Советские войска сопротивлялись отчаянно. Маршал Ворошилов, назначенный командующим Ленинградским фронтом, пытался воевать так же, как в гражданскую войну. Выхватил шашку и повел в контратаку бригаду моряков. Те вдохновились, обогнали и заслонили собой маршала, отбросили врага. Население трудилось от мала до велика, два месяца готовило Ленинград к обороне. Удалось оборудовать несколько рубежей укреплений, самый мощный проходил по Обводному каналу. Но происходило то же самое, что на других фронтах. Где-то противника останавливали, а по соседству солдаты пятились. Отступления и поражения казались уже привычными, неизбежными. При известии о прорыве немцев городское руководство принялось готовить к уничтожению заводы и фабрики. Соответственно, вопросы обороны отходили на второй план. А бойцы на позициях узнавали — предприятия готовятся к взрывам. Тоже проникались соответствующим настроением.
В такой обстановке Ворошилов пал духом, сам попросил у Сталина сменить его. Иосиф Виссарионович остановился на кандидатуре Жукова. Приказ о его назначении командующим Ленинградским фронтом был подписан 11 сентября, но в Ленинград об этом не сообщали. Попасть в город можно было только по воздуху, и приказ должен был привезти сам Жуков — если не собьют, если долетит. Он долетел. Явился в Смольный на заседание военного совета, где обсуждалось уничтожение кораблей Балтийского флота, и повестку совещания отменил. Твердо указал — если корабли погибнут, то в бою, стреляя по врагу [55]. Жуков взялся налаживать оборону самыми энергичными мерами. И предельно жесткими. За самовольное оставление позиций предписывался расстрел. В общем, навел порядок. Но именно это и требовалось!
Потому что немцы уже сами склонялись отказаться от штурма Ленинграда. Гитлер переосмыслил задачу так, как ему виделось более целесообразным. Огромный и красивый город, Северная столица СССР, был ему без надобности. Фюрер полагал, что Ленинград надо стереть с лица земли. Тогда зачем его брать? Уличные бои чреваты серьезными потерями. Возникнут трудности с массами жителей, пленных… Для фон Лееба были составлены новые инструкции. Ему запрещалось принимать капитуляцию Ленинграда, даже если таковая последует. Предписывалось запереть его в кольце, разрушить и выморить артиллерией, бомбежками, голодом.
Линия фронта замерла в 4–7 км от жилых кварталов и предприятий. Но воздушные налеты не прекратились, а нарастали. Фугасные и зажигательные бомбы сыпались не только на военные объекты. Рушились жилые дома, а самым болезненным стал пожар на Бадаевских складах продовольствия. Полыхали хлеб, макароны, мука, расплавленный сахар растекался по улице горящими ручьями. Однако и немцам эти операции обходились очень дорого. Система ПВО Ленинграда наращивалась и совершенствовалась со времен финской войны, она была сильнее, чем ПВО Москвы и даже Лондона. На подступах к городу гитлеровцев встречали штормы зенитного огня. Поднимались аэростаты — они служили препятствием для ночных бомбардировщиков. Самолеты задевали о тросы аэростатов и разбивались. Немецкая авиация несла такие потери, что воздушные налеты стали выдыхаться.
Но неприятели подвезли тяжелую артиллерию. О приближении вражеских самолетов людей оповещали сигналами воздушной тревоги, имелись шансы добежать до бомбоубежища. Артиллерийские обстрелы гремели внезапно, непредсказуемо. Пушки били безнаказанно — то по определенным целям, а то и по площадям, наугад. В большом городе куда-нибудь да попадет! Население Ленинграда в первые военные месяцы уменьшилось. Кто-то уходил в армию, кто-то уезжал на восток с эвакуируемыми предприятиями. Но добавилось 300 тыс. беженцев из оккупированных районов. А многие горожане отказывались уезжать, оставлять квартиры, устроенный быт. Потом стало поздно. В блокаде очутилось 1,5 млн. человек. Правда, еще сохранялся путь на катерах или баржах через Ладогу. Однако это считалось очень опасным — суда расстреливала немецкая и финская авиация. Да и пропускная способность была низкой. Вывозили раненых, больных. А учет продовольствия показывал, что положение скоро станет катастрофическим.
Еще в период оборонительных боев за Ленинград Ставка направила к Ладоге только что сформированную 54-ю армию. Она опоздала к решающим сражениям, но ее попытались использовать, чтобы разомкнуть блокаду. Нацелили срезать германский Синявинский выступ, протянувшийся до Ладожского озера. Навстречу, из кольца, должна была пробиваться Невская оперативная группа. Руководил прорывом маршал И.Г. Кулик, но операция была поспешной и плохо организованной. Из состава 54-й армии сперва атаковала всего одна дивизия. Когда ее растрепали и отбросили, подключились еще две. Они смогли продвинуться лишь на 6—10 км, понесли огромный урон и застряли.
Но и немцы не везде смогли добиться успеха. К западу от Ленинграда на южном берегу Финского залива стоял форт Красная Горка. Он предназначался для обороны с моря, прикрывал Кронштадт, имел на вооружении крупнокалиберные морские орудия. Когда неприятель прорвался к Красной Горке, гарнизон был уверен, что форт придется бросить, орудия взорвать. Но решили перед этим расстрелять побольше снарядов по врагу — что их жалеть? Открыли шквальный огонь. А орудия были мощные, от взрывов танки раскидывало как спичечные коробки. Немцы в ужасе отхлынули прочь. Между тем к фронту стекались ошметки фронтовых отрядов: пехота, пограничники, моряки. Сорганизовались, оборудовали позиции. И на том самом участке, который прикрывали орудия форта, удержался Ораниенбаумский плацдарм — 65 км в длину и 25 км в глубину. Немцы обтекли его, отрезали от Ленинграда, связь поддерживалась только морем, но ликвидировать плацдарм германские войска не смогли. Кто мог предсказать — через полтора года именно отсюда, с «Ораниенбаумского пятачка», будет взломана германская блокада…
А две советских группировки долгое время держались еще западнее. Вообще в глубоком тылу неприятеля. В Балтийском море на Моонзундских островах и в Финляндии на полуострове Ханко. Эти базы занимали важное стратегическое положение, прикрывали морские подступы к Таллину и Ленинграду. Перед войной их укрепляли, строили береговые батареи. И на Ханко, и на Моонзундских островах гарнизоны составляли по одной стрелковой бригаде, плюс артиллеристы, подразделения моряков — примерно по 25 тыс. человек.
Во время войны Моонзундские острова сыграли и неожиданную историческую роль. 22 июля германская авиация совершила первый налет на Москву. Ущерб был не слишком заметным, но нацистская пропаганда раструбила — русскую столицу жгут и крушат! А в Кремле задумались, нельзя ли ответить адекватно. Но к этому времени фронт уже сдвинулся далеко на запад. Специалисты просчитали по радиусу действия бомбардировщиков — достать до Берлина можно было только с Моонзундских островов. На самом большом из них, острове Эзель (Сааремаа), спешно оборудовали полевой аэродром Кагул, сюда направили полк морских бомбардировщиков.
7 августа 1941 г. 15 машин ТБ-3 под командованием полковника Преображенского взяли курс на Берлин. Немцы не ожидали налетов с русской стороны. Светомаскировки не было. ПВО принимала самолеты за свои, заблудившиеся. Прожекторами подсказывала аэродромы для посадки. Наши летчики отбомбились прицельно, и только после этого в Берлине погасло освещение, взбесились зенитки. Домой вернулись без потерь. А германское радио на следующий день известило: «В ночь с 7 на 8 августа крупные силы английской авиации в количестве 150 самолетов пытались бомбить нашу столицу. Из прорвавшихся к городу 15 самолетов 9 сбито». Откликнулась радиостанция Би-би-си: «Германское сообщение о бомбежке Берлина интересно и загадочно, так как 7–8 августа английская авиация над Берлином не летала».
Загадка объяснилась сообщением советского информбюро: бомбили русские. Немецкое руководство даже не хотело поверить в это, но поверить пришлось. Удары повторялись, к морской авиации добавился полк армейских дальних бомбардировщиков, хотя теперь германская противовоздушная оборона была настороже, наши летчики стали нести потери. И к тому же самолеты были старыми, изношенными, техника ломалась. Несколько машин погибли на старте, попытавшись взлететь с нагрузкой в 1000 кг бомб (хотя теоретически могли поднять ее). Нагрузку пришлось снизить.
Зато психологическое значение бомбежек было огромным. О них регулярно сообщало советское радио. Люди слышали и ободрялись — не только немцы безответно долбят нас, мы тоже кое-что можем! Да и в Германии народ убеждался: геббельсовская пропаганда врет, Советский Союз отнюдь не сломлен. Всего было проведено девять налетов на Берлин, наша авиация потеряла 17 машин и 7 экипажей. Но в конце августа пал Таллин, и Моонзундские острова очутились на сотни километров за линией фронта.
Бомбардировщики было решено эвакуировать, они улетели. Летчики даже не смогли взять с собой однополчан из подразделений наземного обслуживания аэродрома. Они влились в число защитников островов. Но гарнизоны фактически оказались в положении обреченных. Ждать помощи им было неоткуда. А немцы готовили десант, выделили для этого две дивизии, крупные соединения флота — крейсера, эсминцы. Брали острова по очереди. Сперва сосредотачивали все силы на одном, потом атаковали другой. Жестокие бои не утихали полтора месяца! Полтора месяца крошечные гарнизоны береговых батарей и фортов с малочисленным прикрытием пехоты отстреливались, отражали атаки.
