Ольха с удивлением учуяла глубокую печаль в голосе всегда веселого и беспечного дружинника. На миг он, сильный и уверенный, показался мальчишкой, который жаждет прижаться щекой к ладони всесильного и все умеющего отца.
– Не знаю, – сказала она неуверенно. – У нас детей спасают в первую очередь.
– Это и понятно. Всякий зверь своего детеныша из огня тащит. Но, положа руку на сердце, скажи: неужто твои славяне… ну пусть твои древляне, неужто они такие звери, что убьют младенца? Детей никто, как я навидался, не убивает. Даже детей врага. Самое худшее, что сделают, – это продадут в рабство. Но и там останется жить. А при удаче убежит обратно. Ежели он сын Бояна, то еще и девку оттуда прихватит, а тестю подпустит красного петуха!
Ингвар, не в состоянии заснуть, выполз из-под одеяла. Ольха мирно спала рядом, ее лицо в свете догорающего костра было мирным, совсем детским. Пухлые губы чуть приоткрылись, лицо казалось удивленным и чуть обиженным.
Он отошел в сторону. Глаза начали привыкать к темноте, кое-как узрел поваленную валежину. Сел, в груди была горечь. Пекло, будто туда налили расплавленного олова. Внезапный распад Новой Руси, бегство из своего уже города, вражда полян… но хуже всего, что эта золотоволосая древлянка исчезнет из его жизни. Что в сравнении с этим даже распад Новой Руси?
Глаза обвыклись вовсе, отчетливо различал верхушки кустарника, деревьев, даже валежины, только внизу все оставалось залитым чернотой. Воздух уже стал холодный, ночной, с поворотом на утреннюю свежесть. Немного продрог, плечи сами по себе передернулись.
Он совсем собрался уже подняться, мышцы напряглись для движения, как вдруг ухо уловило едва слышный скрип. Он замер, потому что такой скрип слышал не единожды. Напрягся, чувствуя смертный страх, через несколько мгновений обостренный в ночи слух уловил слабый щелчок, с которым тетива бьется о кожаную рукавичку лучника, и тут же качнулся в сторону. Возле щеки словно взмахнули невидимым крылом, больно дернуло за чуб, что свесился на эту сторону.
Упал, издал легкий стон, а сам прислушивался отчаянно, стараясь понять, с какой стороны раздался скрип натягиваемого лука. В ночном лесу было абсолютно тихо.
Выждав какое-то время, он начал отползать, уперся ногами в ствол дерева. Приподнял голову и снова услышал зловещий скрип. Днем этот звук не услышал бы, но в ночи с ее обостренной тишиной скрип сгибаемого дерева донесся отчетливо. Оглянувшись, он увидел, как блеклый лунный свет падает на его ноги. Даже пройдя через листву, свет луны для привыкших глаз давал четкие указания, где он весь.
Не дожидаясь щелчка, он откатился в сторону. Рядом влажно шлепнуло – с таким звуком железный наконечник входит в сырое дерево, и он мотнулся вбок, вломился в кусты, перекатился через голову, сбежал вниз по широкой дуге.
Сердце отчаянно колотилось. Как еще не поломал ноги, прыгая в полной тьме, натыкаясь на деревья и коряги! Лицо было расцарапано ветками. Вытирая кровь с глаз, он внезапно понял, что бежал не к месту стоянки, где мог бы позвать на помощь, а сделал круг и снова приблизился к тому месту, но уже с другой стороны. Неосознанная жажда схватки оказалась сильнее жажды уцелеть.
Удача, боги ли помогли, или же сильный сумеет выжить и в чужих местах, но он услышал шорох первым, а потом заметил, как шевельнулись ветви куста. Ингвар выждал, пробежал на цыпочках, а потом прыгнул в темноту, напрягши тело и выставив руки.
Он ударился о твердое тело, услышал сдавленный вскрик. Кулак из темноты выметнулся неожиданно, Ингвар дернул головой, удар пришелся по скуле, второй вовсе попал в плечо, и они, сцепившись, покатились по траве. Ингвар бил головой, пытался поймать врага за горло, тот коротко и сильно выбрасывал вперед кулаки. Несколько минут осыпали друг друга ударами молча, но кусты трещали, наконец Ингвар попал кулаком в мягкое, услышал вскрик боли.
Он воспрянул духом, противник выглядит слабее, уже задыхается, дышит часто и хрипло, но вдруг сильный удар в низ живота заставил Ингвара отпустить руки, скорчиться. Противник рванулся и освободился. Затрещали кусты, сильная боль перегнула Ингвара в поясе, он только смотрел в бессильной ярости и недоумении вслед.
И тут только понял, почему тот не попытался добить его. От костра слышались крики, трещали кусты, будто ломилось целое войско. В темноте замелькали багровые огоньки. Ингвар наконец вскрикнул слабо:
– Ко мне… Сюда!
Треск усилился, кто-то заорал:
– Он там!.. Я слышал голос. Ингвар, отзовись еще!
– Сюда! – крикнул Ингвар.
Свет факелов пробился между деревьями. Ломая кусты, словно стадо свиней, к нему продрались Павка, Влад, Боян, а чуть позже пробился и Окунь. Лицо его было в крови. Плачущим голосом вскрикнул:
– Да что ж ты с нами делаешь! Я чуть без глаз не остался!
Сердце Ингвара застучало чаще. В красном свете факела лоб Окуня был перерезан полоской, с которой капала темная кровь, нос расквашен сильным ударом, темные струйки сбегали на губу, а на щеке темнело пятно.
– Ладно, – бросил Влад раздраженно. – До свадьбы заживет. Что тут было, Ингвар?
Ингвар перевел дыхание. По щеке Влада стекала кровь из рассеченной брови. Выглядел он запыхавшимся и донельзя рассерженным. Рядом с ним хватал воздух широко раскрытым ртом Боян с расцарапанным лицом, кривил рожу, бережно щупал колено, где портки были разорваны, будто на них только что висел, вцепившись зубами, медведь.
– Обыщите полянку, – велел Ингвар упавшим голосом. – Кто-то выпустил в меня две стрелы. Похоже, он и лук бросил, убежал без оного.
– Ты что-нибудь рассмотрел? – допытывался Влад. – Хоть что-то?
– Если бы ты держал над нами факел, – огрызнулся Ингвар. – Только и заметил, что он послабее… И вроде бы ниже ростом. Хотя не уверен.
Влад разочарованно пожал плечами. Мало кто во всем войске русов станет бровь в бровь с Ингваром, да и в борьбе на поясах выстоит. А уж из славян и вовсе нет равных.
– Больше ничего не заметил? – И, не дождавшись ответа, сказал безнадежно: – Тогда возвращаемся. Стражу удвоим.
Утром нашли лук и даже обе стрелы. На одну намотался клок волос с его чуба, темнело коричневое пятнышко. Ингвар пощупал саднящее ухо, острый как бритва наконечник рассек мочку. У стрелка глаз был острый, а рука верной.
Он искоса оглядывал нахмуренные лица. Теперь каждый видит, что это не киевлянин за ними последовал и догнал, не местный полянин наткнулся случайно, а кто-то из своих. Кому доверяют, от кого не сторожатся. Он видел, как Влад переговорил с дружинниками, и те разобрались по двое. Понятно, теперь по одному отлучаться – слишком большая роскошь. Лучше пусть хоть и подозревают друг друга, но приглядывают.
Влад, подрагивая плечами от утреннего холода, подошел к Ингвару. Ссадина на лбу еще пламенела, но подвойский чисто по-мужски не обращал внимания на такие мелочи.
– Добротный лук, – сказал он со странным выражением. – Очень даже. И стрелы.
– Ты хоть проверил, – спросил Ингвар, – чей?
– Да, – ответил Влад с тем же выражением.
– И, конечно, не обнаружил владельца?
Влад покачал головой:
– Как ты мог такое обо мне подумать? Ай-яй-яй!
– Обнаружил? – не поверил Ингвар.
– Без труда.
– Так чей? Не тяни кота за хвост.
Влад развел руками:
– Будешь обрадован даже больше, чем сам думаешь.
– Почему?
– Это твой лук. Ты давно его вынимал из чехла?
Ингвар скрипнул зубами. Он не любил стрелять из лука, потому возил чаще на заводном коне. И хотя лук достался очень хороший, сам князь Олег подарил, но Ингвар больше любил честную схватку грудь в грудь, когда видишь лицо врага, зришь в его глаза.
– Черт бы побрал…
– Это вместо спасибо? – обиделся Влад. – Я такой лук тебе вернул! Рудый прав, не все возвращать надо.
Настроение Ингвара испортилось. У кого-то хватило наглости подкрасться к спящему, вытащить лук из чехла, достать стрелы из тулы. Вовремя проснулся, пошел во тьму, и тогда убийца отправился следом. Судя по всему, кто-то из его дружины. И очень умелый и хладнокровный стрелок!
Пока седлали коней, он наклонился к Ольхе. Она все еще спала, теперь лицо было спокойное, умиротворенное. Чувствуя, что больше оттягивать нельзя, он тронул ее за плечо:
– Пора…
Она открыла глаза, еще затуманенные сном, улыбнулась. Ингвар не мог шелохнуться. Улыбка была настолько чистая и светлая, даже радостная, что он разорвал бы того, кому она предназначалась на самом деле. Убил бы и напился его теплой крови!
– Пора, – повторил он уже суше, – надо ехать.
Она привстала, огляделась. Дружинники садились на коней, только Боян еще хлопотал над отцом, поил его из берестяной кружечки. Ингвар видел, как взгляд древлянки прояснился, стал тверже. Она спросила негромко:
