Сергей Мартьянов - Пятидесятая параллель

Итак, послезавтра у нас с Клавой свадьба! Правда, родители Клавы советовали нам обождать: до женитьбы ли, когда немцы подходят к Сталинграду? Но мы любили друг друга, а от Сахалина до Сталинграда одиннадцать тысяч километров.

Гостей пригласили человек двадцать — все больше по линии Клавиной родни. У меня на Сахалине родных не было, и я пригласил лейтенанта Ваню Киреева, моего лучшего друга, да начальника нашего клуба капитана Абрамяна, без которого не обходилась ни одна веселая компания.

Итак, послезавтра... Я сидел за своим столом в штабе, и одна мысль не давала мне покоя: ведь до сих пор я не доложил о своей женитьбе начальству! Все кактто не было подходящего момента: то начальство занято, то еще что-нибудь. Да и вообще язык не поворачивался: начнутся расспросы, поздравления... А я не любил этого.

За такими мыслями меня и застал посыльный, сказавший, чтобы я сейчас же шел к начальнику отряда. Зачем? Посыльный не знал. И я поспешил к полковнику, немного робея от предстоящей встречи: начальник отряда, пожилой суровый человек, которого за глаза звали «батей», не так-то часто вызывал меня.

В просторном кабинете, увешанном картами и схемами, задернутыми шторами, полковник был не один. У письменного стола в кресле сидела незнакомая женщина,

— Что вы, слушайте, не можете ответить на элементарный вопрос? — кричал «батя» в телефонную трубку. — Разберитесь и доложите как следует!

Ну, думаю, под горячую руку попал я к полковнику. А он бросил трубку, смерил меня придирчивым взглядом и обернулся к женщине:

— Вот и лейтенант Миронов, знакомьтесь, — и принялся что-то записывать в ученическую тетрадь.

Женщина посмотрела на меня прищуренными глазами и подала тонкую сухую руку:

— Макарова.

На огромном столе, покрытом толстым стеклом, не было ничего, кроме тетрадки, простой ученической чернильницы и пепельницы: «батя» не любил канцелярской роскоши.

Окончив писать, он стремительным жестом отодвинул от себя тетрадку.

— Так вот. К нам приехал товарищ из Москвы. Хочет посмотреть границу. Дело очень серьезное. Будете сопровождать.

— Ясно, — ответил я, предчувствуя недоброе для себя. Кто эта женщина, почему ей нужно посмотреть границу? Уж больно у нее был хрупкий, оранжерейный вид: узкие покатые плечи, бледное печальное лицо, и эта привычка щуриться, слегка откинув назад голову. Но раз полковник сказал, что ей нужно посмотреть границу, значит нужно. Какие могут быть разговоры?

И я еще раз сказал:

— Ясно, товарищ полковник.

А женщина поднялась и стала прощаться. Видимо, она сидела у полковника давно. Тот также поднялся, с грохотом отодвинув стул.

— Итак, завтра в шесть утра, Татьяна Михайловна?

— Да, если можно.

Женщина была по плечо «бате».

— Договорились, — полковник обернулся ко мне. — Завтра на моей машине к шести ноль-ноль быть у гостиницы. Поедете в Онорскую комендатуру на заставу Поддубного.

— Слушаюсь,— сказал я, чувствуя, как на сердце у меня похолодело. А свадьба? Как же быть со свадьбой? Стеснялся доложить, а тут уезжать, да еще на заставу Поддубного. До нее сто восемьдесят километров по сахалинским дорогам. Скандал!

Но я сказал «слушаюсь», потому что дисциплина есть дисциплина и потому что в присутствии постороннего человека было как-то неудобно говорить о свадьбе.

Через минуту москвичка ушла.

Полковник взял телефонную трубку и вызвал Онорскую комендатуру.

Я плохо слушал, о чем он говорил коменданту Борисову. Что-то насчет нашего приезда, Макаровой и лейтенанта Поддубного. Я все думал, как бы сказать о свадьбе, и не решался. Проклятая застенчивость!

И вдруг меня осенило: а ведь это даже здорово, что я внезапно уеду на границу. Пусть с первого дня Клава и ее родня знают: моя жизнь полна неожиданностей. Кроме того, где-то в глубине души теплилась надежда вернуться в город послезавтра к вечеру.

Положив трубку, «батя» посмотрел на меня из-под лохматых рыжих бровей и проговорил отчетливо:

— А вы, Миронов, отвечаете за Татьяну Михайловну головой. Понятно? Чтобы никаких там чепе! — погрозил он пальцем. — Больше я вас не задерживаю.

И я ушел, так и не сказав ничего о свадьбе.

Утром мы выехали на границу. Промелькнули пустынные улицы города, остались позади картофельные поля, дорога пошла в гору. Москвичка сидела рядом с шофером и с любопытством смотрела по сторонам. Как раздражал меня этот ее затылок с пучком черных волос, и эта ее тонкая и длинная шея, и ее узкие покатые плечи! Всю ночь я проклинал себя за малодушие и терзался, что уезжаю, ничего не сказав своей Клаве.

Да, я уезжал тайно, потому что прекрасно знал Клавин характер: она бы пошла к самому полковнику и добилась отмены его решения. Что же касается моей спасительной мысли насчет неожиданностей в жизни офицера-пограничника, то после трезвых размышлений она показалась мне обыкновенным мальчишеством. Оставался единственный выход: во что бы то ни стало вернуться домой завтра к вечеру.

Машина вымахнула на возвышенность. Слева засинели воды Татарского пролива. Погода выдалась ясной, было видно, как вдали по матовой глади ползли рыбачьи катера и два игрушечных пароходика.

— Смотрите, море как вертикальная, стена, правда?— вдруг сказала Татьяна Михайловна.

Я промолчал. Десятки раз я видел море, и никогда оно мне не казалось вертикальным.

Потом пролив опрокинулся куда-то в сторону и по бокам дороги потянулись сопки, до самых вершин утыканные пнями вперемежку с обгорелыми стволами деревьев.

— Что это?

— Японцы сожгли, — сухо ответил я.

— Когда?

— В двадцать пятом, перед уходом с северной половины острова.

— А-а...

И она опять замолчала.

Дорога круто свернула вправо и вскоре стала подниматься на Камышинский перевал. Замелькали

белые придорожные столбики; остроконечные ели и пихты медленно опускались в пропасть.

— Давно построена эта дорога?

— Перед войной.

— Как же здесь пробирались раньше?

— А так...

Раньше здесь проезжали по другой, гужевой дороге, остатки которой виднелись кое-где рядом с новой, а еще раньше — по вьючным тропам, но я не счел нужным вдаваться в подробности.

На вершине перевала Татьяна Михайловна попросила остановиться. Я нехотя вылез из машины: остановки в пути не входили в мои планы.

— Как красиво! — воскликнула спутница, вглядываясь в таежные дали.

— Да, красиво, — вежливо согласился я, хотя, по-моему, ничего красивого не было в этих облысевших сопках, туманных ущельях и обомшелых камнях.

Я смотрел на москвичку. На ней были серый широкий дождевик и изящные туфли с какими-то замысловатыми застежками. «Не перевелись еще туристы во время войны», — с внезапней злостью подумал я. На остановке было потеряно тридцать минут.

...Майор Борисов встретил нас, как и полагается, во дворе штаба. Он сдержанно поздоровался с Татьяной Михайловной, покровительственно похлопал меня по плечу и провел в свой кабинет.

— Как дела? — заговорил он со мной, искоса наблюдая за столичной гостьей.

— Вот приехали посмотреть границу, — сказал я, втайне радуясь, что москвичка с первых же минут встречи оказалась на втором плане.

— Знаю. Полковник уже информировал, — небрежно обронил Борисов и взял со стола газету «Чекист на страже». — Вот только что прочитал нашу многотиражку, — сердито проговорил он и щелкнул пальцем по заголовку на первой странице, подчеркнутому жирной синей чертой. — Уж больно громкое заглавие: «Враг не прошел!» Ну зачем так? Бух-трах, ба-ба-бах! А? — с укоризной посмотрел он на Татьяну Михайловну, словно она была автором заголовка.

Та протянула руку:

— Позвольте. Что же тут написано?

— Да так, ничего особенного...

Приблизив к сощуренным глазам газету, она прочитала вслух:

— «Пограничники Петров и Осипенко с розыскной собакой Рекс обнаружили на границе следы неизвестного человека. Двадцать шесть километров по тайге и сопкам преследовали они нарушителя. При задержании враг оказал вооруженное сопротивление, в результате чего Рекс был убит. На обратном пути задержанный неоднократно предлагал наряду крупную сумму денег, но Петров сказал, что пограничники Родиной не торгуют. За бдительность и мужество Петрову и Осипенко объявлена благодарность».

Татьяна Михайловна улыбнулась и вернула газету, ничего не сказав.

А майор продолжал с издевкой:

— «Враг не прошел!», «Пограничники Родиной не торгуют»... Ну, прямо как о защитниках Сталинграда, честное слово!

Он достал из ящика стола книжку в ярком красивом переплете и затряс ею перед лицом москвички:

— Вот как надо писать! Просто, скромно, красиво! — И, глядя на меня, майор принялся объяснять:— Понимаешь, зашел недавно в нашу библиотеку. Гляжу, новая книга, «Пятидесятая параллель». Дай, думаю, почитаю. Не иначе, как о нашей сахалинской границе. Взял. А в ней про жизнь рыбаков. Но все равно — здорово написано! Я ведь сам до армии рыбачил. За одну ночь прочитал.