ее объявят наследницей. Ты же знаешь, что Кастилия не соблюдает салический закон, — здесь принцесса может унаследовать трон и законно править. Принцесса Иоанна…
Мать быстро, словно кошка, обежала вокруг кровати:
— Откуда известно, что она его ребенок, а? Кто вообще может это знать? Энрике никогда не отличался мужской силой в постели и прожил многие годы бездетным — как поговаривают гранды, случилось непорочное зачатие и королеву наверняка посетил ангел! — Она горько рассмеялась. — Никто при дворе не верит в отцовство Энрике, никто не воспринял всерьез этот фарс. Все знают: Энрике слаб и им правят катамиты.[11] Сластолюбец — окружил себя охраной из неверных, и его Крестовый поход для завоевания Гранады завершился катастрофой. Глупец — вместо того чтобы заниматься делами королевства — предпочитает декламировать стихи и надевать на своих мальчиков тюрбаны. Рогоносец — отводит взгляд, когда его жена-шлюха ложится в постель с первым попавшимся лакеем.
Слова матери и злоба на ее лице повергли меня в ужас, и я отшатнулась.
— Кастилия за этими стенами лежит в нищете, — продолжала она. — Наша казна пуста, власти у грандов больше, чем у короны, а народ голодает. С помощью ребенка Энрике рассчитывает заслужить благосклонность, но в итоге не добьется ничего, кроме раздоров. Грандов ему не обмануть. Они растерзают его, подобно волкам, а когда это случится, мы заявим права на все то, чего он нас лишил. Бросил нас, оставив гнить здесь, но однажды Альфонсо наденет его корону, и тогда Энрике де Трастамара поймет, что презрел нас себе же на погибель.
Я вспомнила слова Каррильо: «Аистиха — хорошая мать; она умеет защитить своих птенцов», и мне захотелось заткнуть уши. Взгляд матери прожигал меня насквозь, тлея едва сдерживаемой яростью, что накопилась за годы обиды и унижения. Притворяться, будто не понимаю правды, я больше не могла. Движимая гордостью и упрямством, мать потворствовала казни кондестабля де Луны за измену, повергнув отца в смертельное горе. Ее тщеславие стоило ей всего — мужа, положения, нашей безопасности, — но сейчас она считала, что нашла способ вернуть все назад, замыслив заговор с архиепископом Каррильо и недовольными грандами с целью поставить под сомнение законнорожденность новой принцессы и посеять смуту в стане моего единокровного брата. Она не понимала, сколь тяжки подобные обвинения, заставляющие верить в самое худшее о короле и королеве. Стремясь защитить права Альфонсо, она готова строить козни, наносить оскорбления, сражаться и даже, упаси ее господь, убивать.
— Мы должны это сделать, — сказала она. — Это должны сделать вы — ради меня.
Я через силу кивнула, чувствуя, к своему ужасу, как к глазам от беспомощности подступают слезы. Я сморгнула их, стиснула зубы, и мать тут же замолчала, нахмурив лоб, словно только сейчас поняла, насколько далеко зашла.
— Ты… тебе должно быть стыдно, — услышала я собственный шепот.
Королева вздрогнула, затем подняла голову и бесстрастно произнесла:
— Я сделаю тебе платье из зеленого бархата, с серо-голубой отделкой. Альфонсо получит новый камзол из синего атласа.
Она снова повернулась к рулонам ткани, словно я перестала существовать.
Я выбежала из комнаты и не останавливалась до самой двери моих покоев. Беатрис удивленно повернулась ко мне, оторвавшись от упаковывания нашей одежды в кожаный сундук с медными заклепками.
— Что случилось?
— Она сошла с ума, — ответила я, прислонившись к дверному косяку. — Считает, что может использовать Альфонсо против короля, но ей это не удастся. Я не позволю. Буду защищать брата до последнего дыхания.
Слуги в ливреях грузили во дворе багаж на повозки. Замковые собаки лаяли и прыгали вокруг Альфонсо, по-звериному чуя необратимые перемены. Брат всегда заботился о собаках — брал с собой на охоту и прогулки верхом, кормил, следил, чтобы псарня содержалась в порядке. Я смотрела, как он гладит своего любимца, крупного лохматого гончего по кличке Аларкон. Стоя у дверей замка, я вдруг подумала, насколько прискорбно мало у нас прислуги по сравнению с толпившейся во дворе внушительной свитой, которую прислал Энрике для сопровождения нас в Сеговию.
Архиепископ Каррильо не приехал, прислал вместо себя племянников — маркиза де Вильену и его брата, Педро де Хирона. Вильена был титулованным дворянином и любимцем короля, Хирон же владел Калатравой, одним из четырех монашеских военных орденов Кастилии, основанных много веков назад для отражения нападений мавров. Оба обладали немалой властью и богатством, но при этом выглядели полной противоположностью друг другу, и единственное, что связывало братьев, — их высокомерие.
Вильена был высок и худощав, с ровно подстриженными темными волосами, спадающими на лоб. В его внешности чувствовалось нечто зловеще-привлекательное — из-за вытянутого носа и странно холодных желто-зеленых глаз. Он въехал на наш двор с презрительной усмешкой на лице, с откровенным неудовольствием окинул взглядом бегающих повсюду кур и собак, свиней и овец в загонах, скирды сена у стен и компостную кучу, куда мы выбрасывали отходы, будущее удобрение для сада.
Рядом на черном коне — никогда еще не видела такую огромную лошадь — в сопровождении людей в красно-золотых мундирах ехал Хирон. Гигант с покрытым красными прожилками лицом, густой бородой и глубоко сидящими на мясистой физиономии глазами-бусинками неразличимого цвета; изо рта у него пахло хуже, чем от компостной кучи. Спрыгнув с коня — достаточно ловко для его размеров, — он громко выругался: «А ну, вперед, miserables hijos de puta!»[12] И начал отдавать приказы слугам, то и дело сопровождая слова яростными ударами огромных ручищ. Стоявшая рядом с нами донья Клара замерла от страха.
