Как ни скрывался и ни прикидывался странником Чохов, а один старик, у которого в избе он заночевал, прямо сказал ему:
– Не простой ты! Видать сокола по полету, а добра молодца по походке.
Пришлось показать «опасную» грамоту.
Бородатый дядя почтительно приподнялся на скамье, поклонился парню.
– Так мне и думалось. Не простой ты человек. Добро, братец! Помогай царю против супостатов.
Это польстило Андрею. Всем понятно, какую особую милость оказал ему царь, доверив свое государево тайное дело. А заключалось оно в том, чтобы разведать в Устюжне, сколь железа сможет дать Устюжна Москве для ковки ядер, скоб судовых да гвоздей, ножей, опарочного и прутового железа.
Устюжна-Железнопольская славилась своими рудоискателями-копачами, литцами, кузнецами и оружейными мастерами. Железная руда, нужная для промыслов и обихода, добывалась здесь не только посадскими, но и крестьянскими, сельскими копачами.
Грязной приказал Андрею привезти с собою в Москву десятка два лучших литцов и кузнецов. Купить им в государев счет коней и вывезти их из Устюжны «конными и оружными».
Теперь, пробираясь лесами и полями, Андрей думал только об одном, как бы ему не осрамиться перед царем. Найдется ли в Устюжне столько изрядных кузнецов и литцов, кои не уступили бы литцам и кузнецам московским? Плохие мастера царю не надобны.
Совсем рассвело, когда Чохов, выбравшись из леса, увидел вдали какую-то церковь, окруженную рощей. Он направил свой путь туда. Около церкви обязательно должно бы быть селение или барское усадьбище!
Оказалось – монастырь, обнесенный высокою тесовою стеною. Андрей подъехал к ней, встал на коня и заглянул внутрь. Десятка два чистеньких изб, обшитых тесом, с крышами, покрытыми дерном. Нетрудно было догадаться, что эти кельи. Рядом с храмом – две бревенчатые звонницы. Одна поменьше, другая побольше.
У ворот толпились крестьяне, дожидаясь, когда их впустят во двор. Они сняли шапки и низко поклонились Андрею.
– Чего же вы тут, добрые люди, стоите?
– Да вот не пущают, батюшка... не пущают.
– Какой это монастырь-то, добрые люди?
– Бабий, батюшка, бабий... Прежде были тутотка и мужики... Ноне угнали их... За грехи угнали... Свой монастырь строят, скулят, без привычки...
Ждать пришлось недолго. Вскоре ворота открылись. Крестьяне повалили всей толпой прямо в церковь, широкую, приземистую, подновленную кое-где свежими бревнами.
Андрей соскочил с коня, узнал у привратницы, в какой избе живет игуменья. Попросил проводить. Две угрюмые старухи в дубленых полушубках молча повели его в глубь двора к большой, на сваях, избе. Указали пальцем на дверь и пошли обратно.
Привязал Андрей к дереву своего коня, поднялся по лестнице. Постучал. Дверь тихо отворилась.
Навстречу вышла вся в черном монахиня. Она тихо сказала Андрею, чтобы следовал за ней. В ее голосе Чохову послышалось что-то хорошо знакомое. Когда вошли в маленькую чистую горенку без окон и Андрей при свете лампад пристально вгляделся в лицо игуменьи, сердце его похолодело: он стоял растерянный, озадаченный.
– Боярыня?! – прошептал он в великом изумлении.
– Андрейка?! – дрожащим голосом спросила она.
– Точно, боярыня! Я – Андрейка, холоп ваш.
– Садись... Господи! Как ты попал сюда?
Сели рядом на скамью против икон. Встреча была такою неожиданною и невероятною, что ни он, ни Агриппина не могли начать разговор. Первое, что бросилось в глаза Андрею, – худоба и бледность ее лица. Ему стало так жаль Агриппину в этой мрачной, черной схиме, в этой темной келье, а не в боярской хоромине, что он еле-еле мог сдержать слезы. Голос все такой же кроткий, нежный и взгляд больших голубых глаз такой же детский, добрый, доверчивый.
– Царь-батюшка сослал меня сюда... Вотчину отписал на себя, а потом отдал ее дворянам...
– А дите? – как-то невольно вырвалось у Андрея. Он и сам испугался этого вопроса. – Покойник боярин дите ожидал... Радовался!..
– Умре!.. Так сказывали мне люди... – грустно, потупив очи, ответила она. – Бог простит мне то!.. Молюсь!.. Не боярское было оно, колычевское... Грех тяжкий лежит на мне... Об этом денно и нощно молюсь.
Андрей задохнулся от волнения: как не боярское?!
– Кто же тот злочестивец? – еле слышно спросил он.
По щекам Агриппины потекли слезы.
– Бог ему судья!.. Одна я виновата... Молюсь, молюсь, соколик!..
– Да кто же он будет?
– Пошто тебе знать?! У царя он теперь, говорят, слуга ближний...
Андрей больше не стал допытываться. Ему было больно, горько и обидно. Ведь он считал боярыню чище, святее ангелов Божиих, и вдруг...
Некоторое время сидели молча.
– Покойника боярина после смерти обвинили в кривде против государя. – Тяжелый вздох вырвался из ее груди. – Вечное заточение и мне... Прости меня! У всех своих людей в вотчине, по обычаю, просила я прощения перед пострижением, но не было тебя... – Она встала на колени. – Прости, коли согрешила перед тобой! Коли обижала чем-либо тебя...
Андрей ничего не мог сказать; грудь стиснула тоска, дышать трудно. Он встал, большой, сильный, оперся рукой о стену, делая над собой усилие, чтобы не заплакать.
* * *
После повечерья, за трапезой, Андрей рассказал Агриппине, как окончил свою жизнь боярин в ту ночь под Нейгаузеном. Рассказал о том, что случилось в последние два года в Москве. Скончалась царица Анастасия. Иван Васильевич сильно убивался, молился и плакал по ночам. Подолгу просиживал он около детских постелей. Думали, ума лишился. Вся Москва тоскует по царице.
Но, как ни велико горе царя, он готовится к большой войне.
И ходит слух по Москве, что хочет он взять себе в жены чужеземку из далеких гор... сестру князя Темрюка...
Ни одного дня не проводит он без дела. Через несколько дней после кончины царицы посетил Пушкарскую слободу, а затем ездил в поле смотреть на стреляние из новых пушек; к морю, для охраны, лично снарядил сильную стражу с пушками.
Агриппина слушала с большим вниманием.
– Бог не оставляет нас без своей милости, – продолжал Андрей. – Наше войско, по приказу царя, заняло два десятка городов и замков. Князь Курбский бьет ливонцев под городом Вольмаром, а сам магистр ливонский Фюрстенберг попал в плен к русским при взятии города Вендена... Два главных города мы никак не можем взять: Ригу и Ревель. Ну, и их возьмем. Нет такой силы, которая могла бы царю противиться! Он не слушает никого и переменяет старые обычаи на новые, как того захочет.
Андрейка одной только Агриппине выдал государеву тайну. Во многие города разослал царь верных людей за мастерами, работными людьми и за железом. Вот и он, Андрей, как большой мастер, на примете у царя – послан в Устюжну, что на железном поле, за нужными людьми и за железом.
– Не женился ли уж ты, Андреюшко? – вдруг спросила Агриппина.
Вот чего парень никак не ожидал. Что ответить? Как сказать про Охиму? Сказать, что без попа венчаны, что согрешил перед двумя богами: перед русским и мордовским? Что никого лучше Охимы нет на свете?
– Ты молчишь? – пытливо посмотрела на него Агриппина.
– Боюсь, матушка-боярыня!.. Жениться-то раз, а плакаться-то целый век...
Андрей хмуро мял в руках свою шапку, потом встал, низко поклонился.
– Прощай, боярыня! Надо до свету в Устюжну доскакать. И то долго еду я. Не прогневать бы царя-батюшку!..
– Посиди еще...
– Нет, недосуг... Прощай, прости, боярыня! Увидимся ли еще? Грозное времечко приходит.
И, быстро повернувшись, Андрей вышел во двор, вскочил на коня и поскакал прочь.
Выселки.
Швеция.
Два этажа.
Крестьяне.
Медведь.
Сова.
Сборщики налогов.
Оружие вроде булавы, на утолщенной части – шесть перьев (железные выпуклые пластины).
Кожаный чехол для лука и стрел.
Игрец на домбре.
Покровительница любви, брака.
Что тут шляешься?
Игра в кости или в зерна.
В 1554 году 23 февраля съезд духовенства в Москве («Собор слуг божиих»). Постановления собора были записаны в книге, которая имела сто глав.
Красная площадь.
Персидская парча.
Спасские ворота.
Купцам.
Грановитая палата.
Последователи старца Нила Сорского, восстававшего против монастырского землевладения и всякого иного обогащения церкви.
Германским.
Обитатели монастырей, еще не постриженные в монашество.
Палач.
Меховых.
