своих обязанностей. Город нанял молодого, более традиционных взглядов человека, одноклассника Пэрриса, на замену шестидесятипятилетнему священнику. Дейн подал в суд. В итоге Андоверу пришлось платить жалованье обоим мужчинам, соседям, разделенным двумя поколениями, делившим если не мировоззрение, то кафедру. Дейн правил твердой рукой, Томас Барнард быстро соображал. Барнард в свое время жаловался, что школа, где он преподавал до андоверского назначения, больше напоминала свинарник. В итоге тот пастор, что помоложе, обойдется городу дороже. Никто не выдвигал обвинений в адрес Барнарда и его молодой семьи, в то время как семья Дейна начала подвергаться систематическим нападкам. Ее глава не мог отделаться от ощущения, что обвинения на самом деле направлены на него: ведь теперь в Массачусетсе приговаривали к смерти пасторов. По крайней мере один член конгрегации попытался прийти ему на помощь. Перед сентябрьским заседанием большого жюри одна матрона из Андовера вспоминала свой полет на дьявольское крещение. Она сидела на палке вместе с дьяконом и еще двумя ведьмами. Она знает, может ли дьявол напасть под видом своего подручного без согласия этого подручного? – спросили магистраты. Она уверила их, что не может. Буквально в прошлый понедельник она и миссис Дейн попытались воспользоваться призраком преподобного, чтобы околдовать его. Ничего не получилось. Что этому помешало? – спросили власти. «Господь не потерпит, чтобы дьявол причинял кому-то страдания под видом невинного человека», – объяснила она [18].
Начался третий акт салемской свистопляски. Несмотря на сомнения и придирки к процедурным вопросам, темпы арестов, покаяний и приговоров резко ускорились. После 19 августа уже не будет несгибаемых Джонов Проктеров и гордых Март Кэрриер. Когда вызвали детей Кэрриер, они признались сразу. Эти чистосердечные признания затронули фундаментальную проблему Новой Англии. С какого момента можно считать себя достаточно исправившимся? Как только вы начинали исповедь, ей не было конца и края. С конца августа и на протяжении сентября салемские магистраты заседали почти каждый день, чтобы выслушивать бесконечные вариации на тему знакомой страшной сказки. Если тюрьма общего типа не гарантировала единодушия заключенных, то срабатывали метод ведения допроса и цена сопротивления. Неясно, сама ли Энн Фостер начала рассказывать о своем полете, или сначала ей задали об этом вопрос. По ходу дела она приукрашивала свою историю. На первом слушании она даже не упоминала полет. На втором описала аварию и анонсировала подписание договора, на третьем добавила рассказ о шабаше. Жительница Андовера отрицала всякое участие колдовства, а затем прекратила его отрицать. Один фермер запоздало вставил сатанинское крещение в свое признание: дьявол окунул его голову в воду и объявил, что фермер «теперь принадлежит ему на веки вечные» [19]. Почему-то он раньше забывал сообщить об этой детали. Благо никто в точности не знал, что представляет собой ведьма; так что можно понять любопытство Хейла. Отчасти библейский, отчасти фольклорный, смутно шведский и более ощутимо индейский концепт, ведьма в июле щипалась и душила, а в августе уже рушила целые царства.
К сентябрю лишь мелкие детали все еще отказывались встраиваться в общую картину. Шел ли спор о сарае или косе? Нужна ли ведьме специальная мазь, чтобы летать? (В Новой Англии – не нужна.) Джон Уиллард был молодым или старым? – спросил Хэторн у восемнадцатилетнего Ричарда Кэрриера для проверки его свидетельства. Тот не хотел разочаровывать судью и дал осторожный ответ: «Он не старый» [20]. На вопрос, как она добиралась до сборища ведьм в Салеме, дочь преподобного Дейна сообщила, что на лошади. Но потом, отмечает судебный писарь, она изменила свой ответ, заявив, что «ее доставили туда на палке» [21]. Что подразумевается под «потом», нам остается только догадываться. Мохнатый чертенок и летающая обезьяна из рассказа Титубы исчезли вместе с революционными планами по свержению губернаторов. Синие кабаны, заколдованные волы, мертвые коровы и даже еще одна злобная прачка периодически всплывали в показаниях, но к сентябрю на авансцену вышел сатанинский заговор. День за днем, в присутствии родителей и стражей, салемские девочки помогали писать сценарий. 2 сентября со звездой программы Мэри Уоррен случился жесточайший припадок, когда она шла показать судьям «булавку, воткнутую в ладонь, и кровь, струившуюся изо рта» [22]. На глазах у суда по капору несчастной расползалось красное пятно; одно только упоминание имени подозреваемого могло ее убить. Невозможно было отрицать колдовство в присутствии этих девочек, равносильном присутствию трупа в зале суда. Вы могли с блеском отразить заявление соседа, на днях видевшего собаку с вашей головой, но ничего не могли поделать с леденящими кровь воплями и акробатическими этюдами, не в силах были нейтрализовать эффект от обрушения Мэри Уоррен на пол и вида ее безжизненного тела. Эти картины заставили покаяться даже уверенного в себе двадцатидевятилетнего мужчину. И признания совпадали друг с другом едва ли не с математической точностью, что очень радовало трудолюбивых салемских судей. Пройдет еще какое-то время, прежде чем это бесконечное самовоспроизведение начнет вызывать подозрения, а не видеться доказательством адского заговора. Пока же бо́льшая часть Эссекса, казалось, летала над окрестностями, теснясь друг за другом, на палках.
Пока власти отмывали Андовер от налета демонического заговора, на свет выбралось кое-что еще: под некрашеными половицами пуританских жилищ гнездились целые полчища суеверий [23]. Дочь Дейна в конце концов призналась в колдовстве, но сперва категорически отвергла слухи, будто занималась так называемой народной магией. Она точно не гадала на решете – аналоге спиритической доски в XVII веке. Через пару недель одна из невесток Дейна признала, что все-таки решетоверчением у них в доме немного занимались; сама она узнала нужное заклинание от горничной преподобного Барнарда. 11 августа свояченица Фолкнер предоставила суду целую коллекцию куколок: две из лоскутов, третью из березовой коры, и в одной из них до сих пор торчали булавки. Выяснилось, что в Андовере изобилует не только колдовство, но и народная магия – можно назвать ее блудной сводной сестрой религии, пользовавшейся огромным спросом у населения. Она уютно устроилась в пасторских домах. Хозяйства Барнарда и Дейна, Хиггинсона и Хейла – все были ею заражены. По иронии судьбы, только дом Пэрриса, похоже, оказался к народной магии устойчив.
Если традиционно женщины были волшебницами, а экзальтированные юные девы – хлебом с маслом для предсказателей судьбы, Андовер и этот уклад перевернул с ног на голову. Самым талантливым в городе прорицателем считался сорокадевятилетний плотник из Эксетера, беспутный, свободолюбивый отец семерых, что-то вроде местной знаменитости. Сэмюэл Уордуэлл всматривался в ладони и задумчиво опускал глаза долу, делая свои прогнозы. Он предрек, что жена констебля родит пятерых девочек и только потом – мальчика. Он объявил, что Элизабет Боллард
