— Все! По местам. Жилин! Пойдем пройдемся по передовой.
И они ходили по передовой, слышали, как стонет тяжелораненый фриц, которого подцепили «кошкой» и волочили к бумажному мешку, смотрели, как работают бойцы.
Басин ни о чем не спрашивал, не делал замечаний. Он только смотрел. Уже почти на стыке с восьмой ротой он остановился и спросил:
— Ты кем был до войны, Жилин?
— Газосварщиком.
— То-то смотрю — лицо темное. Прокоптился?
— На нашей сварке лицо не загорает.
— Это ж что у вас за особая такая сварка?
— Мы барабаны для котлов варили. А для этого есть такая сварочная машина. И в ней сидишь как в ЗИСе, в кабине.
— Интересно… Ну и как же вы варили?
— А довольно просто. На ней две газовых горелки на штангах. Одна сверху, одна снизу.
Между горелками пропускается барабан, согнутый чуть внахлест. Горелки калят металл, и как только он начинает капать, плавиться — пускают в ход каталки (вообще-то они назывались по-другому, научно-иностранно, но Жилин, когда рассказывал о своей работе, упрощал для ясности. Обратно — одна сверху, другая — снизу. Они и закатывали стык, сваривали. Получались цельносварные барабаны.
— Совсем интересно. Цельносварные — слышал, а такую технологию не представлял.
— А вы что — инженер?
— Да. И где ж такие машины имеются?
Завод «Красный котельщик» в Таганроге.
— Ну, как же! Слыхал, слыхал. Прямоточные котлы профессора Рамзина?
— И они бывали… — Помимо своей воли, Жилин доверительно сообщил:
— У нас говорили, что и дочка его — у нас работала — такая беленькая. И ресницы беленькие. Но я этого точно не скажу.
Жилин надеялся, что Басин обязательно заинтересуется дочкой знаменитого профессора, но старший лейтенант опять замкнулся. Он смотрел в сторону противника и так же, не оборачиваясь, заговорил новым, задумчивым тоном:
— Значит, все случилось так: утром тебя отпустил комбат на охоту. Вы пошли на участок девятой роты, я обстреляли машину, и она взорвалась. Потом вы сразу же сменили позицию на второй линии. Тут начался артналет, а затем и разведка боем. Вы стали стрелять по противнику. А когда наши выбили немцев, ты побежал искать комбата. Так?
— Так, — согласился Жилин и отметил, что Басин, стал обращаться к нему на «ты».
— А почему же ты с началом артналета не побежал к комбату? Ты ж его связной!
— А кто ж думал, что начнется разведка боем? Считали — просто налет. В ответ за машину.
— А потом?
— Потом?.. Потом немцы пошли… Что ж?.. Бросать их бить и спешить, обратно, до комбата?..
— Постой, постой… Почему — обратно? Ты что ж, выходит, уже был у него и он опять тебя отпустил?
Жилин почувствовал, что краснеет.
— Нет, не в том дело. Это присказка у нас такая… Вроде как опять. это самое обратно.
— Почти понял. И все-таки, почему не пошел к комбату?
Костя молчал. Да я как он мог объяснить то, что, как он полагал, ясно каждому? В тот момент он был важней на огневой, а не возле комбата. Он делал дело. Самое важное, ради которого он и призван в армию, — бил врага, спасал того же комбата. Но что объяснять, если Басин, кажется, все равно не примет объяснений? И раз уж знает все как было, значит, верно — над Костей нависла беда. Но откуда и за что — он не понимал.
Он не знал, не мог знать, что замполит полка позвонил Кривоножко и потребовал политдонесение о бое — жали из дивизии — и попутно приказал расследовать обстоятельства гибели комбата. Лысов был хорошо известен в дивизии. Замполит должен знать все досконально, чтобы вовремя ответить на неминуемые вопросы. И пока Жилин тащил тело комбата, пока готовил ему гроб — бойцов похоронили без гробов, а комбата снабдили, как положено, — Кривоножко поговорил со всеми, кто видел эту смерть.
Выходило, что Жилин где-то сачковал, возможно, даже струсил: ведь когда замполит бежал в девятую роту, он спрашивал у снайперов, где Жилин. И Жалсанов показал, что он пошел в штаб. А в штабе Костя появился уже после смерти Лысова. И начальник связи, младший лейтенант, рассказал, что Лысов ругал Жилина. И адъютант старший подтвердил, что дал комбату свой автомат и послал сопровождающим писаря. Даже если бы Кривоножко и захотел, он не мог бы сообщить в полк что-нибудь иное, кроме этих лично им проверенных обстоятельств. Он был честным человеком. Выходило, что в смерти комбата во многом виноват Жилин.
Но сам Жилин ничего об этом не знал, и его беспокоило только одно; кто же накапал?
— Так я спрашиваю — почему не побежал к комбату? Ведь начинался бой, а ты — связной. Обязан прикрывать комбата в бою.
Костя прикинул накоротке, что ему может быть за эту оплошку, и решил: дальше передовой не пошлют, а потому и рубанул:
— Так… само ж дело подсказывало, где мне быть. И потом, кто ж мог подумать, что он сам поведет… команду в эту самую контратаку? Ему ж боем надо руководить. Раньше он такого не допускал. Вот я и думал…
— А ты видел, как он повел людей в контратаку?
— Откуда же? Видел, что пошли от НП, но я ж не думал, что и комбат там… — но тут же смолк, и Басин уловил, что Жилин остановился на взлете.
— Так видел или не видел?
— Не знаю… — признался Костя. — Вроде мне показалось, что он бежит, — он же в фуражке был, каску не любил, — но подумалось, что не должен он… Да и… Да нет… Все как-то не так… Словом, вроде померещилось, что он, а вроде и не он. И не думал я в те минуты — немцы ж на пеньке прицела. Бой же ж…
Басин долго молчал.
— Ну а потом чего ж ты помчался? Запал кончился? Или совесть заговорила? Ты ж с ним с границы?
— Да… С границы… А совесть?.. Совесть — она ж все время… копошилась. А вот уж когда вроде отбились… полегче стало, я подумал… да нет, не думал я… Просто почувствовал, что не так… Предчувствие… А может, дошло, что тот, в фуражке, капитан… Не знаю…
О том, главном, что его подтолкнуло — вывести людей из траншей, — он не сказал, забыл.
Они опять долго молчали, и Костя, с ужасом перебирая прожитое, понимал, что в смерти комбата есть и его вина. Нельзя было его оставлять… Никак нельзя. Был бы рядом — наверняка бы уберег. Собой прикрыл. Оттащил… Ну да что теперь рассуждать… Теперь ясно — носи в себе этот упрек и мучайся. Да и нагорит еще. И тут Костя с пронизывающей ясностью осознал: а ведь дело пахнет трибуналом… Подумал, вспотел и сейчас же стал успокаивать себя: «Ну я ж тоже делом занимался. Я ж не сбежал. Врага ж бил».
Но сам чувствовал: как повернешь это дело… Как повернешь… Комбат, конечно, отпускал на охоту, но ведь…
Он совсем запутался в своих рассуждениях и оправданиях: все они — как повернешь. А Лысова нет… Нет и не будет… И этого из сердца уже не выкинешь.
— Ты спал? — спросил Басни.
— Нет.
— Это ж почему?
— Кривоножко приказал охотиться в личное время. Чтоб в батальоне не говорили, что мы сачкуем.
— Значит, и твои ребята сейчас в траншеях?
— В траншеях.
— М-да… Ну, вот что, Жилин, пойдем-ка мы сейчас в штаб. Здесь дела и без нас делаются.
Иди спи, а завтра разберемся как следует.
Комбат знал, что разбираться обязательно придется. Лысов еще жил, еще гадал, как ему вести себя в новой обстановке без комиссаров, а Басин уже двигался на его место, потому что Лысову следовало отбыть в распоряжение штаба того военного округа, в котором формировалась новая, никому не известная дивизия. И в этой дивизии Лысов должен был занять отведенное ему место начальника штаба полка. Он подходил для этой должности — боевой опыт, училище, умение сработаться с политработниками. Наконец, и срок выслуги в звании давно вышел — выдвижение выходило закономерным.
Но Лысов ничего об этом не знал. Он жил сиюминутными заботами, не мог, да еще и не умел смотреть дальше. А Басин знал, что после госпиталя и военных курсов «Выстрел» ему надлежит сменить опытного комбата; поучиться у него с таким расчетом, чтобы видеть и свою перспективу. Поэтому Басин не спешил в батальон. Он задержался в штабе дивизии, потолкался по его службам, установил контакты, уяснил обстановку. То же самое сделал и в штабе полка — со всеми перезнакомился, ощутил настрой, стиль полка.
А потому что кое-что новое узнал и на курсах, и в штабе дивизии, то увидел не только хорошее, но и промашки, а главное, — сумел показать, что он видит эти промашки. И еще не приняв батальона, заполучил если не славу, то всеобщее признание самостоятельного, подготовленного командира. И когда он шел в батальон, то знал, что связного комбата скорее всего будут судить — бросить командира в бою, конечно, преступление.
Единственно, что его смущало, так это то, что Жилин и Лысов вместе идут с границы.
Комбат вырос — получил новое звание, новую должность, а младший сержант так и остался младшим сержантом. Как-то странно… Чтобы получить сержантское звание в мирное время, требовалось многое, и недаром довоенные сержанты так легко становились средними командирами — подготовка и боевой опыт невольно их выдвигали.
