были, ухнула бомба. Вот такие вот странные вещи происходили. Предчувствие… Я этим не обладал».
К слову сказать, грузин Хубулава Кондрат Михайлович (1917 г.р.) к 40-летию Победы был награжден орденом Отечественной войны I степени (06.11.1985 г.). И кто знает, может быть, ангел-хранитель его бережет до сих пор.
ДЕЗЕРТИРОВАЛ ИЗ ТЫЛА НА ФРОНТ
«Военный Трибунал 151-й стрелковой дивизии
17 марта 1943 г.
СПРАВКА
Выдана старшему сержанту Ария Семену Львовичу в том, что с него за проявленное мужество и отвагу в борьбе с фашизмом, определением Военного трибунала 151 сд от 17 марта 1943 г. снята судимость.
Председатель военного трибунала 151 сд.
Военный юрист 3 ранга
Сорокин».
С таким документом старший сержант Ария направился во 2-й запасной стрелковый полк, дислоцирующийся в городе Азове. Надо сказать, что отправился пешком, прямо с передовой из 683-й отдельной штрафной роты 151-й стрелковой дивизии Южного фронта.
«Практически это на фронте, но немножко в тылу, — рассказывает Семен Львович. — Ростовская область, на море. И я пошел пешком в этот город Азов. Сколько я шел, не помню, ну, три или четыре дня. Быстро добрался. Настроение было другое…
И вот я прибыл в Азов, у меня посмотрели мою трудовую книжку, что я — механик-водитель танка Т-34. И зачислили кандидатом в танковое училище, на пятимесячное обучение. Там готовили командиров танков. А я не хотел быть ни командиром танка, ни офицером… Потому что уже знал: командир танка тянет такую же лямку, как и любой рядовой солдат-танкист, но он еще и отвечает за все…
В это время приехала машина с “купцами” “Купцами” называли приехавших с передовой представителей тех частей, которые набирали себе солдат. Я увидел у них на машине огромный гвардейский знак. И понял, что это какая-то приличная часть — гвардейские части всегда были приличные.
Ну, они, кого надо, отобрали, составили списки и собрались уезжать. И тогда я схватил свой вещмешок, кинул через борт, залез туда к ним и уехал с этой машиной, куда они, — на фронт. Без списка, без “ничего”.
“Слушайте, ну мне же было двадцать лет, сами понимаете… Я был отчаянный мальчишка”.
“Ну, вот я решил уехать на передовую, на фронт. Мне надоело сидеть в том Азове, два месяца ничего не делать… Я решил: уеду на фронт, к чертям! Мне это училище совершенно не нужно.
Мы проехали километров двести, наверное, или сто, я сейчас не помню. Они остановились, и те офицеры, которые приезжали за нами, начали делать перекличку.
Т-34
И я оказался лишним. Они мне говорят: “А ты откуда взялся?” Я говорю: “Мне там надоело сидеть запасным, я хочу на фронт”. Они говорят: “Ну, что с тобой делать — непонятно, ехать двести километров назад, это ж черт знает что…” Потом они у меня спрашивают: “А что ты умеешь делать?” Мол, могу я им пригодиться или нет… Я говорю: “А что вам нужно? Я могу, например, водить любую механику, кроме самолета…” Они меня спрашивают: “А с мотоциклом ты знаком?” Я говорю, “Да, я могу водить мотоцикл, у меня есть опыт” А я в школе в десятом классе проходил практику — езда на мотоцикле… А у них, как выяснилось, был в полку мотоцикл, который доставлял им головную боль, никто на нем ездить не умел, и они его возили в грузовике… Я говорю: “Мотоцикл водить могу”. Они: “Ну, хорошо, если не врешь, то ты нам тогда пригодишься, но если ты нам соврал, то мы не поленимся тебя обратно отвезти хоть за триста километров”
Когда мы в полк приехали, мне первым делом предъявили этот мотоцикл, я продемонстрировал, что знаком с этим делом, и меня оставили в этом полку. Это был 51-й гвардейский Краснознаменный минометный полк. И в нем я воевал до самого конца войны». Словом, Семен Львович, даже пройдя мясорубку штрафной роты, дезертировал, но дезертировал, и это примечательно, из тыла на фронт. Важная деталь в его биографии. Судьбоносная.
Старший сержант Ария родился в семье инженера металлургического завода Льва Семеновича, в городе Енакиево Донецкой области. Позже семья переехала в Харьков, где и прошло детство Семена Львовича. В Харькове он окончил среднюю школу, там же его призвали в армию, в сороковом году.
«В тридцать девятом году вышел закон: кто закончил среднюю школу и к моменту призыва имел семнадцать лет и девять месяцев — призывается в армию, — вспоминает С.Л. Ария. — И вот я был призван в армию и уехал служить в Новосибирский институт военных инженеров транспорта.
Это была срочная служба в армии. То есть институт считался срочной службой. Студенты днем сидели на лекциях, а кончались лекции, и начиналась военная подготовка. Я был и студент, и солдат-срочник. Оттуда и попал на войну». В 19-й отдельный запасной танковый полк… Но не сразу. Из Новосибирска весь курс Семена Львовича мобилизовали, погрузили в эшелон и отправили под Москву. Однако до фронта студенты так и не доехали. Эшелон разбомбили, Ария был контужен и попал в госпиталь.
А в это время 19-й отдельный запасной танковый полк, который дислоцировался до войны недалеко от Харькова, рядышком с паровозостроительным заводом, выпускающим Т-34, в июле вошел в состав действующей армии и принял свой первый бой. В августе, после переформирования, полк вывели с Юго-Западного фронта и отправили на Урал в Нижний Тагил, где он снова оказался рядышком с Харьковским паровозостроительным заводом.
С.Л. Ария продолжает свой рассказ: «После госпиталя меня направили в 19-й учебный танковый полк, располагавшийся в Нижнем Тагиле. Полк состоял из батальонов, каждый из* которых готовил танкистов определенной специальности: в одном готовили командиров танка, в другом — башнеров (заряжающих) и т. д. Я попал в батальон, готовивший механиков-водителей.
Обучение производилось на натуре: стояли танки, нас обучали вождению, связи с командиром, устройству, обслуживанию двигателя. Надо сказать, что в зимних условиях завести двигатель танка было очень тяжело. Для этого нужно было часа за два до выезда его прогреть, то есть подсунуть под танк противень величиной чуть меньше танка, в этот противень налить дизельное топливо и поджечь. Часа через полтора танк, который, как и мы, был весь в копоти, начинали заводить.
От экипажа требовалась взаимозаменяемость. На самом деле никакой взаимозаменяемости не было — очень уж краткое обучение было, но несколько раз я выстрелил из орудия. Также нас отводили на полигон, сажали в танк, заставляли преодолевать препятствия, менять трак (это была очень тяжелая операция — ремонт гусеницы). В эти два или три месяца, что длилось обучение, мы участвовали и в сборке танков на главном конвейере завода. <.. >
После учебы всех погрузили в эшелон вместе с Т-34 и отправили на фронт. На фронт нас отправили через Среднюю Азию. Перевозили на пароме из Красноводска на Кавказ, через Каспийское море. По дороге с нашего танка ветром сдуло брезент. А, надо сказать, что без брезента в танке было туго. Брезент был крайне необходим: им накрывались, когда ложились спать, на нем садились покушать, если грузились в эшелон, им нужно было танк сверху накрыть, иначе внутри было бы полно воды. Это были танки военного времени. На верхнем люке вообще не было никаких прокладок, а на люке механика-водителя были какие-то прокладки, но они не держали воду. Так что без брезента было худо. Так вот мне пришлось украсть на складе парус, но об этом особенно рассказывать нечего, это же эпизод не боевой, а скорее из области военно-хозяйственной.
Мы вышли на Северный Кавказ и участвовали в боях за Моздок в составе 2-й танковой бригады. Потом нас перебросили в 225-й танковый полк, который участвовал в боях в районе Минеральных Вод и далее на Кубани».
От чего же отказался механик-водитель танка Т-34 старший сержант Ария, когда не поехал в танковое училище? Об этом можно узнать из воспоминаний другого танкиста, известного писателя Даниила Гранина. Правда, у него была своя война…
В начале 1943 года Гранин стал лейтенантом, имел боевые награды, воевал на Ленинградском фронте. Но случилась самая настоящая оказия… Однако все по порядку: «Зимой 1941–1942 годов я стал чувствовать себя ветераном, знал, куда упадет мина, как растопить печь в землянке, как постелить накат, чтобы песок не ссыпался, и прочие тонкости солдатской жизни. Прожаривал белье от вшей, не дожидаясь вошебойки.
Но появилось и другое — ощущение того, что везуха фронтовая кончается. Из наших ополченцев осталось в батальоне трое, всех остальных убило или забрал госпиталь. Смертный срок службы подходил к пределу, по теории вероятности пуля должна была меня найти, трещит моя авоська. Надо было сообразить какой-то зигзаг. Все больше донимала голодуха, постоянный недоед, все время думаешь о жратве, чем бы брюхо набить. Унизительная жизнь изгоняла все другие мысли.
