А когда они скрылись за камнями, он вновь обратил взор свой туда, где шла битва. Солнце во второй раз за сегодняшнее утро выглянуло из-за туч. Близился полдень, становилось все теплее и теплее. Шел самый решительный час сражения на льду Чудского озера.
Глава восемнадцатая
АНДРЕЙ ПОСПЕШНЫЙ
Князь Андрей с тремя тысячами понизовского войска стоял в запасном полку на далеком левом крыле. Полк его, в основном спрятанный за лесом, не должен был быть виден со стороны немцев, лишь несколько отрядов общей численностью до двухсот человек выдвинулись на лед, дабы немцы видели, что у нас есть левое крыло, но маленькое. Сам Андрей со своими отроками, а также с суздальским воеводой Ратиславом и муромским Мефодием находились на невысоком мысу, с которого нетрудно было наблюдать за тем, как развивается битва. Отсюда же вдалеке виднелась вершина Вороньего Камня, на котором ожидалось поднятие Александрова знамени, и только тогда Андрей поведет свои полки в бой.
А доселе приходилось мучиться долгим и томительным ожиданием и, чтобы не выслушивать благоглупостей Никиты Переяски, говорить что-то самому:
— В бою самое тяжелое — ожидание боя. Сам бой — радость, веселье. Бьешься, забывая о страхе, любуешься собственным бесстрашием… Время летит в бою незаметно. Пролетает — как единый взмах меча. Чудесно! Но ожидание битвы — вот истинная мука. Стой вот сейчас и смотри, как они без тебя там радеют… В запасе стоять — хуже некуда. Уж лучше в самом челе находиться и главный удар на себя взять.
— Ну уж это ты, княже, перегнул, — усмехнулся Мефодий. — Как ни крути, а в запасе стоя, больше уверен, что сегодня в живых останешься, чем когда в челе. Храбрись, не храбрись, а жить хочется. Я, к примеру, доволен, что Александр нас не в чело поставил.
— Да и я тоже, — согласился Ратислав.
— Если честно, то и я, — засмеялся Андрей.
— Все ж дак велика свинья немецкая! — молвил отрок Евсташа. — Так и чешутся руки в бок ей вдарить, ага.
— Сказывают, — вступил все же в разговор Никита, — будто они даже баб в латы одевают и ведут с собою.
— Это ты немцев с татарами перепутал, — возразил князь Андрей и хотел было начать какую-то новую беседу, чтобы не дать воли Переяске, но не сообразил, о чем говорить, и Переяска взял верх:
— Прости, княже, но не перепутал я, а от надежного человека слышал, будто у них даже есть какой-то воевода — баба. С черными власами и темным ликом. И по имени барон фон Россолана. А родом из некоей Скотьей страны. И войско у Россоланы сплошь из лютых баб состоит. Какие только есть на свете наилютейшие бабы, их туда собрали. А им безразлично, с кем воевать, лишь бы мужчин бить. Какие были женщины мужьями обижены, те в войско к Россолане и пошли. Вот как. И, сказывают, лучше им не попадаться — зубами рвут нашего брата на кусочки.
Жена, коли злая — самый жестокий ритарь. Но ходят слухи, что местер Андрияш опасается, как был Россолана не стала вместо него местером, и ради сего поставил ее на такое место, где бы она могла скорее всего погибнуть.
— Известно, какое у свиньи женское место! — захохотал Ратислав.
— Не иначе как нам и достанется в то место лезти, — поддержал Ратислава Мефодий.
— Напрасно вы столь легко к сему относитесь, — нахмурился Переяска. — Баба в бою хуже самого храброго мужа. К примеру, коли вам сие неведомо, то на святой горе Афоне вообще ничего женского не допускается.
— Как это? — спросил Мефодий со смехом.
— Да не слушайте вы его! — воскликнул Андрей Ярославич. — Абие начнет балаболить, только дай ему волюшку, — не умолкнет до гробовой доски!
— Однако любопытно послушать про Афон, все скорее ожидание пройдет, — сказал Ратислав.
— Так он же на Афоне был, что ли? — встрял Евсташа Туреня.
— Быть не был, но от афонских паломников зело наслышан, — важно заявил Переяска. — Так вот, они сказывают…
— Прогоню тебя из своих отроков, ей-богу, прогоню!
— …Они сказывают, что, первым делом, никаких ни жен, ни дев, ни старых, ни малюток на Афон не пускают, это — раз. Мало того, вторым делом, никаких собак или кошек там тоже нет, одни коты и псы, это — два. А также и всякий скот представлен токмо в мужском роде, это — три. Ни тебе коз, ни коров, ни овец, ни свиней, а одни козлы, быки, бараны и боровы. Коней много, а лошадей — ни одной. Тако же и с птицею. Гусь есть, а гусыни не отыщете. Петух поет, а курица не квохчет. Селезень — вот летает, а утку — хоть голос сорвите, зовуще, не накличете.
По-твоему, выходит, скоты, звери и птицы там тоже монастырский устав читали? — с сердитой усмешкой спросил Евсташа.
Они, может, и не читали, а Господь Бог им по молитвам монашеским внушил сей устав, — невозмутимо отвечал Никита. — Мало того, вы не поверите, ибо все маловерны, но даже соловей поет в рощах афонских, а потом улетает прочь к своему гнезду, потому что соловьиха проживает отдельно, за пределами Афона.
— Получается, что у нас тут как бы тоже Афон, — молвил Ратислав. — Бона сколько мужей собралось — десятки тысяч одного мужеска пола.
— Ежели не считать Россоланы с ее бабьим войском, — усмехнулся Мефодий.
— Про которое Никитка соврал и дорого невзял, — добавил гневно Андрей. — Довольно сего гормотушку слушать. И — последняя битва. Отселе буду себе нового отрока искать.
— Али я плохо служу? — возмутился Никита.
— Молкни! — топнул ногой князь. Долго стояло молчание, но от нестерпимости ожидания Ратислав снова с усмешкой обратился к Переяске с вопросом:
— А насекомые? Скажем так — жуки там, на Афоне, имеются, а жужелицы тоже чрез Господа монастырскому уставу обучены и не объявляются?
— Не токмо жужелицы, но и мухи, — вмиг оживился Никита. — Мушиные мужья жужжат и летают, а мух нет. Комары гудят по вечерам, а чтобы комарица пищала — не услышишь. И сие есть величайшее в мире христианское чудо. Даже блохи…
Но он не успел договорить про блох, ибо в сей миг случилось то, чего они тут столь томительно ждали несколько часов кряду. Вдалеке, на вершине Вороньего Камня, вспыхнула золотая точка — это сверкнул золотым своим шитьем владимирский лев на алом знамени князя Александра Ярославича, которое наконец поднялось над Божьим миром. Тотчас же и солнце, внезапно выглянув из-за туч, озарило окрестности, будто и оно было послушно Александровой воле. А еще через несколько мгновений до слуха долетели призывные звуки труб и дуделок, грохот тулумбасов.
Сердце князя Андрея бешено заколотилось, лицо вспыхнуло алым пламенем. Он повернулся к своим соратникам:
— Блохи… Я те дам блохи!.. Настал наш час, братья! Не посрамим славы Русской!
Все пришло в долгожданное движение, все вскочили на коней и поскакали к своим полкам — выводить их на лед Чудского озера. Доселе зажатая пруга стремительно распрямлялась, и сейчас, когда князь Андрей уже скакал впереди своего войска в сторону врага, казалось диким и далеким то долгое ожидание боя, будто окончился тягостный сон и наступило бодрое веселое утро. Далеко оторвавшись от пешцев, конные отряды, осыпаемые стрелами, первыми ударили в правый бок свинье, вломились в дрогнувшие ряды немцев, вступили в яростную сечу. Видный ритарь в белом плаще, украшенном черными лапчатыми крестами, первым бросился навстречу князю Андрею, увидев в нем предводителя и явно радуясь близкой схватке. Огромная когтистая орлиная лапа, вылитая из красной меди, торчала из темени его шлема, и Андрей даже успел полюбоваться таким грозным воинским украшением, прежде чем нанести ритарю первый удар перначом. Отрок Никита бился неподалеку с оруженосцами того же ритаря и как-то очень быстро и умело расправился с ними, да еще крикнул при этом князю Андрею:
— Ужо не прогонишь мя теперь!
И лишь после этого Андрею удалось пробить шлем, украшенный когтистой орлиной лапой, он тотчас перекинул пернач Евсташе, выхватил из ножен меч и добил важного тевтонца, свалил его к ногам коня на забрызганный кровью, влажный и чавкающий под ногами и копытами лед. В следующее мгновение другой, более могущественный ритарь выдвинулся и, наскочив на Евсташу, мощным ударом огромной палицы выбил скромного Андреева отрока из седла. Шлем этого тевтонца был украшен медной дланью с указующим перстом, и сей перст будто указывал — ты моя следующая жертва! И князь Андрей хотел было сразиться с этим мощным воином, но бой вокруг него столь загустел, что трудно было теперь затевать поединки. Подоспели пешцы, наперли сзади, и пошло сражение такое, в каком желаешь лишь одного — не задеть кого-либо из своих, ибо бьешь направо-налево, вперед и назад, всюду видя окрест себя врагов. Он успевал лишь выхватывать мгновенья — вот упал указующий перст, вот мелькнуло под копытами мертвое тело Евсташи, лежащее в огромной кровавой луже, вот еще один красавец-ритарь бросился на Андрея, желая забрать его жизнь, — у этого шлем был столь искусно изукрашен, что Андрей даже успел пожалеть о том, что нет времени полюбоваться замечательным искусством оружейника-шлемодела. Некая летящая медная дева с мечом в руке бежала по шлему тевтонца, едва касаясь его своей босой ножкой. И жаль было, когда чья-то тяжелая дубина, будто муху, смахнула эту изящную деву со шлема ритаря, а потом и самого прекрасного шлемоносца вышибли из седла, пронзили, искололи и затоптали.
