— Я взвесил, — насмешливо сказал Мальцев. — Вы очень хорошо спрятали людей.
— Тем лучше. Приятно иметь дело с умным человеком. Алечка, посмотри, что у дяди в карманах… Попрошу вас поднять руки на минутку.
— Пожалуйста, ничего не имею против. Мальцев поднял обе руки, но Лена стояла у двери в гостиную, не решаясь выполнить просьбу Ивана Васильевича.
— Не стесняйся, Аля. Посмотри, нет ли у него в карманах оружия.
— Не бойся, Аля. Смотри, — ободряюще сказал Мальцев. — Мы же с тобой друзья…
Любезный тон разговора сбил Лену с толку, и она широко раскрытыми глазами смотрела на мужчин. Она уже догадалась, что пистолет в правом кармане Ивана Васильевича направлен на Мальцева и потому он так послушно поднял руки.
— Ну, в чем же дело, Аля? — строго спросил Иван Васильевич и этим привел ее в движение.
По очереди она осмотрела все карманы, но никакого оружия в них не оказалось.
— Руки можно опустить? — спросил Мальцев, когда Лена закончила осмотр.
— Сейчас. Аля, в боковом кармане у дяди вечная ручка. Дай ее сюда.
Лена вынула массивную, необычно тяжелую ручку и передала Ивану Васильевичу.
— А вы знакомы с этой техникой? — спросил Мальцев.
— Да. Приходилось видеть. Однозарядный пистолет, — ответил подполковник, пряча ручку в карман. — Теперь можно опустить руки. Пройдемте сюда…
Они прошли в гостиную, и здесь Мальцев развалился в кресле, как дома. Лена осталась в дверях.
— Значит, чаю не надо? — спросила она.
— Действительно, время у нас есть, давайте выпьем чайку и поболтаем, — предложил Иван Васильевич.
— Не возражаю.
Лена ушла, и на какое-то время воцарилось молчание. Оба с интересом разглядывали друг друга. Со стороны можно было подумать, что в гостиной сидят два ученых, собирающихся обменяться мнениями о научных проблемах.
— Простите за любопытство, — сказал Мальцев. — Зовут вас Иван Васильевич?
— Совершенно верно.
— Н-да… А ведь я знаю вас давно, майор госбезопасности.
— Теперь уже подполковник.
— Вот как!.. Поздравляю. Карьеру у вас делают быстро. Головокружительно быстро.
— По способностям, — заметил Иван Васильевич, но Мальцев пропустил это мимо ушей.
— Да-а… Знаю вас давно, а вижу впервые.
— А разве вы не собирались со мной встретиться, когда отправлялись в Ленинград?
— Признаться, нет… Казанков у вас?
— У нас.
— Сколько раз я давал себе слово не связываться с Такими болванами. Трус и дурак, — что может быть хуже?
— Это верно, — согласился Иван Васильевич. — Я предпочитаю иметь дело с людьми идейными.
— Вроде этих… девчонки и мальчишки. Как тебя зовут? — спросил Мальцев вошедшую в этот момент Лену.
Лена поставила на стол хлебную корзиночку с галетами и вопросительно взглянула на Ивана Васильевича.
— Он сомневается в том, что вас зовут Аля и что вы дочь Сергея Дмитриевича, — пояснил тот.
— Я не сомневаюсь, — возразил Мальцев, — Я точно знаю, что настоящие дети Завьялова живут при заводе.
— И давно вы это узнали? — спросил Иван Васильевич.
— Часа два тому назад.
— Зачем же вы сюда пришли?
— За вещами. Решил рискнуть. Но как же все-таки тебя зовут, девочка?
— Скажите ему правду, — разрешил Иван Васильевич.
— Меня зовут Елена.
Мирный тон беседы мужчин подействовал на Лену так, что она совсем перестала волноваться.
— И ты, Лена, знала, на что идешь? — спросил Мальцев. — Ты знала, кто я такой?
— Я знала, что вы наш враг.
— Почему во множественном числе? Почему наш?
— Вы враг моей Родины.
— Ах, вот что… А твой брат?
— Он мне не брат, но он тоже патриот.
— Леночка, чай, наверно, готов, — напомнил Иван Васильевич и, когда она ушла, обратился к Мальцеву: — Убедились?
— Да… Вы с детства вбиваете в головы высокие идеи, а они, как попугаи, их повторяют.
— Странный вывод. На собственной своей особе вы испытали, что они не только повторяют эти идеи, но и борются за них. Обычная ваша ошибка. Вы начали с нами войну потому, что недооцениваете силу наших идей.
— Время покажет.
— Согласен.
— Чего вы ждете? — спросил Мальцев после минутного молчания.
— Машину.
— Зачем? Вы, очевидно, думаете, что захватили Мальцева врасплох. Арестовали…
— Тарантула, — подсказал Иван Васильевич.
— Пускай так. Но вы заблуждаетесь, подполковник, — меня нельзя арестовать. Нет такой силы в мире. В любой момент я могу исчезнуть, как невидимка. Испариться. Да, да! Именно поэтому я так спокоен и трачу время на пустую болтовню,
— Я бы не сказал, что вы очень спокойны.
— Ваше дело думать как хотите…. Вы что-то сказали относительно недооценки. Это верная мысль… И как раз она имеет прямое отношение к вашему поведению. Вы недооцениваете меня… Я знаю, что в соседней комнате спрятаны ваши люди. Они есть и во дворе, и на лестнице, и гам, где черный ход. Кругом все оцеплено… И, однако, все это чепуха! Когда будет нужно, я спокойно уйду от вас.
— Это уж какая-то мистика, — с улыбкой сказал Иван Васильевич.
— Я не принимаю ваших идей именно потому, что они узки. Материализм убивает всякую фантазию, воображение… Скучное учение.
— А вам нравится обманывать себя даже сознательно?
Лена принесла на подносе два чайника, достала из буфета стаканы, поставила их на стол и начала разливать чай. Все это делалось на глазах у Мальцева.
— Вам покрепче, Григорий Петрович? — спросила она.
— Как всегда.
Иван Васильевич внимательно следил за настроением врага. Он понимал глубокий смысл, который таился за внешними, бьющими на эффект фразами, и поэтому был очень осторожен. Наблюдал он и за девочкой, боясь, что она чем-нибудь себя выдаст. Нет. Все шло прекрасно, и Лена вполне естественно передвинула стаканы с чаем.
— А может быть, вы хотите сначала поесть? — простодушно предложила она. — У меня осталась от обеда овощная тушенка.
— Спасибо. Я сыт, — сухо ответил Мальцев.
— Вот галеты… Я очень их люблю. Они какие-то рассыпчатые!
Мальцев взглянул на девочку и нахмурил брови. Лена говорила таким тоном, словно ничего не понимала. Не понимала, какой опасности случайно избежала. Не понимала, что сейчас происходит в этой комнате, на ее глазах. Что это? Наивность, глупость или громадное, почти невероятное, самообладание? Иван Васильевич взглянул на часы.
— Ну что? — настороженно спросил Мальцев.
— Ничего… Время у нас еще есть. В вашем деле я многого еще не уяснил, — начал Иван Васильевич, беря стакан в руки. — Вот, например, такой вопрос… Вы немец… фон Штаркман. Но ведь вы обрусевший немец. Вы родились и выросли в России, на русских хлебах, среди русской природы. Россия стала для вас родиной…
— Вам непонятно, почему я националист? — со смехом спросил Мальцев. — Вы верите в ассимиляцию? Посмотрите на людей других национальностей. Сколько веков они живут среди вас…
С этими словами Мальцев начал катать горячий стакан между ладонями рук и отхлебывать чай крупными глотками.
— Я говорю не о национализме, а о нацизме. Между этими понятиями есть существенная разница…
Лена не интересовалась темой разговора. Чтобы не выдать своего волнения, она отошла к буфету и стала передвигать посуду с места на место, делая вид, что очень занята. Сейчас должно что-то случиться, но что именно, — она плохо представляла.
И это случилось.
Речь Мальцева стала неровной, путаной; он поставил недопитый стакан на стол, провел рукой по лбу.
— Мне что-то нехорошо… голова… — с трудом проговорил он и откинулся на спинку стула.
Иван Васильевич встал. Мальцев пробормотал еще несколько непонятных слов и затих.
— Хорошо, Молодец, Леночка. Я в вас не ошибся, — похвалил Иван Васильевич сильно испуганную девочку и подошел к Тарантулу. — Идите сюда. Сейчас я ему открою рот, а вы осторожно ищите там ампулу. Маленькую такую пилюлю стеклянную. Но только не раздавите ее… Она где-нибудь за щекой…
Сказав это, Иван Васильевич одной рукой взялся за подбородок Тарантула, а другой, упираясь в лоб, попробовал открыть ему рот. Это удалось не сразу. Тарантул судорожно стиснул зубы и в таком виде потерял сознание. Сделав несколько попыток, Иван Васильевич переменил руку. Большим и указательным пальцами он нажал на мышцы под скулами и потянул челюсть вниз.
Рот открылся. Оттуда с хрипением стало вырываться дыхание.
— Ну, давайте, Леночка, не бойтесь. Он не укусит. Я держу крепко.
Лена без колебаний залезла пальцем в рот Мальцева.
— Осторожно, не раздавите, — предупредил Иван Васильевич.
— А там ничего нет…
— Смотрите за другой щекой. Поглубже.
— Есть, есть, — прошептала Лена, нащупав пальцем ампулу и перекатывая ее вдоль десен. — Вот она…
