— Вот парня, это верно, оставить надо б, — Дорофеев показал на Сашу.
— Не останусь я! Ни за что!
— А ты, юный пионер, понимаешь, что есть дисциплина? — строго спросил Дорофеев. — Не понимаешь? А еще говоришь, что будешь хорошим бойцом. Какой же боец без дисциплины?
— Я дисциплинированный… Но я хочу с вами… — растерянно зашептал Саша. На глазах его выступили слезы. Дорофеев сдержанно улыбнулся:
— Разве бойцы плачут?
Саша поспешно смахнул слезы.
Картошка сварилась. Торопливо таскали из чугуна пышущие жаром клубни, очищали, макали, в насыпанную на щербатый стол серую крупную соль. Ели обжигаясь, жадно — у каждого давно живот подвело.
Поев, стали немедля собираться. Свой карабин Дорофеев попросил Лукерью Карповну спрятать в надежном месте. Два патрона, которые еще оставались в карабине, отдал Галиеву. Теперь солдаты были вооружены так: у Дорофеева — вартаняновский автомат и полмагазина патронов, у Галиева — карабин с одной обоймой и еще двумя патронами в запасе. Прягин был оснащен лучше всех: непочатый диск в автомате и два таких же на поясе.
Дорофеев таил надежду, что Прягин поделится с ним патронами. Но просить не хотел.
Насовали горячей картошки по пазухам и карманам, запаслись солью. Нашлись у Лукерьи Карповны еще две лепешки — дала. Их, разломив, поделили на троих солдат поровну.
— Ну, Саша, — не без грусти сказал Дорофеев, когда недолгие сборы, были закончены и все вышли из дому. — Теперь вот тебе командир! — он показал на Лукерью Карповну. — Слушайся ее, как меня.
Расстроенный Саша молчал. Губы его дрожали. Изо всех сил он старался не заплакать.
Саша и Лукерья Карповна вышли проводить. На краю фермы, у опушки, она показала тропу.
Попрощавшись с вконец расстроенным Сашей и с Лукерьей Карповной, Дорофеев поблагодарил ее за все. И еще раз попросил:
— Мальца побереги. Если фрицы заявятся, спрячь. А дождетесь наших — отправь, куда полагается.
Лукерья Карповна обнадежила:
— Та будьте покойны. Досмотрю.
Засыпанная палым листом тропка, на которой не было ни единого следа, петляла меж сосен, елок, голых берез и кленов, уводя в глубь леса. Всё настороженнее всматривались: враг может быть близко.
От фермы отошли, пожалуй, с километр. А еще не видно двух больших елей, от которых, как наказывала Лукерья Карповна, надо повернуть вправо.
Где-то впереди, не очень далеко, гулко отдаваясь по безмолвному лесу, простучала пулеметная очередь. Чуть потише вторая. И, наперебой, еще и еще…
Все остановились. Галиев тотчас же прислонился спиной к морщинистому стволу старой березы — стоять без опоры ему, видимо, было уже совсем трудно.
Прислушались. Много пулеметов стреляет? Или просто эхо по лесу перекатывается?
— Бой… — прошептал Дорофеев. — Знать бы, где немец, где наши…
— Немец левей маленько! — уверенно заявил Галиев.
— Откуда знаешь?
— По звуку. Ихний станковый… А вот наш! — глаза Галиева возбужденно блеснули, потеряв на миг выражение боли и усталости. — Наш ручной. А это — максим!
— Эк разбираешься ты! — поразился Дорофеев. — Удивительно…
— Почему удивительно, если мастер? Ты свое дело понимаешь? А я свое.
Стрельба разгоралась, отдаваясь по всему лесу.
— Вот что, — твердо сказал Прягин. — Следует повернуть назад.
— Не паникуй! — возразил Дорофеев.
— Но ты слышишь, как строчит? Не под немецкую, так под свою пулю попадешь.
— Нечего прения разводить! — Дорофеев шагнул вперед по тропинке.
— Нет, довольно! — Прягин не сдвинулся с места. — Из-за тебя двое погибло, еще хочешь? Благодарю покорно!..
— Хватит разговоров! Пошли! — оборвал Дорофеев.
— Да кто тебя надо мной командиром ставил? Мы с тобой в равном звании. Иди сам, если не терпится!
Повернувшись к Галиеву, Прягин спросил:
— Ты со мной, обратно на ферму?
Галиев молча отвел взгляд.
— А ну вас! — Прягин круто повернулся.
— Стой! — ухватил его за плечо Дорофеев.
— Чего тебе?
— Отдай!
— Ну да, как же!
— Отдай, говорю!
— Да какое ты имеешь право…
— Отдай. Велят, — наконец разомкнул уста Галиев.
Прягин бросил удивленный взгляд на Галиева, растерянно посмотрел на Дорофеева: лица обоих были полны суровой решимости.
— Ну и пожалуйста! — сунув задрожавшие пальцы за пазуху, Прягин выдернул толстый красный сверток. Дорофеев взял. Какое тяжелое! А раньше издали, в строю полка, казалось легким, крылатым…
Дорофеев аккуратно спрятал знамя себе под шинель.
Глядя вниз, Прягин вдевал расстегнувшийся шинельный крючок и никак не мог вдеть… Его тонкие губы обиженно кривились.
Пулеметная стрельба, доносившаяся издали, как-то сразу погасла. В наступившей тишине слышалось, как возбужденно дышит Прягин.
— Может, все ж с нами? Или в дезертиры подаешься? — спросил Дорофеев.
— Не оскорбляй! Я не дезертир…
— Ну, тогда идем!
Снова пошли по еле заметной под слоем мертвой листвы тропинке. Шагали в затылок один другому: впереди Дорофеев, за ним, все сильнее волоча ногу, Галиев, последним Прягин.
Они прошли всего какую-нибудь сотню-полторы шагов, как за деревьями, казалось совсем близко, снова началась пулеметная стукотня. Дорофеев шел, выискивая взглядом две высокие ели. От них, если вправо, начнется тот самый дремучий лес, так говорила Лукерья Карповна. Там немца не встретишь. Но что означает пулеметная перестрелка? Кто наступает? Немцы? Наши? Может быть, Галиев по звукам разберется? Он обернулся и, удивленный, остановился. Спросил Галиева:
— А где Прягин?
— Как где? — Галиев оглянулся. За ним не было никого.
— Вот гад! — воскликнул Дорофеев. — Сбежал!
— Я и не слыхал как… — виновато проговорил Галиев.
— Ладно, хоть знамя отобрать успели. А то поверь такому… — Дорофеев в досаде обдернул ремень висящего на шее автомата. — Ну и гад, а? — он был так возмущен, что не находил слов. Помолчал, потом сказал с горечью: — Знать бы… Патронов у него два диска, мы стреляли — он нет. Хотя бы отдал, стерва. Надо бы не только знамя, патроны забрать. И как я его сразу не понял?
— Туда-сюда человек, — осуждающе проговорил Галиев. — Я думал: человек ученый — хороший.
— Не хотел бы я с таким хорошим рядом в бою быть.
— Зачем так говоришь?
— Заступаешься? Он тебе друг?
Галиев обиделся:
— Тебе не друг — какой мне друг? Худая свинья ему друг!
— У-уй! Больно! Положи!
— Терпи, Галиев! Терпи маленько! Да не за шею держись. Ниже! Вот так.
С трудом переводя дух, Дорофеев попытался смахнуть пот с лица, тряхнув головой.
Пот тек, застилал глаза. Шею тянули вниз, резали ремнями автомат и галиевский карабин, шнур плащ-палатки. Обе руки были заняты — ими Дорофеев поддерживал Галиева на своей спине.
…Всего несколько минут назад Галиев шагал следом за Дорофеевым. Дошли уже до двух больших елей, свернули с тропы, как советовала Лукерья Карповна, вправо. Лес действительно становился все глуше, сумрачнее. Все теснее стояли старые, замшелые ели, опустив лохматые ветви до самой земли.
Идти стало труднее: на каждом шагу попадались трухлявые пни и сваленные временем полусгнившие стволы с торчащими, словно закостеневшие руки, мертвыми сучьями. Дорофеев замедлял шаг, чтобы Галиев, все более припадавший на раненую ногу, мог поспевать за ним.
Обходя раскидистую ель, на добрый десяток шагов растопырившую вокруг себя могучие ветви, Дорофеев услышал, как позади громко хрустнуло, резко охнул Галиев. Дорофеев оглянулся: Галиев лежит неловко, боком. Лицо искажено болью, зубы стиснуты.
— Что? — метнулся к нему Дорофеев.
— Споткнулся… — Боль мешала Галиеву говорить. — Нога раненая… Ой, худо.
С помощью Дорофеева Галиев попытался подняться. Но едва встал — вскрикнул, вновь повалился. Попытался встать еще раз — тот же результат.
Малейшая попытка ступить на раненую ногу вызывала острую, нестерпимую боль. Даже с помощью Дорофеева Галиев не в силах был более идти.
— Оставь меня, сам иди! — сказал Галиев.
— Выдумал! — рассердился Дорофеев. Он взял Галиева на закорки и потащил обратно на ферму: не бросать же в лесу? Он рассчитывал оставить раненого на попечение Лукерьи Карповны и Саши, а затем, не теряя времени, продолжить путь к своим. Судя по тому, что пулеметная стрельба только что была слышна отчетливо, — до передовой уже совсем недалеко. Проберется, одному проще.
…Тяжел Галиев. Передохнуть бы… Нет!
Дорофеев прибавил шагу.
Галиев за спиной простонал, обдавая его щеку жарким дыханием:
— Больно! Дай посижу…
— Терпи уж! — хрипло бросил, не оборачиваясь, Дорофеев. — Класть да подымать — больше разбережу.
