когда Фрэнсис повернул в замке ключ и распахнул ее.
Маб переступила порог чуть ли не на цыпочках. Пол в передней выложен плиткой, в противоположном углу тикают напольные часы с кукушкой – завороженная Люси тут же попыталась забраться в их корпус. Маб заглянула в гостиную. Высокий каменный очаг – она так и видела, как по вечерам в нем пляшет уютный огонь, а в столовой они станут садиться за воскресный обед в те грядущие времена, когда ни мясная вырезка, ни масло больше не будут отпускаться по карточкам…
Фрэнсис принялся раздвигать светомаскировочные шторы, и Маб была поражена, какие большие в доме окна. Она представила эти комнаты, залитые летним солнцем.
– Раз в неделю приходит экономка проветрить комнаты и вытереть пыль, – сказал Фрэнсис. – Она нам оставила холодный обед. Я накрою стол, а вы, дамы, можете пока осмотреться.
– По ним хорошо кататься, – сказала Люси, погладив лестничные перила из отполированного дуба.
– Кататься по ним будет просто отлично, – согласилась Маб, поднимаясь за ней по ступенькам.
Наверху оказались спальня с огромной кроватью под балдахином и еще три комнаты для гостей. Маб заметила, как Люси задержалась на пороге той, где под эркерным окном было устроено мягкое сиденье с подушками.
– Эта комната может стать твоей, – сказала Маб и затаила дыхание.
– А Ма разрешит? – спросила Люси.
– Да.
Мать Маб не смогла скрыть облегчения, узнав, что ей не придется пасти очередного ребенка до самого его совершеннолетия: «С ума сошла, что ли? Да конечно, я не против, если ты ее заберешь!» Маб не сомневалась, что ее мать любит Люси, хоть и не умеет выразить это словами, но ей уже было за пятьдесят, и она устала. Ей вовсе не улыбалось снова подравнивать детские челки и откладывать каждый грош, чтобы купить ребенку башмаки.
– Ма не против, – заверила Маб Люси. – Мы будем ездить к ней каждую неделю, но жить ты станешь тут, со мной.
– Сейчас?
– После войны.
– А он тоже будет тут жить? – Люси бросила взгляд на открытую дверь. Было слышно, как внизу, на кухне, Фрэнсис расставляет тарелки.
– Да, и он тоже.
Люси нахмурилась. Она опасалась чужих мужчин, и Маб огорченно подумала, уж не она ли каким-то образом внушила эти опасения дочери.
– Люс, он правда очень хороший человек. Тебе понравится здесь с нами жить.
– Но это все-таки не Лондон…
За ее короткую жизнь Люси сорвали с места и отослали сначала из Лондона в Шеффилд, затем вернули в Лондон, а потом возили то туда, то обратно, в зависимости от частоты немецких авианалетов; Маб понимала, что ее дочь отнюдь не радует перспектива очередного переезда. Но Люси все поглядывала на диванчик под окном – как раз такой, чтобы там могла уютно устроиться с рисованием маленькая девочка.
– Будем считать, что это твоя комната, – сказала Маб и повела Люси вниз.
Фрэнсис и Озла уже накрыли кухонный стол к обеду: чай, бутерброды, приготовленный без яиц бисквитный пудинг с малиновым джемом. Спасибо Озле, она мило болтала, пока Фрэнсис молча разливал чай. Он и для Люси приготовил настоящий чай, а не детское питье из молока с горячей водой. На стуле Люси Маб заметила плоскую коробку, которую раньше видела в руках у мужа.
– Это тебе, Люси, – сказал Фрэнсис, отпивая из чашки.
Люси сняла крышку, зашуршала папиросной бумагой – и вспыхнула румянцем. Маб еще ни разу в жизни не видела свою дочь такой счастливой.
– О-о-о… – выдохнула Люси, вынимая из коробки пару начищенных до зеркального блеска сапожек для верховой езды.
– Будешь их надевать, когда начнешь ездить верхом, – пояснил Фрэнсис. Оставалось только гадать, сколько талонов на одежду ему пришлось выложить, сколько связей задействовать, чтобы добыть эти сапожки. – Тут неподалеку есть специальная школа, где этому учат.
– Правда?
– Правда.
Маб посмотрела на дочь. Та, прижав к себе сапожки, так и просияла, а затем застенчиво и восторженно прошептала: «Спасибо!» Маб почувствовала, как ее сердце раскалывается на кусочки. «Я люблю тебя, – подумала она, глядя через стол на мужа. – Как же я тебя люблю, Фрэнсис Грей».
Сирена воздушной тревоги завыла далеко за полночь.
Озла вздрогнула и проснулась. Она не сразу вспомнила, что делит с Люси одну из гостевых спален в доме Фрэнсиса в Ковентри. Накануне они играли в нарды и в шарады, а потом включили радиоприемник и затаив дыхание слушали новости о высадке союзников в Северной Африке. Когда Люси начала осоловело моргать, а Маб и Фрэнсис, казалось, вот-вот вспыхнут пламенем, если немедленно не останутся наедине, Озла предложила разойтись по спальням.
И вот теперь на улице вопили сирены ПВО.
– Люси, вставай!..
Девочка продолжала крепко спать на своей половине кровати. Мало ли сирен наслушался ребенок из Ист-Энда к концу 1942 года? Люси, вероятно, и не подумает проснуться из-за какой-то бомбежки, разве что над головой появится не меньше полутысячи «юнкерсов». Но Озла не попадала под бомбы с тех пор, как вокруг нее разлетелось в щепки «Кафе де Пари». Страх тошнотворной волной подкатил к горлу, пока она нашаривала туфли и набрасывала пальто прямо на ночную сорочку. «Не паникуй», – велела она себе, поднимая на руки спящую Люси вместе с одеялом и на ощупь выходя в непроглядно темный коридор.
– Маб? – позвала Озла.
Откуда-то сверху послышался пронизывающий до костей гул – неужели бомбардировщики уже тут? Нащупав входную дверь, Озла рывком распахнула ее. Снаружи густую мглу пронзали тонкие лучи прожекторов, тыкавших в мутное, покрасневшее небо. Озла заметила, как в луче что-то блеснуло, – самолет! Через секунду сидящий в кабине немецкого бомбардировщика молоденький пилот люфтваффе сделает все, чтобы оставить от нее, Люси и всего Ковентри одни угольки. Озла ощутила такой укол холодной ненависти, что едва устояла на ногах. На лестнице послышались шаги, и рядом с ней появились Фрэнсис в брюках и рубашке и Маб в его пальто.
– Прямо по улице в четверти мили отсюда есть бомбоубежище, – сказал Фрэнсис, и его голос прозвучал так спокойно, что у Озлы немного отлегло от души. – Там безопаснее, чем в подвале…
И они поспешили туда, продираясь через заросший сад. Фрэнсис на ходу натягивал свое второе пальто. Маб попыталась взять Люси, но девочка вцепилась в Озлу мертвой хваткой, не открывая глаз и продолжая спать.
– Оставь ее, – прохрипела Озла, переводя дыхание. – Не плачет, и на том спасибо.
Маб крепко обняла одной рукой Озлу, вложив в это всю свою невысказанную любовь к подруге. Вскоре они влились в поток людей, заполнивший обледенелую улицу. Вот ребенок тащит на поводке перепуганную собаку, вот женщина, повязавшая косынку поверх папильоток, вот мужчина в пижамных штанах, заправленных в
