Три соседних расчёта через дорогу соорудили жильё покруче. Такая же яма, как и у Волкова, была сверху закрыта досками. В ней было значительно теплее, чем у Витиного расчета, это плюс, но смрад от самодельной печки был такой, что делал пребывание в землянке для цивилизованного человека невыносимым. Поддубный только раз туда сунулся и пулей вылетел обратно. Но, похоже, личный состав адаптировался к такому уровню жизни, и ничего неприятного в ней для себя не находил.
Перекрёсток дороги и канала, возле которого стояло Витино орудие, почему-то стал излюбленным местом встреч самых разных делегаций парламентёров с той и с другой стороны, поэтому Поддубный видел всех участников этих переговоров, хотя и не слышал, из-за дальности расстояния, о чем они там говорят.
Как-то раз, пристроившись к теплому кружку контрактников, (угостили водочкой), около кухни, Витя услышал рассказ, к которому, как он с изумлением понял, и сам имел некоторое отношение. Тот «Урал», который встретился Вите в первую ночь под Первомайским, от перекрёстка махнул в прямом направлении. В поселке она побывала точно; как они догадались, что заехали совсем не туда — неизвестно. Водитель и его пассажир ситуацию не комментировали никак; но осведомлённые люди говорили, что с того случая у капитана стал дёргаться правый глаз, а у водителя — левый. Строго говоря, это были первые военнослужащие федеральных войск, вступившие в занятый радуевцами населённый пункт, который в виду превосходящих сил противника им тут же пришлось оставить. Витя хотя и смеялся, но свою вину чувствовал: «Надо бы было получше объяснить „усталой голове“ обстановку; сказать, что впереди только противник». Теперь-то Поддубный твёрдо знал, что никакого противотанкового взвода поблизости не было, и что тот заблудившийся «Урал» с самого начала выбрал неверную дорогу. (Через пару месяцев и с самим лейтенантом Поддубным приключился подобный казус, но это уже совсем другая история).
В течение недели ещё раз подбросили машины со снарядами, добавив пищу для костра; а вот с взрывателями вышла заминка. Без специальных ключей заглушки из снарядов никак не хотели выкручиваться. Слава Богу, не у всех, но таких оказалось довольно много; приржавели, что ли. Так, с десяток снарядов оказались неподготовленными, а Поддубного это огорчало весьма чувствительно: непорядок он терпеть не мог, особенно в таком важном деле. Свою низкую техническую информированность в этом вопросе Виктор ощущал весьма болезненно; на военной кафедре как-то не уделили должного внимания вопросам ЗИПов, а так лейтенанту приходилось смотреть на незнакомый инструмент как барану на новые ворота. А ведь надо работать, учиться поздно; не у солдат же спрашивать, в самом деле — офицер-то он. Кое-какие полезные сведения удалось почерпнуть у юного начальника службы РАВ дивизиона лейтенанта Толи. И, по крайней мере, затвор у пушки Витя разобрать мог. Недостаток знаний приходилось компенсировать выдумкой и энтузиазмом. Но вытерли снаряды, честно сказать, спустя рукава.
— Да ладно, то ли будет бой, то ли нет, — успокаивал лейтенанта сержант Волков, — надоело все. Хоть решали бы скорее что-нибудь.
Желание сержанта Волкова не так скоро, но сбылось: три раза назначали штурм и три раза откладывали. И вот наступил ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ.
С утра было пасмурно. Несмотря на то, что на улице стоял январь, канал, из которого батарея брала воду, не замерзал. И оказался он, надо сказать, неожиданно глубоким и широким — как маленькая река.
Витя отправился умываться, (погода была тёплая), а также почистить зубы, — последний раз он был у стоматолога ещё в девятом классе, чем очень гордился, и ему совсем не светило добавить к больным коленкам нестерпимо ноющие зубы. Но процесс гигиенических потуг прервало не совсем ординарное событие, по крайней мере, раньше Поддубный такого не видел. Один из омоновцев быстро разделся до трусов и прыгнул в воду. И долго, (до отвисания челюстей у почтенной публики), плавал. Это вам не моржи — сиганут в прорубь и тут же назад. Нет! Здоровый этот парень плавал как на пляже. А когда, наконец, вылез, начал бегать вдоль берега, подпрыгивая, вытрясая из ушей воду, отфыркиваясь и довольно улыбаясь.
На солдат — срочников, кутающихся и дрожащих, это произвело ошеломляющее впечатление. Суета замерла: все смотрели на этого «Геракла» с открытыми ртами. Они не то, чтобы были морально унижены. Нет. Они были морально уничтожены. Стояли и молчали. Долго. Витя и сам почувствовал себя «рахитом», (очень болезненное чувство). Но потом один солдат вспомнил о своих обязанностях, затем другой, а потом и все вернулись к своим делам. Ну, не дано нам так!
Витя вернулся к машине, чтобы сложить вещи, а потом заглянуть к Ахмеду на кухню — не готов ли завтрак. У прапорщика пахло как всегда — пшённой кашей. «Черт, опять каша!» — с большим неудовольствием подумал лейтенант. После пайка из тушенки и консервов переход на каши доставил мало удовольствия. А чай без сахара просто добивал. Но хорошо было то, что кормили регулярно, и кухня была под боком.
Уяснив себе, что время до завтрака ещё оставалось, Витя пошёл на позицию. Не успел он дойти до вверенного расчёта, как что-то вокруг серьёзно изменилось. К частым полётам «вертушек» уже успели привыкнуть, но сейчас их рёв стал просто оглушающим и в линии домов Первомайского вспыхнул первый разрыв. Затем второй, третий… и пошло, и поехало.
— К бою! — закричал лейтенант отчаянным голосом и тяжело побежал на позицию.
Когда он добрался до нее, то увидел, что бойцы пребывают в лёгкой растерянности. Никакого ОМОНа не было: их быстро перебросили куда-то на другую сторону села. Витю это не обрадовало, значит, атаки он не увидит. Справа, через дорогу, расчёты Зарифуллина уже открыли огонь по намеченным заранее целям.
— Заряжай! — быстро скомандовал Поддубный.
Волков эффектно вогнал снаряд в казённик, Коломейчук крутился возле прицела. Причём куда он наводил, было совершенно неясно, ведь никаких указаний по этому поводу наводчик не получал. Витя, упустив этот «маловажный» момент из виду, отогнал обоих от орудия, и торжественно дёрнул спусковой рычаг. И ничего! Выстрела не последовало. Поддубный выпучил глаза и предался отчаянию. Зарифуллин бухал уже четвертый или пятый залп, а Витино орудие стояло в безмолвии. Мало того, почти все контрактники собрались на Витиной половине батареи, причём один из них занял собственноручно выкопанный Поддубным окоп, и прикалывались над бестолковым «пиджаком». Витя метался от окопа к пушке, смотрел в бинокль результаты стрельбы, попутно ругаясь с захватчиком своего окопа, и дико нервничал. Слева дали очередь из «Шилки»: один из столбов, стоявших вдоль дороги в поселок, переломился и повис на проводах. Чуть дальше стоявший танк дал выстрел и замолчал, наверное, тоже что-то сломалось.
Витя снова подскочил к казённику, в безумной надежде ухватился пальцами за выступающий ободок снаряда и попытался его вытащить. Снаряд легко пошёл назад и оказался в руках у лейтенанта: он был просто плохо очищен от смазки. Поддубный коротко глянул на Волкова — и тот понял. Загнали в пушку другой снаряд, Витя дёрнул — пушка подпрыгнула, оглушила всех отдачей и снаряд отправился в Первомайский. Успели сделать два выстрела, и примчался Донецков:
— Прекратить огонь!
Витя огляделся: Гарри самозабвенно лупил из автомата. Расстояние в принципе позволяло, но стрелять в белый свет как в копеечку… Нет, этого Поддубный не понимал. Он подошёл к Гарри и дал ему пендель:
— Кто разрешил стрелять из автомата?!
Гарри от волнения и обиды забыл все русские слова и что-то кричал по-татарски.
А вот «Шилка» не унималась. Как вела огонь, так и продолжала. Вокруг бегал какой-то майор, (Витя его не знал), и вопил, чтобы прекратили это безобразие. Наконец из машины высунулся лейтенант, (Поддубному он был знаком только по имени — Костя), и раздражённо спросил:
— Ну, кто это приказал-то?
Не слышно было, что ответил майор лейтенанту, но ответные реплики было слышно очень хорошо:
— У меня своё начальство! И мне приказано вести огонь!! И приказ никто не отменял!!! Всё!!!!
Бесстрашный лейтенант скрылся в люке, а начальник в бессильной злобе заколотил по броне. В этот момент «Шилка» умолкла сама, скорее всего, патроны кончились.
На позиции наступила относительная тишина, ваучеры покрутились и ушли в сторону кухни, а у Вити появилась новая головная боль: лопаты. Большие сапёрные лопаты. Оказывается, приходил ОМОН — чего им надо было копать? танкисты — дожили, лопат нет! — и ещё кто-то, спросили лопаты, и Волков, добрая душа, (а точнее, его особенно-то никто и не спрашивал) — им отдал. А теперь лопат нет, где их искать — неизвестно. Правда, танкисты одну вернули — поломанную. Витя так и сказал расчёту:
— Ещё куда переедем, — руками копать будете!
