Лишь воевода Держикрай Владиславич ободряюще хлопнул Ивана Ростиславича по плечу:
- Держись, княже! И молись, чтоб судьба повернулась к тебе ликом. На твоих конников будет вся надежда. А опосля битвы напомни воеводам, чего ты баял. Даст Бог - прислушаются…
Не было у Ивана под рукой человека, которому он доверил бы второе крыло своей дружины. Кривой Бессон остался в Выри, подле княгини и сына, Мошка сгинул при осаде Олешья, погиб Тимофей Попович. Остался лишь Михаила, но у того не было дара вести за собой народ. Потому и дружину, скрепя сердце, делить надвое не стал - встал с нею чуть в отдалении, подняв княжеский стяг, чтобы напасть сбоку. Пусть все тогда видят, кто скачет!
Пока шла перестрелка из луков, силы были равны - среди берладников нашлось немало умелых стрелков, а луки у многих были даже лучше греческих. Но когда столкнулись полки, греческая пехота - с ополчением берладников, а македонская конница сдавила с боков, стало ясно - силы неравны.
- Вперёд! - Иван не стал ждать перелома в битве - и так было ясно, что будет он в сторону византийцев. - Берлад и Вырь!
- Берлад и Вырь! - гаркнули у него за спиной несколько сотен глоток.
Их натиск в первые минуты был страшен - греки дрогнули и попятились. Но потом два конных полка развернулись навстречу Ивановым ратникам, и те увязли в сече, ничего не видя и не замечая того, что творится вокруг, и сосредоточившись только на тех, кто был ближе.
Иван дрался в первых рядах. Справа был верный Михаила, слева - молодой меченоша Ермилка, паренёк неполных семнадцати годов. Он пришёл в княжескую дружину, пока Иван княжил в Выри, и, несмотря на молодость, рискнул навсегда покинуть родные места. Ермилка словно родился с мечом в руках, хоть и был сыном простого смерда.
За спиной Ивана колыхался княжеский стяг, за плечами билось алое корзно, словно два крыла. Пригнувшись к гриве коня, он рвался в гущу чужих всадников, пластал их мечом направо-налево и не думал ни о чём - о чём ещё думать в бою, когда мысли пропадают и ты сам становишься мечом и чувствуешь, как он, и живёшь его жизнью. Рука становится зрячей, тело движется само, единым комком мышц, костей и…
Родившаяся где-то в левом подреберье боль жила уже несколько минут, постепенно усиливаясь, и в один момент, когда Иван извернулся в седле, отбивая нацеленный сбоку меч, она пронзила его насквозь, да так, что потемнело в глазах.
Рука чисто по привычке отбила удар, но последовавший за этим вздох родил новую волну боли. И сбился чёткий ритм боя, и перехватило дыхание, ибо только задержав вдох можно было унять боль. И рука, занесённая уже для нового удара, чтобы добить противника-грека, бессильно повисла в воздухе.
Михаила первым догадался, что с князем что-то не то. Пригнувшись к гриве коня, Иван отчаянно боролся с болью. Сквозь кровавый туман всплывало давнее сражение под Черниговом и Тудор Елчич, лезущий на него - и булава, с маху опустившаяся на левый бок.
Чей-то меч взвился, чтобы пасть на княжеский шелом, но Михаила успел закрыть Ивана собой. Заорал что-то Ермилке, принимая бой сразу с двумя противниками, но юноша был слишком занят и не услышал. Зато меченоша, забыв про стяг, устремился на подмогу. Он успел подхватить Ивана, подставил ему плечо. Князь глянул на ратника сквозь прорезь в шлеме:
- Куда прёшь?
- Ранен, княже? - выдохнул тот.
- Поди… прочь, - с усилием вытолкнул Иван сквозь стиснутые зубы. Знал, что это не рана, что ему надо лишь ослабить усилия, поберечь себя, но уже падал раненный в грудь и живот Михаила, из последних сил цепляясь… нет, не за гриву коня, а всё стараясь достать мечом того грека, что всадил ему меч в живот как раз под кольчугой. Ермилка наконец-то опомнился, огляделся шальными глазами. И ещё двое-трое берладников устремились на помощь князю, но и греки заметили заминку возле стяга и бросили туда свои силы.
Иван, стиснув зубы, выпрямился в седле. Кругом был враг - и даже не свой русич, а чужак, которому стыдно показывать спину. Оттолкнул меченошу и Ермилку, поднял меч и снова ринулся в бой, сжимая зубы и лишь иногда коротко вскрикивая от боли в натруженном боку.
Бок всё-таки подвёл его, но когда и как это случилось, Иван не заметил. Просто опущенная рука чуть опоздала подняться в очередной раз, отражая нацеленный удар. Просто сам замах вышел чуть-чуть короче, чем надо, и на миг раньше дрогнул напряжённый локоть, а воздух со свистом вырвался сквозь стиснутые до хруста зубы - и тяжесть пала на шлем. И, падая, он ещё успел услышать над собой горестный крик Ермилки…
Пришёл в себя Иван, когда уже всё кончилось. Кругом были только остывающие тела, втоптанные в грязь. Мародёры бродили по полю боя, обдирая павших врагов, добивая тяжелораненых и сволакивая в кучу своих мёртвых. Дорогая броня работы черниговских оружейников пришлась по вкусу двум византийцам, как и новые яловые сапоги и алое корзно. Когда с него стали сдирать одежду, он попробовал сопротивляться и получил за это кулаком по голове, чуть опять не лишившись чувств. Один из византийцев уже потянулся за мечом, чтобы добить поверженного, но второй удержал его:
- Погоди, Амос! У него дорогое одеяние - наверное, это их предводитель…
- У этого сброда не может быть предводителей. Наверняка он снял её с какого-нибудь трупа у себя на севере…
- И всё равно. Мы должны отвести его к командующему. А вдруг этот человек что-то знает? Нас ещё и наградят за то, что взяли в плен такую важную персону!
- Раз мы взяли его в плен, нам и принадлежит то, что на нём! - упёрся Амос.
Его товарищ не стал спорить. Вдвоём они сумели одолеть оглушённого русича, содрали с него и броню, и верхнее платье, и сапоги. Раздев до исподнего, скрутили ему руки за спиной и пинками погнали туда, где уже под охраной стояли или лежали на земле несколько десятков пленных берладников.
Не привыкший ходить со связанными руками, Иван споткнулся у загородки, упал и ударился больным боком оземь. Дыхание опять перехватило, и он еле отдышался, кое-как выпрямляясь.
Он ещё не осмотрелся, не опомнился, не сообразил, что надо делать и стоит ли себя выдавать, когда к согнанным в кучу пленным подъехал на соловом жеребце командующий византийскими полками. Был он не один - его сопровождал болгарский князь Борис, который с высокомерным видом стал переводить русским речь грека:
- Вы, русские свиньи, осмелились покуситься на самую Империю. Император сурово карает за такие дела. Вы все будете проданы на рынках Константинополя, Антиохии и Кипра и своим трудом искупите вину перед Империей. А того, кто попытается бежать, мы искалечим или убьём.
Командующий ударил плетью коня, он развернулся и поскакал прочь. За его спиной захлопали кнуты, раздались гортанные крики - охранники сбивали пленных в кучу.
Впрочем, Ивану недолго пришлось идти в караване пленников, меся босыми ногами пыль и грязь дорог, а потом задыхаться в душном тесном трюме торгового судна. На одной из стоянок, когда пленные повалились наземь для короткого отдыха, он окликнул одного из своих сторожей по-гречески. Немало удивлённый тем, что ему пришлось услышать, солдат доложил начальству, тот осмелился побеспокоить командующего, и тем же днём странного русского отвели к палатке номарха.
Хрисанф Стефанопулос был одним из многих военачальников обширной империи. У него не было протекции в Вуколеоне, он мало с кем был знаком из числа приближенных к императору и потому был вынужден довольствоваться тем, что судьба сама посылает ему, замешкавшись или промахнувшись в желании оделить других. Он скептически оглядел грязного, но тем не менее гордого, с широкими плечами и сильными руками русского, что стоял перед ним вызывающе и властно, хотя был одет в одно исподнее. Из-под спутанных волос сверкали серые глаза. Черты лица указывали на непростое происхождение.
- Назови ещё раз своё имя, - потребовал Стефанопулос.
- Иван Ростиславов сын по прозванию Берладник, - ответил тот. - Князь Малого Галича и Берлада.
- Князь? Русский князь?
- Князь Берлади. Ты вошёл в мою землю с войной. Я защищал свой край.
- Это теперь земли Империи. Ты потерял свой Берлад вместе со свободой, Иоанн Берладник, - скривился номарх.
- Но я князь…
- Хорошо, - подумав, согласился Стефанопулос, - если ты вправду князь, ты будешь моим гостем. Однако не я решаю твою дальнейшую судьбу. Я донесу о тебе императору - он решит, что с тобой делать!
Иван опустил голову. Несмотря на обещание командующего, будущее было туманно.
3 После гибели Изяслава Давидича покой опустился на Русь. Мелкие усобицы не в счёт - пока два княжества грызлись между собой, третье жило не тужило. Так и Галиция - сейчас, когда на столе в Киеве утвердился благосклонный к Ярославу Владимирковичу Ростислав Мстиславич, князь наконец-то смог отдохнуть и от интриг, и от ратных дел. Совсем другие дела увлекли его в то лето.
