Она думала о своей будущей работе, а мысли ее все время возвращались к фрау Ильзе. Обязательно надо ее навестить — узнать хотя бы, как она… Фетшер, если не посажен, о ней позаботится, но едва ли он уцелел — наверное, тоже добрались и до него. А главная его защита — то, что он лечил высокопоставленных бонз — после двадцатого июля могла уже и не сработать. Хорошо бы заехать хоть на десять минут, это, конечно, рискованно, но… В конце концов, они не думали о риске, когда помогали ей бежать. Но если это делать, то только сегодня, сейчас, пока не побывала в Штризене. Потом уже будет нельзя…
Ноги у нее совсем закоченели, она повернулась, притопывая, чтобы хоть немного согреться, и увидела «десятку», но идущую в обратном направлении, со стороны Гроссергартена. Людмила вдруг сообразила, что именно этот номер проходит и по Остра-аллее; конечно, отсюда он свернет вправо по Фалькенштрассе, потом будет Анненкирхе, Постплац и поворот налево, мимо театра. Но что же все-таки делать, куда ехать — в Штризен или туда? Главное, как назло, ни автобуса, ни трамвая… В конце концов, что тут такого, она ведь ничем не рискует, кроме самой себя, а если не заехать сейчас к фрау Ильзе, этого она себе никогда не простит. Трамвай уже подходил к остановке, Людмила подхватила чемоданчик и перебежала через площадь.
Дверь открыла сама фрау Ильзе. Видимо, она не сразу узнала гостью — Людмила была в трауре, с опущенной черной вуалеткой, — но потом глаза ее вдруг испуганно округлились, она схватила ее за рукав и втащила в переднюю, приложив палец к губам.
— Гертруда, дорогая, — заговорила она неестественно громко, запирая дверь, — очень рада вас видеть, но боюсь, что из вашего платья ничего не получится — впрочем, сейчас мы посмотрим вместе, я уже все распорола… Входите, прошу…
Они вошли в профессорский кабинет, беспорядочно загроможденный посторонней мебелью. Фрау Ильзе плотно и тщательно задернула портьеры.
— Люси, ты сошла с ума — вернуться сюда, где тебя может опознать любой сосед! Что случилось? Почему ты не в Баварии?
— Я получила сюда назначение по трудовой мобилизации, на один из заводов. Не беспокойтесь, фрау Ильзе, мои документы прошли уже столько проверок… а что касается соседей, то даже вы меня не сразу узнали, правда? Мне очень хотелось вас повидать, я ведь знаю о… том, что произошло. Примите мое самое глубокое соболезнование, дорогая фрау Ильзе.
— Спасибо, девочка. Спасибо. Но ты все же так неосторожна…
— Ничего, я только на минутку… Почему здесь мебель из других комнат, к вам вселили кого-нибудь?
— Да, целую кучу беженцев, три семьи, я попросила перетащить сюда кое-что из вещей… Но расскажи все же, как ты там жила! Я так за тебя беспокоилась…
— Фрау Ильзе, я беспокоилась за вас больше.
— Ах, что могло случиться со мной, — фрау Ильзе вздохнула. — Арест? После смерти Иоахима это меня уже не пугало. Вообще должна тебе сказать, я перенесла все случившееся… почти спокойно. Может быть, потому, что уже давно была к этому готова. Я ведь знала… догадывалась, чем они занимаются. Почти год… И еще, не знаю, поймешь ли ты… Люди ведь гибнут по-разному, смерть сына была для меня вдвойне ужасна своей бессмысленностью, а Иоахим… он и Эрих знали, во имя чего умирают. Это очень много, моя девочка…
— Вы правы, — тихо отозвалась Людмила. — Это главное — знать, во имя чего…
— Да, да. Скажи мне правду, Люси, — твой приезд сюда не связан с… чем-нибудь подобным?
— Нет, фрау Ильзе. Просто в Баварии уже столько беженцев, что нас начали рассылать по другим местам, особенно молодых и одиноких. Это уж просто совпадение, что я попала именно сюда…
— Я вижу, ты прямо с поезда?
— Да, только что. Вена — Берлин, он ужасно опоздал.
— Подумай, как удачно, еще немного — и ты бы меня не застала. Я теперь не так часто здесь бываю, Люси, живу в основном в Шандау… Кстати, может быть, нам поехать переночевать там? — Фрау Ильзе посмотрела на часы. — На поезд мы еще успеем, а то ведь здесь тебе даже не помыться с дороги — я не хотела бы, чтобы жильцы видели, а то начнутся всякие расспросы… Да и покормить мне сейчас тебя нечем. Правда, поедем?
— Спасибо, фрау Ильзе, но я сегодня вечером должка обязательно зайти по одному адресу — обещала передать письмо. Если вы хотите ехать, выйдем вместе, я вас провожу на вокзал…
— Нет, нет, я тогда тоже останусь. Твой приезд для меня такая радость — бедный Иоахим до самого ареста все волновался, как там наша Людхен… Как раз в последний день пришла твоя открытка — насчет шерсти, мы так смеялись. Удивительно хороший был день, знаешь, никаких предчувствий, ничего; первая весточка от тебя, потом вечером приехал Райнер, мы так приятно провели время… А ночью за ним пришли — в половине третьего, — я проснулась от звонка, сразу посмотрела на часы, а он встал и так спокойно мне говорит: «Прости, Ильзхен, это, вероятно, за мной…» Ну, хорошо! Посиди минутку, я хоть кофе сварю — сегодня одна клиентка принесла мне немного настоящего. Ты знаешь, я ведь теперь успешно занимаюсь шитьем.
— Фрау Ильзе, если вам нужны деньги — честное слово, я ведь свои никуда не тратила…
— Ах что ты, я зарабатываю вполне достаточно. Много ли мне надо!
— Ну, смотрите. А как доктор Фетшер — его не тронули?
— Ты знаешь, нет. Его вызывали тогда, допросили, кажется он отсидел два или три дня. Слишком нужный для них человек. Я всегда говорила: Райнер — это просто живой парадокс, он нужен всем решительно. Меня он очень поддержал, я так ему благодарна! Ну, ты посиди тут, девочка, я сейчас…
Фрау Ильзе вышла, прихватив что-то из буфета, — резной буфет из столовой тоже был теперь здесь, его задвинули в угол, где раньше профессор сиживал возле своего огромного приемника. Приемник исчез, на углу письменного стола стоял маленький дешевый аппарат фиксированной настройки на волну службы оповещения ПВО. Людмила протянула руку, нажала рычажок. Приемничек зашипел не сразу, потом прорезался голос: «…кратковременные атаки ограниченными силами в районах Бонн, Золинген, Дортмунд. Небольшая группа скоростных самолетов между Билефельдом и Падерборном, направление юго-восток. Крупные соединения тяжелых бомбардировщиков в полосе Кёльн — Кассель, направление восток…»
Выключив радио, Людмила обвела комнату взглядом. Боже мой, человека уже нет, а все на месте — книги, карандаши в деревянном стакане, старый массивный «Пеликан» с золотым пером — профессор так к нему привык, что ничем другим писать не мог: возьмешь другую ручку, говорил он, и в голове ни единой мысли… Как может фрау Ильзе жить в окружении всех этих вещей — видеть, вспоминать. А с другой стороны, это и утешение какое-то — все-таки память; разве она сама согласилась бы расстаться с письмом, с веточкой полыни, с томиком Лермонтова…
Вошла фрау Ильзе с кофейником, достала из буфета золоченые мейсенские чашечки.
— Садись, пей и рассказывай все по порядку, как ты там жила. Про Иоахима я тебе сейчас говорить ничего больше не стану, может быть когда-нибудь потом… Могу только одно сказать: он до конца был таким молодцом, я видела его… накануне, уже после приговора. Один-единственный раз дали свидание. Мне сообщили, я сразу побежала туда — это где раньше был Земельный суд, знаешь, на Мюнхнерплац. Он был совершенно спокоен, и это было не наигранное, не ради меня, я бы заметила… Ну хорошо, ты все же мне расскажи!
Людмила стала рассказывать. Когда ударили часы, она спохватилась — было уже половина десятого.
— Фрау Ильзе, мне пора, — сказала она. — Я действительно должна идти, позже будет неудобно…
— Да-да, беги, и спасибо, что навестила. Только ты все-таки не рискуй больше, мало ли что. Лучше позванивай иногда Райнеру, чтобы я знала, что у тебя все в порядке. Телефон помнишь?
— Да, конечно. Я непременно буду звонить ему, фрау Ильзе.
В прихожей, уже отперев дверь, она обняла Людмилу.
— До свиданья, Людхен, будь осторожна. Надо потерпеть еще совсем немного, скоро все кончится. Как бы я хотела когда-нибудь познакомиться с твоей матерью! Ну, ступай, дитя, храни тебя бог…
Восемь скоростных «москито» 627-й эскадрильи АГСН [32] находились в воздухе уже полтора часа. Лейтенант Топпер вылетел из Конингсби в 19.57, с двухминутным опозданием по вине дежурного на контроле; к этому времени «ланкастеры» первого эшелона, стартовавшие из Рединга в 17.30, уже прошли Амьен и приближались к Льежу, где им предстояло снова изменить курс — теперь уже на Аахен. В отличие от зигзагообразного маршрута главных сил, отряд наведения шел почти по прямой: покинув Восточное побережье Англии севернее Грейт-Ярмута, он пересек Северное море, Голландию и стрелой вонзился в воздушное пространство Германии между Мюнстером и Оснабрюком. Топпер шел ведущим, за ним следовала машина мастер-бомбардира Пятой авиагруппы майора Смита. К 21.30 они миновали Гёттинген и мчались на юго-восток, косо перерезая путь армаде из двухсот пятидесяти «Ланкастеров» и трехсот «галифаксов», которая приближалась с запада.
