шулерах, об игроках, которые играют на чужие деньги и которые, чтобы играть, продают драгоценности своих любовниц.
— И вы знаете этих людей?
— Вполне!
— Вы знаете средства к существованию каждого из них?
— Средство к существованию для всех них одинаково — преступление.
— Я не так выразился, — возразил молодой человек. — Я хотел сказать, что вы можете заметить, если в один прекрасный день средства кого-то из них увеличатся необъяснимым образом.
— Да, конечно, я знаю места, куда каждый из них ходит. Я знаю его любовницу, знаю, чего она ему стоит или чего он ей стоит. Я знаю, что этот плутует в игре, тот таскает из карманов, а тот — из кассы. Знаю, что те воруют, предварительно совершив убийство. Одним словом, я знаю, чем каждый занимается, и знаю не только средства, но причину и цель.
— Вы приводите меня в изумление.
— Да, мсье, это тяжелая наука, в которой человек оставляет все то, что Бог дал ему доброго и человечного. Это тяжелый путь, на котором, если человек не оставляет своей жизни, то очень часто оставляет свое сердце.
— Что заставило вас заняться изучением всего этого?
Панафье поглядел на обоих братьев и ответил:
— Я уже сказал вам, господа, что не хочу открывать причину, заставившую меня поступать таким образом.
— Извините нас.
Несколько минут продолжалось молчание, затем младший из братьев сказал другому:
— Надо переходить к делу! Давай спросим сейчас.
— Да, мсье, — перебил старший, — вот что я хочу от вас узнать. По причинам, которые так же, как и вам, мне не хочется называть, я хотел бы тоже изучить этот странный мир, хотел бы для этого посещать все трущобы и преступные норы. Я хотел бы, чтобы вы мне показали преступников, безнаказанно живущих в том обществе, где преступление называется работой.
— Боже мой, мсье, прежде чем обратиться ко мне, вы должны были узнать, что я беден и что…
— О, денежный вопрос для нас не существует.
— В таком случае, господа, я согласен.
— Вы согласны руководить нами?
— Да. Могу ли я теперь узнать, господа, с кем имею честь говорить? Это необходимо.
— Вот наши визитные карточки.
На карточках, поданных старшим из мужчин, Панафье прочитал: «Винсент Лебрен. Шарль Лебрен. Улица Шарло».
— Завтра, господин Панафье, если вам угодно, мы будем ждать вас у себя дома и поговорим подробнее.
— Если вам все равно, я приду в десять часов.
— В десять часов. Отлично!
После этого все трое встали. Но в ту минуту, когда они хотели выйти, к ним подошел каменщик. Они отступили, готовясь к обороне, но Пьер Деталь поклонился и, вертя в руках фуражку, заговорил голосом, которому старался придать кроткое выражение.
— Господа, я явился извиниться перед вами от имени моих товарищей. Причиною того, что произошло, были сплетни и ложь. Я прошу господина Панафье простить меня.
Братья удивленно переглянулись. Панафье пристально посмотрел на Пьера, стараясь убедиться, не скрывается ли какая-нибудь западня за его словами.
— Почему ты оскорбил меня? — спросил Панафье.
— Я хотел затеять с вами ссору. Говорили, что вы будто бы полицейский. Но теперь мы видим, в чем дело, и не хотим ссориться с друзьями. Я выпил ваше пиво и пришел предложить вам выпить с нами в знак примирения.
Панафье хотел отказаться, но Винсент шепнул ему:
— Согласитесь, может быть, они нам понадобятся.
— Вы правы, — отозвался Панафье.
— Мы согласны, — громко сказал Винсент. — Только платить буду я.
— О, в этом отношении можете не стесняться, — раздались два или три голоса.
После того, как новые знакомцы чокнулись, надо было пожать друг другу руки, что молодым людям было не особенно приятно. Тем не менее, пришлось покориться. И провожая их, Пьер Деталь проговорил:
— Помните, господа, если вам понадобится кто-нибудь, то я всегда к вашим услугам.
Когда братья Лебрен и Панафье вышли на улицу, Винсент спросил:
— Почему произошла эта перемета?
— Очень просто. Они принимали нас за полицейских агентов, а теперь…
— А теперь?
— Теперь они принимают нас за трех негодяев, таких же, как и они, которые условились вместе провернуть дело.
— Нечего сказать, очень лестно для нас!
Выйдя из кабачка «Бешеная кошка», они прошли по улице Захария до улицы Гюше и скоро подошли к Малому мосту.
Тут Панафье сказал братьям Лебрен:
— Господа, я вынужден с вами расстаться.
— Вы идете не в сторону Маре?
— Нет, я должен встретиться с одним приятелем.
Говоря, что он уходит, Панафье, тем не менее, с видимым смущением продолжал стоять перед Винсентом и Шарлем, не трогаясь с места.
Братья тоже чувствовали смущение. А между тем все объяснялось очень просто.
Скудный обед Панафье, которому так неожиданно помешали, его костюм, более чем бедный, — все доказывало сильную нужду. Братья были готовы дать ему денег, но не знали, как их предложить. Что же касается Панафье, то он желал получить деньги вперед, но не знал, как об этом сказать.
Первым решился Винсент:
— Вы расстаетесь с нами, господин Панафье, и я могу на вас рассчитывать?
— Да, вполне.
— Но дело — всегда дело! Вы дали мне свое слово, я в свою очередь должен вам обязательство.
Вы точно так же дали мне ваше слово.
— Но вы знаете, что многие люди не смотрят на слова, как на исполнение обещания. Вы же — человек, который мне нужен, и я очень хочу сделать так, чтобы вы не могли отказаться.
— Вы, может быть, хотите, чтобы я подписал вам бумагу? — спросил, смеясь, Панафье.
— Нет, господин Панафье, обращаясь к вам, я знал, что вы за человек, и нисколько не нуждаюсь в письменном обязательстве. Завтра мы договоримся относительно плана. Вот и все.
— Но в таком случае я не понимаю, о каком обязательстве вы говорите.
— Дорогой господин Панафье, когда договариваются о каком-нибудь деле, то обыкновенно дают задаток.
— Да, это обязательство очень приятное.
— И я хотел бы вам его предложить.
— Но, — перебил более веселым тоном Панафье, — кроме этого обязательства существует еще другое, очень неприятное.
— Какое же?
— Если в течение двадцати четырех часов дело не состоится, то надо возвратить задаток.
— Напротив, вы ошибаетесь. Если через двадцать четыре часа дело расстроится, то задаток принадлежит тому, кто его подучил.
— Отлично!
— Вот, господин Панафье, задаток, и дело решено.
— Решено! — проговорил бедняк, протягивая руку.
— Берите!
Говоря это, Винсент сунул ему в руку сверток с двадцатью пятью луидорами.
— До свиданья, господин Панафье. Встречаемся в десять часов.
— До завтра, — проговорил Шарль.
— До свиданья, господа. До завтра. В десять часов.
Молодые люди пожали ему руки и удалились, тогда
