Полагая, что разрушение является единственным методом ведения войны, ставилась цель убивать врага любым способом. Неизменная мысль военных — "смысл жизни состоит в том, чтобы умереть, подобно истинному самураю". Атаки камикадзе, продукт этих двух феодальных концепций, обеспечивали максимальную эффективность действий человека и оружия. А профессиональные милитаристы ловко использовали преимущества сложившейся ситуации".
Доктор Судзуки не только осудил японскую военщину, организовавшую и направлявшую атаки смертников. Он также выступил в целом против японцев, утверждая, что тактика камикадзе является следствием их ненаучного мировоззрения.
Он утверждал, что ненаучное мышление японских военных привело к рождению самоубийственной тактики. "Далекая от того, чтобы ею гордиться, она должна остаться позором японцев", — заявлял Судзуки.
С интересными наблюдениями выступил Ватанабе Казуо из Токийского университета:
"Некоторые из знакомых мне молодых людей были зачислены в подразделения специальных атак… Когда их направили на фронт под звуки медных труб, или когда уже в солдатской форме с ними обращались грубо как с представителями интеллигенции, они лишь говорили себе: "Поживем — увидим!" Или когда их принудили стать добровольцам и-камикадзе и они прошли подготовку, чтобы занять место профессионалов — они утешали себя: "Поживем — увидим!"
Все их поведение основывалось на подобном стоическом отношении. Я уважаю их за этот дух и восхищаюсь людьми, которые были способны вынести все это.
Наша молодежь не могла выразить свое возмущение против обстановки, которую мы, старшее поколение, создали. Но они инстинктивно протестовали и отстаивали то, что считали правильным. Если сегодня пережившие войну камикадзе смущены мыслями о том, что путь, по которому они шли, был неверным, то это не что иное, как суждения, вынесенные исходя из свершившегося позднее. А в то время те, кто имел отношение к камикадзе, руководствовались больше интуицией, чем разумом".
Некоторые японцы отметили тот факт, что духовная сила нации проявляет себя вспышками, но в течение достаточно продолжительного периода она убывает и становится слабой. Характерный пример — атаки камикадзе. Соответственно делался и вывод: духовные основы нации должны быть более прочными, не подверженными кратковременным «приступам» героизма.
Автор одной из книг о японском национальном характере Осима Масанори также не мог обойти тему камикадзе:
"Когда нация переживает кризис, то возникает потребность в незамедлительном действии. В это время ее достоинства и недостатки становятся заметными и явными проявляется настоящий характер народа. Верность императору и патриотизм — реальные добродетели нашей нации — проявились в полной мере. Эти добродетели воплощены в выдающейся доблести наших пилотов-камикадзе.
Часто утверждают, что японцы превосходят другие нации по своей верности и храбрости. Для них смерть лишена страха и ужаса. Поэтому храбрость японцев на поле боя выступает как свидетельство подобного отношения к смерти. В этом состоит сильная сторона японского характера. Но в этом кроется и его слабость, так как японцы склонны относиться несерьезно к своим жизням и всегда готовы умереть. Храбрость для них очень часто — дело импульса, а не тщательно обдуманного и вызревшего решения.
С другой стороны, уроженцы Запада высоко ценят жизнь человека. Поэтому они не стремятся умереть с такой готовностью, как японцы. Вследствие чего они не могут постичь и философию летчиков-камикадзе, самоубийственные атаки которых — не вопрос храбрости. Ведь уроженцы Запада демонстрируют величайшую отвагу, покоряя природу, охотясь на диких животных, открывая новые земли. Но когда они вовлечены в рискованное предприятие, то относятся к нему с величайшей изобретательностью и рассудительностью. Подобный подход должен послужить хорошим уроком для нас".
Атаками камикадзе восхищались все — и друзья, и враги. Американцев всегда поражал боевой дух, демонстрируемый летчиками-самоубийцами. Они изумлялись самой концепции смерти и разрушительному потенциалу их тактики. Дух камикадзе, берущий начало в глубинах японской истории, иллюстрировал на деле концепцию власти духа над материей. "Было какое-то гипнотизирующее восхищение в этой чуждой Западу философии, — вспоминал вице-адмирал Браун. — Мы завороженно наблюдали за каждым пикирующим камикадзе — больше как публика на спектакле, чем жертва, которую собираются убить. На какое-то время мы забывали о себе, собравшись группами и беспомощно думая о человеке, который находится там".
Из этого почти патологического восхищения образовался сумбур теорий и слухов: камикадзе вылетают в бой подобно священникам в рваных рясах; они накачаны наркотиками; они прикованы цепями в кабинах; они — элитная группа, подготовленная к самоубийству с детства и т. п.
Некоторые вполне серьезно доказывали, что японцы не ценят жизнь так высоко, как европейцы. Поэтому им легко расставаться с ней, жалкой и никчемной.
Некоторые исследователи не склонны рассматривать атаки камикадзе как героические. Они пытаются объяснить их, ссылаясь на особый "национальный характер", что в какой-то мере умаляет значимость подобных действий, так как героизм превращается в своего рода патологию, извращенность, врожденный фанатизм.
Безусловно, ни один из народов не обладает монополией на героизм. Тем не менее часто отвага врага не оценивается достойно. Более того, доблестные поступки вражеских солдат чернятся или в лучшем случае замалчиваются. Так называемый классовый подход служил «великолепным» методом, позволяющим с легкостью вешать ярлыки на героическое в буржуазном обществе, оставляя монополию на истинный героизм только за представителями рабочих и крестьян. Тогда получается, что штурмовали Измаил, сражались с войсками Наполеона на Бородинском поле кто угодно, только не герои.
Героизм — качество, присущее всем народам. Древнеримский поэт Гораций считал, что долг каждого солдата своей жизнью защищать государство: Dulce et decorum est pro patria mori [92].
Известно так называемое берсеркерское чувство [93]: броситься вперед, врезаться в самую гущу врагов, и если умереть, то умереть смертью героя.
В минуту смертельной опасности ум всецело подчиняется инстинкту самосохранения. Обуздать его может лишь нечто более сильное, а именно дух. Последний же укрепляется традицией — как раз тем, чем так славится Япония.
Здесь самоубийство никогда не считалось позором. Более того, бывает, что иногда оно прославляется, так как смывает с человека позор, "потерю лица". Вот почему идея о том, что каждый солдат обязан предложить свою жизнь стране и императору, могла появиться только в Японии. Ее с готовностью взяла на вооружение японская военщина. Военная традиция, ориентированная на возможность неограниченного жертвования жизнями своих солдат, оказалась для японских империалистов той "палочкой-выручалочкой", с помощью которой они надеялись переломить ход войны, точно так же как нацисты уповали на "чудо-оружие".
Интересна мысль Йохана Хейзинги о том, что культ героического есть сам по себе показатель кризиса. Он свидетельствует о том, что одного выполнения своего долга уже недостаточно, что нужно стимулировать энергию общества…
Можно ли осуждать молодых японцев, готовых на все ради своей родины? Пылкие и горячие ее защитники, они считали для себя единственно верным умереть в бою, уничтожая ненавистных врагов.
Такое поведение молодых людей, на наш взгляд, не должно осуждаться как вполне естественное. Большое их число, массовый характер порыва вызывают лишь уважение и, несомненно, делают честь Японии, умеющей воспитывать патриотов, мыслящих и действующих именно так. С чисто человеческой точки зрения мораль, взгляды и поступки камикадзе характеризуются как героические, не иначе. С этой точки зрения японская молодежь мало отличалась от молодежи других стран. Вместе с тем трагедия целого поколения японских юношей заключалась в том, что они стали заложниками милитаристских авантюристов, преступно развязавших войну на Тихом океане.
Впрочем, все общество в предвоенной Японии было серьезно поражено националистической «лихорадкой» и идеями экспансионизма. Не удивительно, что молодые люди выражали такие же взгляды, что и подавляющее большинство населения. В конце 1944 года, когда возникла опасность непосредственно метрополии, японскому Молоху войны срочно потребовалось пушечное мясо. Интенсивная идеологическая обработка, в том числе злобный национализм, изощренная система боевой подготовки, обучение жестоким приемам и методам борьбы — все это быстро превращало молодых людей в слепых исполнителей чужой воли. Часто камикадзе называют фанатиками. В какой-то мере такая их характеристика справедлива, особенно на первых этапах формирования отрядов самопожертвования. Тем не менее думается, что неправильно считать фанатиками всех, кто оказался в рядах камикадзе. У многих из летчиков-самоубийц не было другого выбора, и они вовсе не горели желанием непременно погибнуть. Они понимали, что, отказавшись принять участие в "священной войне", будут опозорены на всю жизнь вместе со своими семьями. Вместе с тем юношей убеждали, что только боевые действия, в которых японские солдаты заранее обрекли себя на смерть, обеспечат Японии победу. Поэтому уходящих воевать в полном соответствии с японской традицией родители и родственники оплакивали как покойников.
