В лагере не было ни бани, ни умывальников. Обычно каждый для себя набирал воду из болота котелком, кружкой или старой консервной банкой — умывались кто как сумеет. Теперь ради приезда важных гостей били наспех сколочены длинные узкие ящики, похожие на корыта. Эти издевательские «умывальники» были придуманы Глайзером, чтобы выслужиться перед комендантом Штейпером, показать ему, что и он, Глайзер, смотрит па русских подростков, как на скот, как на дикарей. Ящики умывальников установили на деревянных козлах возле болота. Мальчики принесли старый пожарный насос и, сбросив рукав в болото, начали качать воду. Насос, поминутно засорялся. Ящики медленно наполнялись мутной жижей, в которой кишело множество всяких козявок.
Умываться подходили по очереди, группами. Добравшись до корыт, подростки впервые за много дней мыли голову, старательно размазывая грязь на лице, шее, руках. Хотелось плескаться без конца — так дорога и приятна казалась всем эта жёлтая, вонючая влага.
День выдался жаркий. Нещадно палило солнце. В прозрачном воздухе над землёй дрожали серебряные паутинки. Пахло болотной гнилью. Несмотря на жару, в воздухе тучами кружились комары. В пасмурные дни, и особенно по ночам, от них нигде не было спасения. Тело каждого было изъедено и расчёсано до крови, а в этот тихий знойный день муки невольников усилились томительным ожиданием.
Кончилась так называемая баня, и всех выстроили для унизительного осмотра. От нестерпимой духоты у многих кружилась голова, темнело в глазах.
Вова и Жора тихо перешептывались, поглядывая на ворота лагеря. Там, за колючей изгородью,— свобода. Вова не мог, да и не хотел об этом забыть и снова подумывал о побеге. Толя будто ничего не слышал. Он стоял в первом ряду, молчаливый, угрюмый. Его пошатывало, ныла плохо сраставшаяся кость руки. Он ещё продолжал болеть, но на смотр ему приказали выйти.
Вобла плывёт!— сказал Вова.
Все, кто услышал эти слова, подняли голову и посмотрели в сторону ворот. Воблой ребята прозвали коменданта лагеря.
Действительно, Штейнер не шёл, а плыл. Тощий, длинный, в сером костюме, сшитом на военный лад, с железным крестом, в начищенных хромовых сапогах с какими-то негнущимися голенищами, он было похож на оловянного солдатика. Поднявшись на подмостки, комендант заложил руки за спину и застыл на месте. Только голова его медленно поворачивалась на длинной шее. Штейнер придирчиво оглядывал собравшихся на лагерном дворе. И с каждой секундой выражение довольства сходило с его лица. Наконец, резко повернув голову туда, где стояли инструктора, охранники и полицейские, Штейнер поманил кого-то.
Коротконогий, коренастый, но юркий Глайзер в три прыжка оказался рядом со Штейнером.
Бездельники! Дармоеды!— визгливо крикнул комендант.— Я приказал приготовить их, а вы что выставили напоказ? Что?
Мы заставили их помыться, господин лейтенант,— растерянно сказал помощник.
Почему, я вас спрашиваю,— продолжал Штейнер, не слушая Глайзера,— почему они стоят, как распаренные? Почему вы не заставили их привести себя в надлежащий вид, переодеться?
Господин лейтенант, мы не догадались,— сознался коротконогий.
Переодеть!
Так точно, переодеть!
Всем надеть чистое. У кого нет — оставить в бараках, и пусть не высовывают рыла... Вы поняли, Глайзер?
Так точно!
И сейчас же дать команду на зарядку. Они должны иметь бодрый вид. Вы понимаете, Глайзер, мне нужно показать товар лицом...
Штейнера заботила мысль о том, как взять подороже за каждого подростка, которого он продаст фирмам или частным лицам. Сделка сулила солидный барыш. «Пока доставят добавочный инвентарь и машины для добычи торфа, я прекрасно могу использовать лишних шалопаев и лодырей на стороне,— размышлял комендант.— Но, конечно, если они будут выглядеть так, как этот, например,— взгляд Штейнера упал на Толю,— то кто же их возьмёт?
Глайзер подал команду. Её подхватили инструктора:
Шагом арш!
— От-ста-вить!
— Шаг назад!
— Как шагаешь, свинья!—раздавалось всюду.
Слышался тяжёлый топот ног по раскалённому солнцем гравию и шумное дыхание ребят, изнемогающих от зноя.
Взгляд коменданта привлекла группа мальчиков, стоявших около двенадцатого барака. Штейнер не спеша сошёл с подмостков и направился к ним:
Что произошло?
Балбесы, господин комендант,— отвечал надзиратель.— Ничего не понимают, как скоты.
Не понимают? А вы на что? — язвительно спросил: Штейнер.— Вы-то понимаете, что нужно делать в таких случаях?
Надзиратель смутился и не ответил.
Штейнер шагнул к Толе, который стоял, опустив голову, и царапал гравий носком рваного ботинка.
— Как стоять!
Толя вздрогнул, поднял голову, вытянулся.
Шагать вперёд!
Толя сделал шаг и замер.
Шагать туда!— указывал Штейнер рукой назад.— Почему ты шагать с правой нога?
Я... я ошибся.
О-о... ошипся!.. Почему ты ошипся? Много русский лень?
Худое, жёлтое лицо Толи покрылось каплями холодного пота. Он хотел сказать, что болен, но ясно понимал, что оправдываться бессмысленно.
Штейнер слегка нагнулся, вытянул длинную, покрасневшую шею, присел, поднялся и сказал:
Так давай...
«Айн, цвай! Айн, цвай!—отсчитывал Штейнер в такт приседаниям Толи. На пятом или шестом приседании у Толи потемнело в глазах, подкосились ноги, и он, покачнувшись, беспомощно опустился назад. Но всё-таки Толя не упал и, оттолкнувшись здоровой рукой от земли, снова с трудом поднялся. Ребята с жалостью и тревогой смотрели на Толю, а он едва держался на ногах, покачиваясь из стороны в сторону, тяжело дыша. Из задних рядов вырвалось:
Звери!
Вставайт прямо! — Штейнер толкнул сухим, костлявым кулаком в грудь Толи.
Мальчик потерял равновесие. Теперь он наверняка упал бы, но кто-то подхватил его и помог устоять. Толя ничего не видел. Глаза заволокло горькими слезами обиды.
Я болен. Я не могу больше...— проговорил он хрипло.
Молчать! — заорал Штейнер.
Господин комендант, он правда болен! — не выдержав, крикнул Вова.
Штейнер мельком бросил злой взгляд на Вову и ударил Толю по лицу. Мальчик, как сноп, повалился наземь. Штейнер со злобой ударил его сапогом в бок.
Глаза Жоры загорелись злыми огоньками. Он сжал кулаки и подался вперёд. Казалось, вот-вот он бросится на коменданта. Но кто-то схватил его за руку и прошептал:
Стой!
Жора обернулся и увидел бледное лицо Вовы. Слёзы катились по его щекам, губы вздрагивали, и весь он трясся, как в ознобе. По рядам пронёсся ропот негодования. И тут мальчики увидели: собрав последние силы, Толя приподнял окровавленную голову, медленно встал на ноги и плюнул прямо в лицо коменданту.
Ребята, ахнули. В этот же миг тяжёлый удар Штейнера свалил Толю на землю. Взбешённый комендант, крича что-то по-немецки, топтал упавшего мальчика своими большими начищенными сапогами. Толя тяжело дышал и хрипел. Потом он как-то странно вытянулся.
Тяжело дыша и разрывая зубами потухшую сигару, комендант пошёл к выходу. Ребята бросились к Толе, но охранники уже подхватили его и понесли куда-то за бараки.
Жора, до боли сжимая кулаки, с дрожью в голосе шептал:
Обожди, гад!.. Мы ещё рассчитаемся с тобой!
После «смотра» ребят разогнали по баракам переодеться. Вова плакал, плакал, как маленький. Он и Жора хотели было совсем не выходить из барака — сказать, что у них больше нечего надеть,— но один из мальчиков подал мысль: пожаловаться на коменданта важным господам, которые должны приехать в лагерь.
Попробуем! — решился Вова и вытер лицо.— Давай одеваться!
Гады! Гады!— повторял Жора,— Я бы задушил эту вонючую воблу, если бы ты не остановил меня.
Тебя бы убили, как и Толю,— вздохнул Вова.
Подожди, мы всё равно рассчитаемся с ним...
Жора помолчал, и как будто одного их желания было достаточно, чтобы уничтожить Штейнера, тихо спросил:
Уберём его?
Не знаю. Пожалуй, нам одним ничего не сделать...
Вова первый выбежал во двор. На площадке уже выстроилась колонна девочек из десятого барака. Пробегая мимо них, Вова увидел Люсю. Не останавливаясь, он с тоской произнёс, глядя на Люсю:
Толи больше нет!
В первую секунду Люся ничего не поняла, но, когда Вова был уже в конце колонны, до её сознания дошёл страшный смысл его слов: «Толи больше нет». Так это его, наверное, тащили сейчас по земле полицейские...
Я так и знала,— сурово прошептала Шура.— Он ведь совсем был больной. Разве мог он выдержать! — она с ненавистью оглядела лагерь.
Как хотелось подругам забраться сейчас куда-нибудь подальше, поговорить о неожиданной страшной новости! Но раздалась команда:
