Январь-февраль 1944 года стали переломными в долгой осаде Ленинграда. Враг был отброшен от стен города, Советская армия успешно наступала на Запад, но сопротивление оккупантов не ослабевало. Особенно жестокими были бои за крупные узлы обороны немцев. Так случилось и под Нарвой. Вырвавшиеся вперед наши части иногда попадали в окружение.
Произошло это и с подразделением, в котором служила Валентина. Четверо суток находились они без продовольствия, почти не имея боеприпасов. Немцы, не получая ответного огня, расстреливали окруженных с близкого расстояния. Из репродукторов, развешанных на деревьях, неслись призывы сдаваться и танцевальная музыка. Такое было представление о моральном духе советских бойцов, в основном молодежи: послушают красивую музыку, затоскуют по мирной жизни и поднимут вверх руки.
Погиб радист, и Валентина, к тому времени освоившая радиосвязь, приняла рацию. Командир окруженной группы полковник С.М. Шуляев решил в эту ночь пробиваться к своим, вызвав огонь на себя. Нередко наши бойцы решались на этот шаг, когда все возможности отбиться были уже исчерпаны. Валентина передала координаты, и когда рядом рванул первый наш снаряд, взвалив рацию, с наганом в руке, бросилась вместе с цепью бойцов на немецкие пулеметы. «Вставай! – тянула она за рукав упавшего в воронку солдата. – Вставай!» Не все были тут видавшими лиха фронтовиками – в пополнении 1944 года встречалось немало «зеленых» мальчишек.
Автоматные диски пусты, в ход – гранаты. Первый раз метнула она боевую гранату в цель. Еще полсотни шагов. Артналет не стихал, столбы земли вздымались там и тут. Высоченная сосна в лунном свете вдруг взлетает комлем вверх. Начинает бить немецкая артиллерия по нашим позициям, куда прорывались бойцы. Снова окопы – чьи? От взрыва скатилась в один из них, кто-то ворочается, пытается встать. Ухватилась за шинель – наша, родимая, грубошерстная, немецкая – мягче… Хромовые сапоги, которые Валя не снимала все эти дни, находясь в окружении, стаскивали в деревенской бане. Ноги обморожены до колен. От эвакуации в госпиталь наотрез отказалась, поверила лекарским способностям простых женщин той маленькой деревеньки на реке Плюсса.
Народными средствами – глиной, яйцами, уксусом, травяными примочками – деревенские целители спасли девушке ноги. Но встать, ходить еще долго не могла. Указ о награждении орденом Славы сержант Каужен слушала уже стоя на ногах. Сам орден вручали ей позже, в Смольном.
Польша, Пруссия, тяжелые переходы, бои. Война подходила к концу, страна готовилась к мирной жизни. Незадолго до Победы комдив вызвал ее в штаб. «Жива? Иди учись!» Зимой 1944 года, когда наши войска гнали врага от Ленинграда, на берегу Луги встретилась разведчица 9-го артполка с комиссаром партизанского отряда Владимиром Дмитриевичем Шапошниковым, тоже лесгафтовцем. Встреча стала их общей судьбой. Вернувшись после войны в Ленинград, отпраздновали свадьбу, продолжили учебу, прерванную войной.
Июньским днем 1940-го вместе со школьным учителем вошла она первый раз во двор института на улице Декабристов. Обратила внимание на вывеску: «Научно-исследовательский институт физической культуры».
«Хочу учиться здесь!» Учитель успокоил: «Будешь. Только сначала надо закончить обычный институт».
15 лет В.И. Шапошникова была заместителем директора НИИ по научной работе – более 130 книг, монографий, публикаций… Ветеран войны, ветеран спорта, ведущий специалист по хронобиологии, трудится Валентина Ивановна и сейчас в ГНИИ социально-экономических проблем и спортивно-оздоровительных технологий Государственного национального института физической культуры им. П.Ф. Лесгафта.
Ордена, медали должны вручаться героям. И все же не о наградах думали они – вчерашние студенты и школьники, – надевая гимнастерки и пилотки.
Высшей честью считали они «возможность умереть за свой народ». Так было на Руси испокон веков. И так будет.
Короткая повесть о долгом пути в партизаны
В партизанских полках, громивших врага с внешней стороны блокадного кольца, было много местных жителей, бойцов, попавших в первые месяцы войны в окружение. Для укрепления командного состава партизанских бригад перебрасывались разными путями через линию фронта кадровые военные, чекисты… Лев Каждан, будущий разведчик известной 3-й бригады А.В. Германа, пробивался в партизанский край из неволи целых два года.
На фронт – всем составом бюро
Его отец Герш Ицкович – скрипач, солист симфонического оркестра – музыке сына не учил, не намеревался выводить его на музыкальное поприще. Знал «оборотную сторону медали»: сколько требуется терпения, упорства, самопожертвования, а будет ли еще успех… Возможно, чувствовал тягу сына к точным наукам. После скоропостижной смерти отца семья переехала из Витебска в Ленинград к родственникам. Здесь Лёва закончил восьмилетку и, чтобы поддержать хворавшую мать, пошел лаборантом на кафедру физики в Технологический институт; учебу продолжал в вечерней школе.
Преподаватели отмечали хорошие знания по всем предметам, в том числе и по немецкому… Кроме учебы и работы, на его плечах лежали домашние заботы: после тяжелой травмы мама не могла ни вымыть полы, ни сходить в магазин, ни постирать. Сын помогал охотно, был рад, что может поддержать семью. С гордостью нес домой бутылку молока, которое полагалось сотрудникам лаборатории «за вредность», – разрабатывали, испытывали там новые виды пороха.
В первые же дни войны всем составом комсомольского бюро, в которое входил и Лев, решили: только на фронт! Их возвращали из военкомата дважды – сотрудники лаборатории имели бронь, – а на третий раз махнули рукой, направили в народное ополчение. Получать аттестат об окончании средней школы выпускник Каждан пришел уже в гимнастерке и пилотке.
Полк дивизии народного ополчения формировался в Холодильном институте на улице Ломоносова. Там же, в подвалах института, были и казармы. Изучали Устав, устройство винтовки, приемы штыкового боя и, конечно, как отдавать честь… Не сделав ни одного учебного выстрела, в полной выкладке – винтовка, скатка, противогаз – колонна двинулась к Лиговскому. Провожали молодого бойца мама и сестра Соня с четырехлетней дочкой Танюшкой. (Мама умрет в блокаду, ее Лёва уже не увидит никогда, а вот Танюшка вынесет все блокадные испытания; живет она и поныне в родном городе, теперь уже Петербурге.)
Зачислен был молодой ополченец вторым номером в расчет «Дегтярёва» и кроме всей положенной бойцу амуниции нес коробку с пулеметными дисками. Стояла июльская жара, долгий переход давался тяжело им – неподготовленным, освобожденным в свое время от службы «по броне» или состоянию здоровья научным работникам, учителям, служащим. Кто-то прилег на обочине, пытаясь остановить носовое кровотечение…
Ополченцам отвели участок обороны в районе реки Луги. Рыли траншеи, землянки, окопчики в отдалении – «секреты». Обычная мирная жизнь, если не считать переполоха из-за случайно подстреленного мишки. В ночном «секрете», услышав треск в кустах и не получив ответа на грозное «стой!», дали залп. Прибежал разводящий, командиры, поднялась суматоха. Необстрелянные, вчера еще гражданские люди, они не знали, как близко от них война… И на войне на каждом шагу – случай или судьба.
В один из последних мирных дней командир взвода послал его с донесением в штаб полка, находившегося в 3–4 километрах от линии траншей. С винтовкой, без шинели, налегке Лев побежал в «штабную» деревню. Там его оставили ночевать – вернешься в роту утром. А утром, на том участке, где окопался взвод, он увидел следы гусениц. Танки! Бой был короткий, смертельный. Погиб пулеметчик, были раненые. Немецкие танковые клинья стремительно охватывали Ленинград.
Из штаба полка, опять нарочным (никакой другой связи не было) поступил приказ их взводу прикрывать отступление. Взвод – а это четыре отделения – залег в низине. Ночь, темень и дождь, дождь. Началась пора осенних дождей. Мертвая, пугающая тишина, только шум капель дождевой воды. Где рота, полк, где, наконец, противник? Приказ строиться выполнили не сразу, потерялось одно отделение. Прибежали, только начали построение… Вдруг из ближних кустов, смутно проглядывающих в темноте, шквальные автоматные очереди. Стук выстрелов и проблески огня. Взвод бросился врассыпную, большая часть – к лесу. Там, в мокром молчаливом лесу, встретил Лев рассвет.
У старшего по званию, сержанта, оказался на руке компас; определились, куда идти. Но группа, к которой примкнул Лев, не торопилась выступать. Сидели на поваленной сосне, подавленно молчали. Тут только кто-то сказал ему: «Коробку зачем таскаешь? Где пулемет?». Группа, похоже, не собиралась отсюда уходить. Вдвоем с пареньком-красноармейцем, определив направление, двинулись в сторону Ленинграда.
За проволокой
Двое суток пробирались лесом, дождь лил и ночью, и днем. В кармане ни сухаря; от кислой клюквы, брусники распухли губы и десны. Несколько раз попадались тетерева – вскидывали винтовки. Сухой щелчок. Патроны, спрятанные за пазухой, не уберечь от воды – шинель, гимнастерку хоть отжимай.
