— В самое пекло забрался, — высказал опасение солдат-новичок.
— А он у нас всегда такой, — не без гордости ответили ему.
11 июня войска Ленинградского фронта овладели более 80 населенными пунктами и вышли на вторую линию финской обороны, линию Маннергейма. Это была крупная победа, в честь которой Москва салютовала воинам Ленинградского фронта 24 артиллерийскими залпами из 224 орудий.
18 июня комдив Врублевский и начальник политотдела дивизии Киреев выехали на «виллисе» на заседание Военного Совета Армии. Врублевский наказывал своему заместителю: «Учти, Петр Агафонович, впереди сильно укрепленная высота. Не бери ее в лоб. Беречь нужно каждого бойца. Уж сильно хочется всем нам дожить до победы».
Врублевский, Киреев с адъютантом и шофером погибли. Произошло следующее. На обратном пути машина подорвалась на минах, заложенных вражеской засадой. Все были тяжело ранены, но отстреливались до последних сил. По 20—25 пулевых ран насчитали товарищи на телах погибших. Бойцы и командиры поклялись отомстить за них.
Комдивом был назначен полковник П. Ф. Зарецкий Прибывший с ним генерал-лейтенант В. И. Швецов, бывший командарм 4-й ударной армии, сообщил П. А. Курене:
— Вы, Петр Агафонович, примете другую дивизию в 23-й армии, которой буду командовать я. Знаю вас по 4-й ударной армии 1-го Прибалтийского фронта и не сомневаюсь, что вы справитесь с обязанностями комдива. А пока введите Зарецкого в курс дела, познакомьте с людьми.
7 июля 1944 года Куреню вызвали в штаб Ленинградского фронта, где он получил назначение на должность командира 281-й стрелковой Любанской дивизии 23-й армии. А затем в штабе 98-го стрелкового корпуса у него состоялся разговор с генерал-лейтенантом Г. И. Анисимовым.
— Сколько вам лет, Куреня? — спросил комкор.
— Тридцать, товарищ генерал-лейтенант.
— А что вы окончили?
— Военное училище.
— Командарм приказал немедленно принимать дивизию и руководить боем по очищению Вуоксинского хребта. Выполняйте!
П. А. Куреня успешно справился с боевой задачей, и вскоре командир корпуса ставил его в пример другим, как смелого, решительного и талантливого командира.
За овладение городом Эльбингом дивизия отмечается в приказе Верховного Главнокомандующего. Затем вторично она получает высокую оценку Маршала Советского Союза Сталина за освобождение городов Гнев и Старогард и, наконец, в приказе от 12 марта того же 1945 года дивизия Курени называется среди других соединений, ведущих успешную борьбу с гитлеровцами.
1062-му стрелковому полку, которым командовал сибиряк подполковник Янковский, присваивается наименование «Эльбингский». Полк награждается орденом Красного Знамени, а 341-й отдельный истребительный, противотанковый дивизион майора Генюка — орденом Александра Невского. Эти части дивизии в штурме Эльбинга умело и решительно действовали в составе ночного десанта и сыграли основную роль в освобождении города. Эльбингским стал называться и 816-й артиллерийский полк подполковника Коростылева, а 1064-й и 1066-й стрелковые полки подполковников Ульянова и Мунтьяна награждаются орденами Суворова III степени.
30 марта 281-я стрелковая дивизия овладела юго-восточной частью Данцига (Гданьска), за что была в четвертый раз отмечена в приказе Верховного Главнокомандующего и награждена орденом Суворова II степени.
В этой прославленной дивизии под руководством П. А. Курени бесстрашно сражались наши уральцы. Среди них радист Петр Денисович Алексеев (директор средней школы № 76 Челябинска), командир пулеметного отделения Яков Мефодьевич Пилипенко (механик одного из автохозяйств Троицка), разведчик Александр Петрович Терехов (слесарь Пермского автотранспортного хозяйства).
День Победы застал воинов полковника Курени на марше из Данцига на Штеттин. Гитлеровская Германия капитулировала. Наступил долгожданный мир.
С. К. ЗАПОРОЩЕНКО,
ветеран войны, майор в отставке
НА КРЫЛЬЯХ ПОДВИГА
На фронт старшего лейтенанта Гаяза Баймурзина провожали всей эскадрильей. Летчики наперебой напутствовали:
— Пиши, не забывай!
А капитан Шевченко поднял над головой кулак и громко крикнул:
— Колоти, старшой, проклятых фашистов, да так, чтобы тошно было им на нашей земле!
После длинного гудка катер отчалил от берега. Вдаль уплывал полюбившийся Баймурзину город Энгельс, где он в военном авиационном училище обрел крылья, а затем сам учил молодых ребят поднимать в небо тяжелые машины.
Больше года Баймурзин добивался отправки в действующие Военно-Воздушные Силы. И вот он на фронтовом аэродроме, где впервые почувствовал дыхание войны.
После провозных и контрольных полетов старший лейтенант Баймурзин получил право водить тяжелый бомбардировщик в тыл врага. К первому боевому вылету готовился особенно тщательно.
…Самолет, управляемый Баймурзиным, рассекая очередную волну тумана, вошел в темноту. А теперь курс — на запад.
— На земле затишье, — послышался в наушниках шлемофона голос штурмана лейтенанта Доброва.
Прошли линию фронта. Бомбардировщик изредка попадал в одиночные лучи прожектора. Вдали рвались зенитные снаряды. По команде штурмана Баймурзин развернул машину на цель. Приближалась узловая станция Архиповка, что примерно в тридцати километрах западнее Смоленска. В Архиповке немцы создавали резервы танков, артиллерии.
— Боевой, — раздалась команда.
Бомбардировщик замер на курсе. Вскоре полетели бомбы крупного калибра. Блеснули фонтаны огня. Взрывались склады с боевыми запасами. Огненные сполохи высоко взметнулись в небо.
Путь от цели оказался нелегким. Встретили мутную и низкую облачность, светлые столбы прожекторов уперлись в темные тучи. Зенитные снаряды рвались совсем рядом. Баймурзин потянул штурвал на себя, и послушная машина вошла в облака, скрывшись от опасности.
Ночной туман плотно закрыл аэродром. Густую пелену прорезали одна за другой две красные ракеты.
— Посадка запрещена, — сообщил радист. — Приказано садиться на запасной аэродром.
Горючее на исходе. В душе Баймурзина тревога: удастся ли дотянуть? Но вот блеснул луч прожектора, его свет лег на посадочную полосу. И самолет пошел на посадку.
Не один десяток ночных вылетов в тыл врага совершил экипаж Гаяза Баймурзина зимой сорок третьего года. На груди Баймурзина — первые боевые награды — ордена Красной Звезды, Красного Знамени.
В один из майских дней ранним утром вой сирены разнесся по всему аэродрому. Тревога! И заместитель командира эскадрильи капитан Баймурзин повел девятку самолетов в район Луги. На половине пути к цели пристроились истребители прикрытия. «Шестерка на девятку бомбардировщиков, — прикинул капитан, — мало».
Вдали виднелась прямая дорога. Вскоре на ней Баймурзин заметил темно-зеленую ленту фашистских танков.
В небе появились «мессершмитты». Они разделились на три группы, по шесть самолетов в каждой. Ведущая шестерка яростно набросилась на ударную группу советской четверки. Две остальные атаковали пару наших истребителей, непосредственно прикрывавших самолеты Баймурзина. Застучали крупнокалиберные пулеметы стрелков-радистов. «Мессершмитт», объятый пламенем, стремительно падал. Однако перевес сил на стороне фашистов: они замкнули советских истребителей в воздушную карусель. Бомбардировщики остались без прикрытия, но в полном боевом порядке им удалось прорваться к цели. Взрывы рассекли на несколько частей головную колонну вражеских танков.
Отчаянно ревели моторы бомбардировщиков. Командир уводил девятку от опасности. «Мессершмитты» настигали их. Пикируя, они открыли огонь. Светящиеся трассы тянулись к ведущей машине. Плеснуло пламя, и самолет Баймурзина окутался черным едким дымом, отвалил в сторону.
— Всем покинуть самолет! — крикнул командир.
Первыми выбросились стрелки, из нижнего люка вывалился штурман Добров. Баймурзин сильно оттолкнулся ногами о горящий пол кабины и стремглав полетел в невидимую пропасть. Он летел камнем, не раскрывая парашюта. Стремительно надвигалась земля. Гаяз рванул кольцо, в какое-то мгновение распустился купол парашюта, и он тут же почувствовал удар о землю. Где-то рядом раздался оглушительный взрыв. Потом — тишина.
Баймурзин скрылся на опушке густого леса, он прижался к корявой старой березе. Кора холодила обожженное лицо. Разорванное голенище сапога спадало с ноги. Планшет с картой был потерян. Но Гаяз знал, что находится далеко от линии фронта.
К вечеру экипаж полностью был в сборе. Идти к линии фронта решили ночью. С наступлением темноты пробрались к хутору, пристроившемуся на косогоре у заросшего озера. Залегли в засохшем бурьяне. Добров направился к крайнему домику. Из щели плохо прикрытого окна слабо мерцал огонек.
