Джон Робинсон - Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

1244 году, когда малярия едва не свела короля Людовика IX Французского в могилу, он принес Богу клятву возглавить крестовый поход во спасение Святой Земли, буде останется в живых. Когда же здоровье монарха пошло на поправку, он уразумел, что Бог свою часть уговора исполнил, и настал его черед сдержать обещание. Родные, вассалы и отцы французской церкви пытались отговорить его, ведь в пору политических невзгод в Европе покидать королевство на произвол судьбы, отправляясь с армией за море, было попросту опасно. Епископ Парижский умолял его:

«Государь мой король, припомните, что когда Вы принесли обет, совершив сие второпях и ни с кем не советуясь, Вы были недужны и ум Ваш был нетверд. Кровь ударила Вам в голову, отчего рассудок Ваш помутился, и слова, произнесенные в тот час, лишены были весомости и достоверности. Зная пагубное положение дел королевства и Ваши телесные недуги, владыка наш Папа в милосердии своем разрешит Вас от клятвы. С одной стороны, надлежит опасаться могущества Фридриха… с другой – козней короля Англии, каковой богат деньгами… Германия охвачена волнениями, Италия – беспокойством; добраться до Святой Земли будет нелегко, а как примут Вас там – неведомо…»

Видя, что епископ ничуть не преуспел, королева-мать Бланш де Кастиль попробовала зайти с другой стороны: «Дражайший сыночек! Чем противиться собственному благоразумию, внимай советам своих дальновидных друзей. Памятуя о добродетели, заметь, как угодно Богу послушание и угождение материнским желаниям. Так останься же, и не будет Святой Земле никакого урона… Господь не жуликоват и не придирчив. У тебя, сынок, довольно оправданий уж и тем, что потерпел ты за время хвори – утрата рассудка, помрачение чувств, подступавшая смерть и умопомешательство».

Английский монах Мэтью Пэрис повествует, что в один прекрасный день старания всех окружающих заставить венценосца отречься от клятвы на том основании, что клятва-де принесена в припадке помешательства от якобы смертельного недуга, стали несносны Людовику IX. Собрав вкруг себя главнейших из доброхотов, король провозгласил: «Вы твердите, что рассудок мой вернулся оттого, что я принял крест. Так вот же, как вы желали и настаивали, я слагаю сей крест, препоручая его вам». С этими словами король ухватился за красный крест, приметанный к его плащу на левой стороне груди, сорвал его и вложил в ладонь напуганного и в то же время обрадованного епископа Парижского. Впрочем, епископ неправильно понял, что имел в виду король. Если прежний обет недействителен, потому что принесен во время болезни, – значит, надо принести обет снова, когда нет никаких сомнений, что король пребывает в здравом уме и трезвой памяти. «Друзья мои, ныне мой рассудок и чувства определенно не помрачены, да и телом я крепок и бодр. Ныне же я требую свой крест обратно». И дал понять окружающим, что сам покарает себя голодной смертью, буде не сумеет исполнить новый обет: «Тот, от чьего ведома не укрыто ничто, знает, что никакая пища не войдет в мои уста, доколе я снова не приму его». Перед этим противники короля спасовали.

Рассказ этот не только демонстрирует преданность короля Богу, но и выказывает его стремление настоять на своем вопреки любым советчикам и противникам. Монарх не только повседневно предавался молитвам и благочестивым раздумьям, но и свято веровал, что избран Богом на престол Франции. Будучи воинственно набожным, он всячески подчеркивал свое ничтожество и непритязательность пред ликом Господа, но проявлял не меньшую воинственность и в отправлении своих обязанностей государя, равно как и в защите собственной власти. Подданных он держал в строгой узде, а в отношении язычников выказывал неистовую жестокость. Он сумел войти в сонм святых, не принося обетов бедности, послушания и целомудрия. Дабы расширить свои владения, он женился на Маргарите Провансальской – девушке пылкой, восторженной, с сияющим взором. Но всего пары лет замужества за Людовиком оказалось довольно, чтобы обратить ее в строгую, угрюмую королеву.

Могучий дух Людовика был помещен в немощную телесную оболочку. Высокий, стройный и хрупкий венценосец часто болел, всю жизнь страдая от малокровия. Одна лишь неукротимая сила воли заставляла это тщедушное тело сносить все испытания, коим оно подвергалось.

Решимость короля отправиться в крестовый поход приводила в восторг лишь одного из приближенных – прецептора тамплиеров Франции Рено де Вишье. Сказанный заверил Людовика, что во французском крестовом походе примет участие отряд тамплиеров, каковой де Вишье возглавит самолично. Он же способствовал королю в сборе и надежном помещении средств, и Людовик поручил ему позаботиться о доставке крестоносной армии за море, для чего прецептор зафрахтовал тридцать восемь генуэзских кораблей, готовых отплыть по первому же требованию. Как оказалось, они понадобились только в 1248 году, после трехлетних сборов.

Людовик призвал своих подданных – и в первую очередь высшее дворянство, ведавшее содержанием корпуса рыцарей, – последовать своему примеру. Крест приняли и два его брата, оба весьма заносчивые и оказавшие решительное влияние на будущее Святой Земли – Робер, граф д'Артуа, принявший в грядущем крестовом походе гибельное решение, и Карл, граф д'Анжу, ради собственных политических амбиций потрясший будущее и Европы, и христианских государств Ближнего Востока. За ними последовал цвет французского дворянства – герцог Бургундский, граф Петр Бретанский, граф Гуго де ла Марш, граф Гийом Фландрский и множество других. Был среди них и человек, достойный особого упоминания – Жан де Жуанвиль, сенешаль Шампани, неукоснительно пекшийся о ведении дневника. И хотя его летописи зачастую страдают однобокостью из-за стремления автора избежать претензий со стороны короля, они представляют собой самую полную хронику надвигавшейся катастрофы.

Этого крестового похода Папа Иннокентий IV явно не желал. Летом 1245 года войска императора Фридриха вынудили Папу бежать из Рима, и ныне он пребывал в изгнании в Лионе. Оттого ему хотелось, чтобы Людовик выступил крестовым походом против германского императора, а не против султана Египта. Как он ни усердствовал в убеждениях, даже сан и духовное могущество верховного понтифика не могли поколебать решимость Людовика Французского, связанного обязательствами непосредственно с Богом.

Допускать германцев до своего крестового похода Людовик не желал, зато приветствовал участие англичан – в чаянии увлечь как можно больше английских рыцарей за собой в Святую Землю, подальше от искушения вторгнуться во Францию в отсутствие короля. Руководствуясь в точности теми же соображениями, Генрих III Английский не хотел участвовать в крестовом походе, влекущем Людовика вместе с войском прочь из Франции. Несмотря на его старания, некоторые из английских рыцарей решились, поправ волю монарха, принять крест – отчасти по причине вспышки религиозного рвения, охватившей Англию в октябре 1247 года.

Возможно, ее инспирировал новый Великий Магистр тамплиеров в своем стремлении изгладить давние разногласия с Генрихом III и добиться его благорасположения к новому крестовому походу. Еще в бытность Магистром Англии Великий Магистр Вильям де Соннак тяжко оскорбил Генриха III. Дело в том, что короля все более раздражали гордыня и высокомерие тамплиеров королевства, и он напомнил магистру храмовников, что владения, опекаемые ими столь ревностно, могут быть изъяты так же легко, как и дарованы. Магистр же не смирился, как рассчитывал Генрих, а ответствовал, что королю следовало бы попридержать язык, ежели он не желает ни с того ни с сего остаться без трона, – лишний раз доказав, что заносчивость рыцарей Храма, взбесившая Генриха, не знает ни меры, ни разума.

Настало время принести дар, да такой, чтобы монарх не остался бы равнодушен. Свершившееся было столь значительно, что Генрих созвал высочайшее духовенство и знать, дабы те услышали благую весть собственными ушами. Впрочем, препоручим изложить сие Мэтью Пэрису. В присутствии собрания дворян и епископов провозгласили, что «…магистры тамплиеров и госпитальеров, удостоверив сие немалым множеством печатей, а именно таковыми патриарха Иерусалимского, архиепископов и епископов, аббатов и прочих прелатов, а к тому магнатов Святой Земли, прислали частицу крови Господа нашего, пролитой на кресте ради спасения мира, в прекраснейшем хрустальном сосуде, при попечении некоего общеизвестного брата-тамплиера».

Назавтра по улицам Лондона двинулась красочная процессия. Король шел пешком, неся перед собой обеими руками истинную кровь Христову. Крестный ход проследовал от собора Святого Павла до Вестминстерского аббатства, оттуда к дворцу епископа Дурхэма и обратно в Вестминстер. Он так затянулся, что пришлось приставить к Генриху помощников, дабы те поддерживали его уставшие руки, и хрустальный флакон не упал на дорогу. Епископ Норвичский справил в тот день мессу, увенчав ее трогательной проповедью, в коей подчеркнул значимость сего бесценного дара. «Из всех священных для человека вещей, – возгласил он, – кровь Христова есть вещь наисвященнейшая, ибо… пролита во спасение рода людского».