Да, я все еще ищу оправданий. В уставах, наставлениях особо подчеркивается значение выполнения приказов. Но во всех этих документах не менее важная роль отводится инициативе, возможности действия, исходя из конкретной обстановки. Мы действовали по обстановке, но потеряли рацию, радиста. Вот чем обернулось для нас невыполнение приказа. Я не могу не думать об этом, хотя мы и победили. В стычке с гитлеровскими автоматчиками мы не совершили ошибки. Бойцы батальона заняли оборону у склона оврага под прикрытием зарослей. Позиция оказалась хорошей. Десантники с автоматами выдвинулись вперед на пятьдесят — шестьдесят метров и замаскировались. Дозорные отошли к основным позициям. Мы ждали. Цепь приблизилась. Мы видели гитлеровцев. Их фигуры мелькали между деревьев. Мы все еще ждали. Только когда гитлеровцы подошли вплотную к десантникам, батальон открыл огонь. Частичный огонь. Стрелял каждый четвертый боец. Как мы и предполагали, гитлеровцы залегли. Прикрываясь неровностями местности, пнями, стволами деревьев, они открыли огонь. Мы отвечали все теми же силами, то есть по-прежнему стрелял каждый четвертый боец. Молчали десантники. Гитлеровцы поняли, что наткнулись на немногочисленный заслон и, чтобы уничтожить нас, достаточно рывка. Они поднялись, рванулись к зарослям. Только тогда мы ударили всеми силами. Снайперам удалось снять офицеров. Десантники расстреливали автоматчиков в упор. Бой длился семнадцать минут. Гитлеровцы едва успели развернуть минометы. Они успели сделать всего несколько выстрелов. Одной из мин накрыло рацию и радиста.
Почему я так подробно останавливаюсь на той скоротечной схватке? Погиб радист. Мы потеряли рацию. Причем радист не участвовал в засаде. Он находился за линией обороны. Его накрыло пристрелочной миной. Но я не снимаю с себя ответственности за эту смерть. Командир такого, как наше, подразделения должен держать в голове множество возможных вариантов. Я мог отправить радиста с сопровождением вперед. Но я этого не сделал».
* * *
Иван Захарович прервал рассказ Рощина. В конце концов сколько можно казнить себя за ошибку, от которой на войне не гарантирован ни один командир. Перед Семушкиным сидел собранный волевой командир, кадровый военный. Черты лица означены резко. Щеки впалые. На скулах горбатятся желваки. Выбрит до синевы. Взгляд серых глаз спокоен. Появлению Семушкина обрадовался откровенно. Докладывает не только по обязанности, в интересах дела прежде всего. Успехи раскладывает на всех, употребляя местоимения «мы», «нас», в ошибках винит себя. Семушкин понимает Рощина. То, что Рощин общевойсковой командир, он не проходил специальной подготовки, опыта в делах подобного рода у него нет. Иначе он принял бы меры к сохранности рации и радиста до того, как это понимание пришло к нему. Все помыслы его были сосредоточены на предстоящей схватке, и он провел ее грамотно. Ушли, отбив охоту у гитлеровцев соваться в лес. Благополучно добрались до места, определенного командованием как базовое.
Семушкина интересовал поиск штаба армии. Рощин продолжил рассказ. К поиску штаба армии приступили сразу же. Территория большая. Десантники опрашивают раненых, население. Встречают в лесах боеспособные группы, отдельных бойцов. Всех встречных направляют на базу. Собрали около пятисот человек. Опросили каждого. Удалось воссоздать частичную дислокацию частей в момент прорыва гитлеровцев, местонахождение штаба. Однако что стало с командованием армии после прорыва — неизвестно, как неизвестно и то, в каком направлении ушел штаб. По одним сведениям в районе дислокации штаба армии гитлеровцы высадили воздушный десант, по другим — к штабу прорвались танки. Но все это слова, не подтвержденные фактами, ни одного участника тех событий встретить не удалось.
— Вместе с тем, — сказал Рощин, — мы получили подтверждение о том, что ни документы штаба, ни командование армии к гитлеровцам не попали.
С этими словами Рощин передал Семушкину планшет.
— Здесь документы, — пояснил он. — Бойцы перехватили их у гитлеровцев. Информация, что называется, из надежного источника.
Семушкин стал читать немецкие документы, на многих из которых стоял гриф «секретно». Его внимание задержалось на распоряжении начальника охранных войск тылового района пятьсот шестьдесят семь, некоего полковника Вильгельма Хубе, адресованном комендантам Лиховска, Подворья, Кутова командирам фельджандармерии, СС, отрядов полиции зоны действия вышеназванных комендатур от 18.10.41 г. В письме особо указывалось на разработку мероприятий, связанных с поиском штаба армии русских. Документ и обрадовал, и озаботил. То, что гитлеровцы не добрались до штаба, — это хорошо. Но они ищут его. Разрабатывают мероприятия. Уверены, что штаб где-то здесь. Откуда такая уверенность?
Семушкин просматривал другие документы, Рощин сидел напротив. Каменно-прямой, застывший в своей прямоте. Шевелились только пальцы. Ими он складывал до небольшого квадрата лист бумаги. Рощин волновался. Волновался с первых минут встречи, когда узнал, что этот старший лейтенант, Иван Захарович Семушкин, как он представился, прислан из Москвы. Основания для волнений были. Что там ни говори, но задание пока еще не выполнено. Нет связи. Как на все эго посмотрит только что прибывший старший лейтенант? Последнее слово за ним. Человек он, судя по всему, опытный. Умеет слушать. От оценок воздерживается. Принимает и обдумывает информацию спокойно.
— Юрий Николаевич, кто из бойцов вашей группы сейчас на базе? — спросил Семушкин, и это его неуставное обращение немного успокоило Рощина.
— Двое, Иван Захарович, — охотно отозвался он, принимая это обращение. — Сержант Никонов, красноармеец Лаврентьев. Документы, — кивнул он на планшет, — взяли они.
— Хорошо. Вы их можете сейчас же отправить в Качаново?
— Да.
— Вызывайте.
Инструктировали и провожали десантников за рацией. В тот же вечер Семушкин осмотрел базу, познакомился с командирами подразделений, узнал многих бойцов. Общее впечатление было хорошим. Группа выросла до отряда. Работает санпропускник. Создан запас продовольствия. Группы постоянно уходят на выполнение боевых заданий. Действуют на дорогах Вязьма — Лиховск, Вязьма — Подворье, Лиховск — Кутово. Собраны ценные разведывательные данные. В то же время есть вопросы, которые вызывают тревогу. Многие бойцы разуты. Некоторые без шинелей. Заступая на пост, берут шинели у товарищей. У большинства трофейное оружие, так как к отечественному нет патронов. Больных и раненых — девятнадцать. Есть санитар, но нет врача.
Осмотрев базу, Семушкин собрал командиров. Смешение представителей многих родов войск. Был даже моряк. Иван Захарович проинформировал командиров о положении на фронте, каким оно было на 18.10.41 года. Предложил ограничить боевые действия групп.
— Ограничение действий боевых групп, — объяснил он, — мера временная. Где-то рядом с нами скрывается штаб армии. Несколько дней назад вы убедились, как можно подвергаться преследованию. Гитлеровцы шли по пятам одной группы, а встретились с вами. Наша с вами задача на данном этапе: найти штаб, командование армией. Для осуществления задачи предлагаю следующее. Всем командирам выделить наиболее боеспособных бойцов, включить их в поисковые тройки. Каждой тройке определить район действия, значительно расширив зону поиска. В огневые контакты с противником вступать в случае крайней необходимости.
Перед вылетом Григорьев советовал Семушкину надеть форму с общевойсковыми знаками различия, чтобы не отличаться от тех, кто выходит из окружения, чтобы быть на равных с командирами окруженных частей. Семушкин считал, что должен остаться в форме сотрудника Госбезопасности. «Представь, Петр, — убеждал он Григорьева. — Выходят из окружения группы, отдельные бойцы. Мне придется проверять явки. Я лечу не только как организатор, но и как проверяющий, верно? Спрос дисциплинирует людей». Григорьев с доводами согласился. Семушкин убедился в правоте своих слов вскоре после приземления. Он помнит, как расположился к нему Михаил Степанович Жуков после того, как Иван Захарович сменил гражданскую одежду на форму.
Видел, с каким особым вниманием слушали его командиры. Для них он был не только посланцем Москвы, но и представителем НКВД, а это налагало особую ответственность. Он честно, не скрывая истинного положения дел, рассказал им о положении на фронте, точно знает, что и как делать, прибыл с четкими инструкциями. В каждом слове уверенность, и они ее оценили. Задавали вопросы. Будет ли связь с фронтом? На какую помощь фронта можно рассчитывать? Создается отряд. Он станет действовать в тылу немецко-фашистских войск или надо готовиться к переходу линии фронта? Зима на носу, как с обмундированием? Вооружиться можно за счет противника, но как быть с формой? Вопросы конкретные, четкие, на них подробно ответил Иван Захарович. Ответы люди приняли.
