Милейший Федор Федорович дал нам в помощь этих двух обязательных молодых людей. И тот, и другой местные детективы, — шепотом пояснил Мирэ.
Детективы, улыбаясь, охотно выпили предложенный кофе. Криволуцкий, в свою очередь, поделился тем, что субъекта с внешностью мясника нет сейчас в гостинице. Он вышел.
— Это облегчает нашу задачу, — заметил Мирэ. — Дорогой мы с паном Ольшевским и паном Цибульским решили действовать напролом. Сию же минуту все четверо мы поднимемся все туда, где расположены эти загадочные комнаты без номеров. И внезапно осмотрим их. На самый худой конец, мы ничем не рискуем. У вас есть магический лист, выданный Арканцевым. Наши спутники — детективы. Что вы скажете, Владимир Никитич?
— Я могу только поблагодарить…
Лощеный кельнер получил следуемое, и все четверо с беззаботным видом фланёров замешались в толпу вестибюля. Минуя лифт, чтобы не привлечь излишнее внимание, Вовка, Мирэ и пан Цибульский с паном Ольшевским, медленно останавливаясь, разговаривая, подвигались вверх по ковровой лестнице. И так — один этаж за другим. И вот они уже на последней площадке. На последней перед тем, как очутиться в седьмом этаже, с низенькими дверями без нумерации.
Эта последняя площадка деревянная, с ведущей к ней деревянной же лесенкой, — пуста и никем не охраняема.
Оба детектива двинулись в первой паре. За ними — Вовка и Борис Сергеевич. Деревянная лестница скрипела под ногами. Заскрипела площадка. На этот шум раскрылась одна из дверей, и вышла пожилая особа в костюме сиделки с неприятным злым лицом. Выпирали вперёд зубы, крупные, желтые, как у грызуна. Смелым наскоком она думала замаскировать охватившую ее тревогу.
— Это есть безобразие! Я буду жаловаться на директор отель. Здесь больной, и вы делает такой тапаж! Уходите! Здесь никому не живот. Больной спит. Ви не даёт ему покой!..
И брызгая слюною сквозь желтые зубы, "сиделка" загородила своей особою дверь. Мирэ пошёл прямо на нее, на эту женщину неопределённого возраста.
— Именем закона!
— Я вам покажет сакон!.. Я вам покажет такой сакон, что вы сядет на тюрьма! — грозила она сухим, узловатым, коричневым пальцем у самого носа Бориса Сергеевича.
Он спокойно обернулся к детективам.
— Панове, уберите, пожалуйста, эту ведьму!..
Панове, схватив "сиделку", оттащили ее от двери. Она плевалась, пробуя кусаться, но дюжие руки панов Цибульского и Ольшевского держали ее, как в тисках.
Мирэ и Вовка прошли в дверь. В первой комнате, невзрачной и крохотной, — пусто. Но из неё вела дверь в следующую, без окон, темную, вроде чуланчика. Оттуда послышался какой-то вздох, и в полумраке приподнялась чья-то фигура… У постели ночной столик с ложкой, градусником и микстурами.
— Графиня! — вырвалось у Бориса Сергеевича. Он первым вошёл в полутемный чуланчик.
Да, это была она…
Вовка сжимал её руки.
— Бога ради, что с вами? Как вы сюда попали?..
Она отвечала с трудом — такой слабостью охвачена была вся.
— Меня заманили… Пенебельский… его имя… Он здесь ни при чём… Под видом, что тебе… вам угрожает опасность… И вот Флуг, эта страшная женщина и один его сообщник… И они угрозами, обещая меня убить, заставляют, чтобы я глотала какое-то лекарство. Оно уносит мои силы. Я так ослабела… едва могу шевельнуться. Какое счастье, что вы нашли меня! Сегодня вечером они хотели увезти меня в какую-то немецкую колонию, как больную…
Потрясенная неожиданным появлением Вовки, графиня расплакалась. Бедная, в несколько часов она успела так похудеть…
А в соседней комнате, куда втолкнули ведьму, она продолжала бесноваться, кусаясь, царапаясь. Тогда пан Цибульский, вынув из кармана связку тонкой и крепкой бечёвки, с помощью пана Ольшевского привязал ведьму к стулу. А чтоб она не кричала на весь отель, ей заткнули рот валявшейся на полу грязной салфеткой.
Мирэ покинул чуланчик, с любопытством разглядывая подпрыгивавшую вместе со стулом ведьму. А Вовка в это время помогал Ирме одеться. Еще немного — и она на свободе.
В это время послышался скрип лестницы, и в первою комнату вошёл плосколицый, в кепке. Увидев связанную ведьму, чужих людей, он понял всё… И с опущенной головою, как бык, бросился на пана Ольшевского, который стоял к нему ближе. Но дюжий детектив сам бывал в разных переделках. Его опасная профессия научила не только не теряться, а наоборот, самому идти навстречу всяким неожиданностям. Плосколицый хотел с размаху ударить его головой в левую сторону груди, где у пана Цибульского, как и у всех смертных, находилось сердце. Но в самый последний момент, пан Цибульский нанёс противнику два молниеносных удара: хватил снизу коленом в лицо, а сверху кулаком по темени. Бандит упал, окровавленный, и оба детектива бросились вязать его. Он вместе с кровью выплёвывал бешеную немецкую брань и отчаянно пробовал отбиваться. Детективы не остались в долгу, избив его до потери сознания. И когда он, скрученный бечёвкою, лежал в бессильной ярости, биясь головой об пол, один детектив, поправляя сбившийся галстук, молвил, спокойно другому:
— Ну, пан Ольшевский, роль наша кончена! Мы сдадим это швабское быдло наружной полиции…
Вовка и Мирэ увезли графиню в автомобиле на Госпитальную, в пансионат.
Ведьму, вместе с её сообщником, доставили в канцелярию обер-полицмейстера. На допросе от них нельзя было ничего толком выпытать. О Флуге понятия не имеют, в глаза его не видели, и даже не знают об его существовании. Что касается графини Чечени, ее доставил им какой-то неизвестный господин, прося оказать ей медицинскую помощь, как больной, страдающей тихим помешательством.
Вот и все. Больше нельзя было ничего добиться…
С первых же минут преследования выяснилось качество громадной аспидно-серой, подгоночного типа машины кронпринца. Настоящего кронпринца, бросившегося в погоню за своим двойником.
Расстояние уменьшалось. И могло бы уменьшиться еще больше и далее совсем исчезнуть, если бы князь Василий не отстреливался. Этим он держал преследователей на известной дистанции. Кронпринц со своей маленькой свитой в долгу не оставался, и то и дело вспыхивали огоньки револьверов. Преимущество же Василия заключалось в том, что к его услугам были два германских кавалерийских карабина, заботливо положенных в машину чьей-то внимательной рукою перед отправкой в опасную экспедицию.
Револьвер против карабина — шансы во всех отношениях неравные. Вот почему хоть адъютанты кронпринца и осыпали русских выстрелами, пули их где-то совсем далеко пропадали. Василий же успел подстрелить одного офицера, и это, видимо, охлаждающим образом повлияло, устрашив погоню и умерив её хищнический пыл. Зачем рисковать, подвергая священную особу кронпринца всяким случайностям?..
Будь иная дорога, автомобиль, который шёл сзади кронпринцевой машины, мог бы опередить ее, чтоб собственной грудью встретить пули русского офицера в германском
