Увидев в руках у командира развернутый флаг, Валенила встал, отступил на шаг, приложил руку к сердцу.
— Береги сие знамя, — торжественно сказал Головнин, передавая ему флаг, — он стоит крови и жизни многих сыновей России.
Вождь бережно принял полотнище, приложил его ко лбу и сердцу.
— Мы будем оберегать его пуще наших жизней… Едва байдара отвалила от трапа, на верхней палубе, по кубрикам разлилась трель боцманской дудки, репетуя команду:
— По местам стоять! С якоря сниматься! Паруса ставить!
Шлюп, одевшись парусами, направился на рейд форта Росс. Головнин не терял надежды побывать в крепости, но океан и небо и на этот раз встали на его пути. На переходе ночью заморосило, небо заволокло тучами, утром нашел туман. «Камчатка» легла в дрейф, к борту подошла большая лодка.
— Господин Кусков приглашает вас и господ офицеров побывать у него, — передал командиру служитель.
— Передай нашу признательность Ивану Александровичу, но я в такую непогоду оставить под парусами шлюп не могу. А ты скажи ему, что мы ждем его самого в гости.
Кусков не замедлил себя ждать, привез свежие припасы.
— Вот вам копия акта, что вы просили. В нем значится, что земля здешняя навеки индейцами уступлена русским.
За ужином разговорились, Головнин хвалил Кускова, а тот вдруг сказал:
— Через годик-другой отъедем с супругой в родные края, на вологодскую сторону, уже порешили.
— С чего так? — удивился Головнин.
— Нынче мой благодетель Баранов Александр Андреевич покидает нашу землю. А я без него не смогу, пусто станет на душе.
Головнин разлил из графинчика наливки, чокнулись.
— Вы-то в какие места отсюда? — поинтересовался Кусков.
— На Сандвичевы острова.
— Хаживали туда наши посудины, благодатные места, рай земной, сказывают. Попутного ветра вам…
Покидая рейд, Головнин, скупой на похвалы, отметил множество славных дел Кускова, а в конце заметил: «Г-н Кусков умеет пользоваться добрым свойством климата и плодородием земли; он такой человек, которому подобного едва ли компания имеет другого в службе; и если бы во всех ее селениях управляли такие же Кусковы, тогда бы доходы ее знатно увеличились и она избежала бы многих нареканий, ныне директорами ее без причины претерпеваемых».
Покидая берега Калифорнии, командир «Камчатки» был свободен в выборе дальнейшего маршрута. Задание Адмиралтейства он исполнил и на Камчатке, и в Русской Америке. Теперь кратчайший путь на запад лежал через Филиппины. Но какой же моряк, при случае, минует Сандвичевы острова!
Острова эти открыл Кук и трагически окончил там жизнь. В этих местах после него бывали Лаперуз и Ванкувер.
Правда, Василий Михайлович выражает сомнение, достоверно ли, что Кук первым из европейцев ступил на землю Гавай?
Его колебания понятны. Географы в Европе не раз высказывались в пользу испанцев.
Вторично пересекала «Камчатка» Тихий океан. На это раз отсчет меридианов шел с востока на запад. И вновь командир в душе тешит себя надеждой, а вдруг замаячат вдали неведомые доселе острова?
Днем на салингах «бдили» самые остроглазые матросы, ночью их сменяли «слухачи». В тропической непроглядной тьме не обозначенные на карте рифы или острова частенько мореходы обнаруживали, когда форштевень с ходу упирался в песчаную отмель или, не дай Бог, врезался в коралловый барьер. Чуткие на слух матросы обычно намного раньше, за милю, улавливали шум прибоя и вовремя отводили опасность.
Чем ближе к тропикам, тем сильней печет солнце, на верхней палубе из пазов проступает смола. К ночи в каютах нечем дышать. Свободные от вахты офицеры и гардемарины располагаются неподалеку от мерцающей лампадки над нактоузом [69] компаса. Кто-то раскуривал трубочку, другие хрустели сухарями.
— Я вычитал у Лисянского, — прервал молчание Матюшкин, — что его шлюп напоролся такой же ночью на коралловый риф, а утром обнаружили неподалеку неизвестный остров.
— Нам-то такое ни к чему, — зябко передергивает плечами Феопемт Лутковский, — эдак во тьме-то, в океане, рыб кормить.
— А по мне, лишь бы землю какую разведать, а там хоть потоп, — смеется, раскуривая трубку, Никандр Филатов.
Оглядевшись по сторонам, Врангель грустно вполголоса добавляет:
— Нашему-то командиру услада была бы великая.
— Добро бы так, — соглашается Литке, — а то вон Крузенштерн сколь этот океан пропахал, а островок ему ни единый не встретился.
Но океан и в этот раз скрывал в тайниках неизведанное. Да и не так много оставалось на карте нехоженых путей. Взамен услады стихия больше недели изматывала души и тела моряков океанской зыбью.
В такие дни люди, свободные от вахты, отлеживались в кубриках, отсиживались в каютах, поднимались на палубу проветриваться, проводили время в разговорах, чтобы отвлечься от то и дело подступавшей к горлу тошноты.
Несмотря на разность характеров и вкусов, Врангель и Литке подружились с Матюшкиным. Сблизила их, конечно, страсть к морским странствиям. Испытание морем только усиливало их тягу к путешествиям, о чем и толковали сейчас.
— «Камчатке» нынче не везет с находками, а я слыхал Коцебу уйму островов открыл, — проговорил завистливо Литке.
— Так он плавает, как вольная птица, — ответил Врангель, — граф Румянцев снарядил его шлюп на свои деньги. Плыви, куда душа пожелает. Наша «Камчатка» — воинская, капитан всякую копейку бережет. Ему за каждый день ответ держать перед чинушами адмиралтейскими.
Матюшкин, как часто бывало, мечтательно произнес:
— А все же недурно бы нам когда-нибудь отправиться вояжировать круг света. Глядишь, повезет. Землицу неведомую отыщем…
Врангель добродушно усмехнулся:
— Мы с вами, Федор Федорович, беспременно странствовать будем, но прежде ваши мичманские эполеты шампанским вспрыснем. А нынче обозрим места, где Кук свои дни закончил. На сих островах, видимо, буйное племя обитает.
— Судя по впечатлениям Лисянского, этого нельзя предполагать, — сказал Матюшкин и засмеялся, — а вот другую приверженность сандвичан он подметил тонко. Его шлюп первым делом окружили кольцом обнаженные молодые туземки и всячески допоздна себя предлагали матросам. Командир оказался на высоте. Послушайте. — Матюшкин открыл книгу. — «Вечером опять многочисленное венерино войско окружило корабль, но я велел переводчику уведомить его, что никогда и ни одна женщина на корабль не будет пущена…»
Впечатления Лисянского скоро разделил и Головнин. За несколько миль до входа в бухту острова Овайги «Камчатку» встретили лодки островитян. На одной лодке привезли на продажу свиней, а на «некоторых лодках были молодые женщины, которых мужчины слишком вразумительно знаками предлагали к услугам матросов». Дальше больше. «Когда мы находились милях в четырех от залива, приехало к нам множество лодок, и почти на каждой из них были женщины, привезенные для гнусного торга».
У пристани командира «Камчатки» встретил шотландец Элиот. Когда-то он служил в английском флоте, плавал на «купцах» лекарем, мореходцем, комиссионером. Последнее место пребывания — в Русской Америке, шкипером на судне «Ильмень», потом попал в плен к испанцам, теперь обосновался здесь у короля сандвичан Тамеаме, исполняя обязанности министра иностранных дел. В свое время, в молодости, король был очевидцем гибели Кука… Переняв многие порядки, обычаи, привычки европейцев и американцев, начал вводить их среди своих подопечных. Тамеаме после долгой борьбы прибрал к рукам все Гавайские острова и на старости лет сделался их правителем.
Русскому капитану король оказал большое почтение. Он свободно говорил по-английски, обильно угощал гостя, представил ему после обеда всех пятерых жен. По просьбе Головнина Элиот сопровождал русских моряков к месту гибели Кука. У большого камня, где убили Кука, шотландец в деталях рассказал о трагической гибели английского мореплавателя.
Слушая рассказ, Матюшкин поднял маленький камешек и спрятал в карман. Элиот прервал рассказ и сердито проговорил:
— Наш король осерчает, если узнает об этом. Он не хочет, чтобы европейцы вспоминали об этой драме.
Удивленный Матюшкин выбросил камешек, но потом все-таки незаметно взял другой.
— Зачем он вам? — спросил Врангель, когда они пошли в селение.
— Я обещал Энгельгардту привезти самые редкие вещицы, а тут такой случай.
В селении жители, и стар и млад, толпой сопровождали моряков, юноши карабкались на деревья, срывали кокосовые орехи, тут же раскалывали их, угощали соком.
Примечал Головнин у гавайцев многое: хорошее и дурное. Последнее, как правило, относил справедливо к
«заслугам» пришлых людей. «Другой их порок, который ввели европейцы же, причиняет великий вред сему доброму народу распространением той заразительной болезни, которая столь пагубна для развратных людей. Кук сам признается, что любострастная болезнь на сии острова завезена его экипажем. Европейцы, приходящие сюда и поселившиеся здесь, не только не стараются истребить или уменьшить оную, но и сами поддерживают и распространяют ее. Теперь по приходе каждого судна к Сандвичевым островам тотчас окружают его лодки, на коих первый товар состоит в молодых женщинах, которых отцы и мужья их предлагают матросам за известную плату».
