Сульянов Анатолий Константинович
Только одна ночь
Вечер был тихий и теплый. Легкий ветерок прошелестел листьями кустарника, перекинулся на густую разросшуюся крону, бесновато помотался среди верхушек деревьев, беззвучно поворочался какое-то время и покорно улегся на отсыревших ветках могучих тополей и белоствольных берез.
Вечернюю тишину изредка нарушали чьи-то голоса, короткие гудки автомобилей, пронзительный писк носившихся в небе летучих мышей. Отовсюду неслись ночные запахи цветов, свежескошенной травы, вызревавших в саду яблок; после короткого дождя воздух был полон свежестью и прохладой, вдохнешь и ощущаешь во рту настоянный на травах и цветах медовый нектар.
Установившаяся темнота спрятала тонкую вязь облачности, и аспидной черноты небо сразу раскрылось, выставив напоказ яркие ожерелья далеких созвездий.
Говорят, счастлив тот, кто утром с желанием идет на работу, а вечером с такой же охотой спешит домой. Анатолий Павлович Скорняков считал себя счастливым, но по давней привычке, прежде чем уехать домой, направился к аллеям уютного, сплошь засаженного березами, тополями, яблонями военного городка. Дорожка тянулась вдоль деревьев, опоясывая выгороженное металлической сеткой, освещенное фонарями футбольное поле.
Он любил красоту, строгость и особую ухоженность военных городков. После душного, прокуренного кабинета, который никогда не оставался без людей, хорошо дышалось и хорошо думалось. А думать было о чем. Опять не смог вырваться в ракетный дивизион. Новая техника, боевое дежурство… Все ли отлажено — вот что беспокоит. Позвонил — ответ весьма оптимистичен. Да, что-что, а докладывать научились… Другие иногда так бойко рапортуют, что и не разберешь, где правда, а где хвастовство одно. Нет, самые ответственные участки — под личный контроль. Смотри в оба. Сегодня совсем уже собрался ехать, а тут с неотложными делами — заместитель Петр Самойлович Лисицын. «Человек деловой, умный, с большим опытом, отменный специалист — так охарактеризовали его в вышестоящем штабе. — Горячий приверженец всего нового. Опирайтесь, товарищ Скорняков, на своего зама. Он — ваш ближайший помощник, дело знает лучше других. Правда, характер трудноват».
Почти год вместе. Действительно, Лисицын дело знает основательно, увлечен автоматизированной системой управления — АСУ «Сапфир». Надо же, удивился Скорняков, выслушав пояснения Лисицына по АСУ, на специальных курсах не был, а технику, и особенно математическое моделирование решения задач боевого управления, знает превосходно. Не мало, видимо, вечеров Петр Самойлович провел над схемами и их техническими описаниями, чтобы досконально изучить и основные алгоритмы, и прохождение информации по блокам, и органы управления. И память отменная, позавидовал Скорняков, что ни спроси — ответ готов. Действительно, повезло на зама. Не часто встречаются такие способные люди. Еще Скорнякову нравилась в Лисицыне его манера медленно говорить. Каждую фразу будто вкладывает в голову.
Снова вспомнился разговор в Москве. «По моему убеждению, — сказал генерал, — Лисицын весьма перспективный руководитель. Приедете на место — командный пункт посмотрите. Его детище. Вместо стула да телефона — АРМы — автоматизированные рабочие места, воздушная обстановка отражена на электронном планшете. Дневал и ночевал Лисицын на КП, когда аппаратуру АСУ «Сапфир» устанавливали, сам участвовал в разработке, сам и внедрял».
КП действительно удивил Скорнякова, ничего подобного раньше не встречал, многого не знал. С ходу пришлось изучать и АСУ, и КП. И первым пришел ему на помощь Лисицын. Снисходительность и внимание его вызвали у Скорнякова доброжелательное отношение к заместителю. Все, кто видел их вместе, отмечали, что Лисицын иногда даже слишком усердствует в желании поддерживать их хорошо сложившиеся отношения. И если Скорняков обращался к Лисицыну по имени и отчеству, как к старшему по возрасту, то Петр Самойлович не позволял себе подобного и к Скорнякову обращался то по званию, то по должности, подчеркивая тем самым и четкое знание армейской субординации, и уважительное отношение к Скорнякову. «Все складывается как нельзя лучше, — делал вывод Скорняков. — Лисицын действительно помогает в большом и малом, да и трудно характера пока не видно».
Скорняков шел по аллее неторопливо, перебирая в памяти все события такого длинного дня. Из-за поворота выскочила небольшая, серой масти собака Дружок и, вытянув передние лапы, бросилась под ноги Скорнякову. Собака жила в городке не первый год, офицеры и солдаты баловали ее, любили с ней повозиться. Когда собирались посмотреть очередную баталию на футбольном поле, Дружок с лаем носился между скамеек, лизал подставленные ладони офицеров, охотно брал из их рук конфеты и другие лакомства. Но особой любовью пользовался Дружок у солдат, часто бежал рядом со строем, первым встречал солдат после подъема, когда те, поеживаясь от прохлады, выходили на зарядку. Дружок знал почти всех офицеров и солдат штаба; утром, довольно повизгивая, сопровождал их от КПП до здания штаба и возвращался назад, чтобы эскортировать очередную группу входивших в городок военнослужащих. Если через КПП проходили незнакомые ему, приехавшие в командировку люди, Дружок подолгу оглядывал новичков, молча и беззлобно скалил зубы, показывая розовые десны, и чинно шел рядом до штаба, словно передавая их в распоряжение стоявшего на посту часового. Пока контролер проверял пропуск, Дружок принимал свою привычную позу: морда хищно вытянута, лапы в готовности к прыжку, хвост — в линию, уши топориком.
Лисицына в день его первого появления в городке Дружок встретил настороженно, долго обнюхивал, присматривался, ходил вокруг, но, как только встретился с ним взглядом, неожиданно залаял. Лисицын изменился в лице, раздраженно пнул Дружка носком сапога и брезгливо проворчал: «Собак в городке развели!» С тех пор между Лисицыным и Дружком установились натянутые отношения.
— Здравствуй, Дружок! Здравствуй, разбойник! — Скорняков ласково потрепал собаку за уши, погладил спину и загривок, достал из кармана карамельку (конфеты часто сосал сам, чтобы меньше курить) и протянул собаке; та сладко зачавкала, с хрустом раздавив карамельку, долго облизывалась, высовывая длинный розовый язык. — Гуляй, гуляй теперь, Дружок, гуляй! — Скорняков подтолкнул собаку и отряхнул руки.
Дружок какое-то время постоял в нерешительности — ему явно не хотелось уходить — дружелюбно вилял хвостом, ласково смотрел на Скорнякова и только после повторного требования Анатолия Павловича медленно, пригнув голову, пошел в сторону строевого плаца, откуда все громче раздавался топот идущих на вечернюю прогулку солдат. Скорняков проводил взглядом собаку, посмотрел на прикрытые густой листвой тускло светившие уличные лампы и не спеша двинулся по асфальтовой дорожке.
До Скорнякова донесся знакомый до щемящей боли в сердце звук — оттуда, из звездных глубин, отчетливо слышался ровный гул турбины двигателя; тот самый гул, который он услышал в своем первом курсантском полете на учебном реактивном истребителе. Не веря себе, он оглянулся и посмотрел вверх. Было тихо. Почудилось, видно, подумал он.
Анатолий Павлович снова прислушался, напрягся, тут же ощутив всем телом вибрацию и приглушенный гул работающей турбины, и по привычке, как бывало в полетах, потянулся вперед, чтобы лучше рассмотреть показания приборов. И увидел их светящиеся стрелки, почувствовал идущую от двигателя кабинную теплоту, крепко сжал шероховатую ручку управления. И как тогда, в те далекие юношеские годы, ощутил, как радостно забилось сердце, словно оттуда, из глубин времени, дохнули на него и июльская теплынь аэродрома, и сухие короткие доклады курсантов по радио, и гул взлетающих и садящихся самолетов — отзвуки всего того, что казалось уже давно забытым, что с годами расплескалось по бурной, непоседливой, полной и забот, и радостей реке его жизни. По-мальчишечьи захотелось кинуться в кабину истребителя и немедля взлететь…
Перед уходом из штаба Скорняков позвонил оперативному дежурному. Голос оперативного узнал сразу: полковник Вадим Прилепский. В одной части служили. Хороший офицер, храбрый и решительный. С командира звена его заприметил, помогал парню по службе. Вадим самозабвенно любил свою мать — она растила его одна. Вадим — незаконнорожденный ребенок и был очарователен, как истинное дитя любви. Женщины засматривались на него: высок, строен, глаза голубые; говорят, что летчики — рядом с небесной голубизной, оттого, мол, у них в глазах васильки-то и расцветают. Как знать, может, и так.
Воспоминания покинули Скорнякова, как только он свернул в самую дальнюю полутемную аллею. Здесь Анатолий Павлович сразу же ощутил ночную прохладу, сырость, запахи прелых листьев; сюда доносились звуки улицы, чей-то грубый, хриплый голос из-за забора, отделявшего военный городок от овощной базы.
