Вдруг смолк оркестр, в наступившей тишине только барабаны били частую тревожную дробь, будто перед смертельно опасным номером. Солдаты повернули к Мавзолею, бросили вражеские знамена на землю и зашагали дальше. А флаги с черными и белыми крестами, свастиками, орлами, лентами, золотыми кистями и бахромой остались лежать, как куча мусора, — и это было все, что осталось от «непобедимой» гитлеровской армии, захватившей Европу и замахнувшейся на весь мир!
После торжеств участники парада разъезжались — кто в отпуск, кто в часть. Ромашкина вызвали в управление кадров. Пропуск был заказан. Пройдя по коридору, отделанному высокими деревянными панелями, Ромашкин остановился у двери с номером, написанным в пропуске. Дверь была массивная, с начищенной медной ручкой. Ромашкин приоткрыл ее, спросил:
— Разрешите? Капитан Ромашкин.
— Жду вас, — приветливо отозвался полковник и, встав из-за стола, пошел навстречу.
— Я вроде бы вовремя, — сказал Ромашкин, взглянув на часы.
— Все в порядке, — подтвердил полковник. Он откровенно разглядывал Василия и улыбался одними глазами, будто иронически спрашивал: «Ну, что ты обо всем этом думаешь?» Потом сказал: — Я пригласил вас, чтобы узнать, что вы намерены делать после войны?
Василию вопрос показался очень наивным и ненужным. Пожав плечами, он ответил:
— Служить.
— А где именно?
— В своем полку.
— Война кончилась, армию надо сокращать, многие полки будут расформированы. Ваш тоже.
— Пойду работать, учиться, найду дело, — ответил Василий, уверенный, что в любом случае все будет хорошо.
— Как здоровье вашей мамы?
Ромашкин еще более насторожился: «Здесь обо мне знают такие подробности! Значит, разговор предстоит очень серьезный!..»
— Мама здорова. Приглашал ее в Москву, но она не может приехать — возвращается работать в школу. Готовится к новому учебному году.
— Скажите, Василий Петрович, почему вы не вступили в партию?
— Я комсомолец.
— Вы боевой офицер, прошли всю войну, столько заслуг. Вас приняли бы.
— Видите ли, товарищ полковник, — начал Ромашкин, размышляя, как бы лучше объяснить, — сначала я считал себя недостойным. Был у нас замечательный комиссар — Андрей Данилович Гарбуз. Настоящий большевик, бывший секретать райкома, государственных масштабов человек. Мне даже думать было неловко о том, что я встану рядом с ним равноправным коммунистом. Гарбуз и я — представляете?
— Ну, а потом?
Ромашкин посмотрел в глаза полковнику, они были серьезны, игривая ирония исчезла. «Знает ли он о моих отношениях с Линтваревым? В бумагах это нигде, конечно, не отражено. И все же скажу правду!»
— После гибели Андрея Даниловича прибыл к нам такой несправедливый и неприятный замполит, что я сам не хотел быть с ним рядом. Коммунистов называют единомышленниками. А я не мог быть с ним единомышленником. — Сказав это, Василий подумал: «Ну все, если были у полковника на мой счет какие-то добрые намерения — они рухнули».
— Разве можно по одному человеку судить о всей партии? Если он не прав, вел себя недостойно, тем более надо было стать коммунистом и бороться с ним открыто, вас поддержала бы целая партийная организация. В общем, по молодости вы приняли неправильное решение, — примирительно сказал Лавров и опять улыбнулся. — Я знаю всю историю ваших отношений с Линтваревым, и про штрафную роту, и о разговоре в госпитале насчет кинохроники.
Ромашкин был поражен такой осведомленностью человека, которого видел впервые, да еще в Москве!
— Ваша откровенность и честность, — продолжал Лавров, — мне нравится. Разведчик всегда должен быть правдивым. Это одно из главных его качеств. Ну, а теперь поговорим о главном. Вы разведчик. А знаете ли о том, что в разведке мирного времени не бывает? В разведке всегда война. Страна займется восстановлением хозяйства, будет строить новые заводы, растить новое поколение. И надо кому-то все это охранять. Надо постоянно знать, откуда может прийти опасность. У нашей страны много друзей. Но, к сожалению, немало и врагов. — Полковник помолчал, лицо его стало печальным, он будто вспомнил что-то свое, далекое и не очень радостное. — Вы, конечно, помните, как началась война. Не раз слышали слова о вероломном нападении фашистской Германии. А не задумывались вы о том, почему немцы достигли внезапности? Где была наша разведка? Что она делала? Куда смотрела! — Лавров поднялся и заходил по комнате. — Когда вы будете работать у нас, я покажу вам карты сорок первого года, на них выявленная нашей разведкой группировка немецкой армии с точностью до батальона! Советские разведчики сделали свое дело. Придет время, историки разберутся во всех сложностях нашей эпохи — и, я уверен, о разведчиках у потомков останется самая добрая память. — Лавров поглядел на Ромашкина тепло и ласково. — Завидую вам, Василий Петрович, у вас все только начинается. Я, к сожалению, свое отработал, теперь я просто кадровик. Я пригласил вас, чтобы сделать официальное предложение служить в советской военной разведке.
Ромашкин ожидал все что угодно, только не это! Мысли его растерянно заметались, ему хотелось сразу же воскликнуть — да, согласен! Но сомнения тут же охватили его. «Справлюсь ли? Разведка в мирные дни совсем другое!» Ему вспомнилось, как перед форсированием Днепра он и Люленков отбирали из пополнения разведчиков. Не примет ли Лавров его молчание за трусость?
— Я бы с радостью! Но есть ли во мне необходимые для такой работы качества? Я ведь языков не знаю. Лавров успокоил:
— Все необходимое у вас есть, вы показали это на фронте. Пойдете учиться. Через несколько лет сами себя не узнаете! В общем, взвесьте все. Мы понимаем, такие решения в жизни не принимаются мгновенно. Вот бронь: в гостинице заказан для вас номер. — Полковник подал белый квадратик плотной бумаги. — Погуляйте по Москве еще три дня. Подумайте. Запишите мой телефон. Через три дня жду вашего звонка.
— Я могу и раньше, — Василий с радостью готов был сегодня же начать, как ему казалось, новую увлекательную жизнь разведчика мирного времени.
— Не спешите, — советовал Лавров. — Я уверен, вы рвались на фронт, мечтая совершать подвиги. Теперь вы познали, что такое война. Сейчас с вами происходит нечто похожее на те далекие дни — открывается новая жизнь, романтика. Очень приятно, что у вас сохранился юношеский задор и оптимизм. В сочетании с большим опытом они помогут вам совершить много полезного для Родины. Еще раз откровенно признаюсь: завидую — вас ждут сложные, трудные, опасные, но в то же время очень интересные дела…
Василий вышел на площадь. Яркое солнце освещало людей. Все куда-то спешили, озабоченные неотложными делами. А Ромашкин уже чувствовал себя над этим жизненным круговоротом, где-то в стороне от него. Такое ощущение бывало в нейтральной зоне или в тылу фашистов: где-то полк, друзья, мама, а он вдали от них вершит очень важное и нужное для всех дело. Вот и теперь было такое же состояние: каждый дом, автомобиль, прохожий — были дороги и близки его сердцу, не хотелось с ними расставаться, с радостью жил бы в этой милой суете. Но уже свершилось: скоро он получит новое задание, которое придется выполнять, может быть, всю жизнь.
Биографическая справка: Карпов, Владимир Васильевич (р. 1922), русский писатель. Родился 28 июля 1922 в Оренбурге, вырос в Ташкенте, в 1939 поступил в местное военное пехотное училище, начальником которого был комбриг И.Е. Петров (впоследствии герой документальной повести Карпова Полководец). Был чемпионом Узбекистана и республик Средней Азии по боксу в среднем весе. В конце апреля 1941 арестован по доносу товарища-курсанта, осужден на 5 лет лишения свободы за «участие в заговоре против существующего строя» и «компрометацию вождя народов И.В. Сталина». С началом Великой Отечественной войны, после многократных просьб отправить его на фронт, в октябре 1942 зачислен в одну из штрафных рот.
В феврале 1943 за проявленное отличие в боях с Карпова была снята судимость, а сам он переведен в стрелковый полк разведчиком. В разведке лично привел 45 «языков», участвовал в захвате 79 «языков» (нормой для представления разведчика к высшей воинской награде было 20). Получил медаль «За отвагу», орден Красной Звезды, звание старшего лейтенанта, стал командиром отделения, затем взвода разведки. В 1943 был принят в партию, в июне 1944 удостоен звания Героя Советского Союза (на 1996 год — дважды Герой — OCR).
Абсурдная ситуация прощения за несовершенное преступление, пережитая Карповым, впоследствии анализируется им в ряде произведений, обнаруживая, с одной стороны, признание автором иррациональности происходящего, а с другой — восхищение фактическим олицетворением этой иррациональности, вождем и диктатором Сталиным, в чьей мудрости и прозорливости, несмотря ни на что, Карпов никогда не испытывал сомнений.
