– От дел только отрывает!
На этом безрадостном фоне по-дурацки хвастливыми выглядели письма соседа по улице Женьки Сиротина, который попал в летную школу, хвалился, что уже летает, а фашистов-гадов наши соколы били и бить будут. Мол, вы обо мне еще в газетах прочитаете. Бабы, уже потерявшие своих сыновей, только головами качали, а мать Женьки оправдывалась:
– Он у меня с детства дурачок был. Кто же его в летчики определил? Пропадет он там.
И начала плакать вместе с остальными соседками. А Костю призвали в середине декабря. Тогда не умолкал репродуктор, сообщая о мощном наступлении наших войск под Москвой.
Так получилось, что попал он в одну команду с Наташкиным мужем. Отец сумел какое-то время, пользуясь связями, продержать того в тылу, но в декабре добирали подчистую. Ходили слухи, что погибли и попали в плен многие тысячи. Слово «миллионы» и произносить боялись, хотя потери, как много позже выяснилось, исчислялись к концу года именно миллионами.
Бывший соперник, а теперь Наташкин муж был грузный, хорошо откормленный, но фронта боялся не на шутку и пытался держаться ближе к Косте Ступникову.
– Мы ж навроде родственников…
– Пошел бы ты подальше, – презирая заискивающего здоровяка, гнал его прочь Костя. – Ищи другое место, не трись возле меня.
Хотя в чем тот был виноват? Ну, выбрала Наташка его, и пусть живут. Просто разозлило, что сытый «родственник» в поселке здоровался через раз, а здесь в друзья полез. Куда его распределили, Костя не знал, а сам прошел под Астраханью пятимесячную учебу во флотском экипаже.
Хотя занимались больше рытьем укреплений, строительством и склады охраняли, но закончил учебу успешно, получив звание старшины третьей статьи. Если по-армейски считать, то младший сержант. Ходил на сторожевике, а летом был направлен на прибывший во флотилию дивизион бронекатеров.
За хорошие показатели Ступникова повысили в звании и назначили командиром зенитно-пулеметной установки. Крупнокалиберных пулеметов на флоте тогда имелось совсем мало. Против пикирующих и низко летящих самолетов использовались в основном «максимы» и «дегтяревы», от которых толку почти не было. Слабый против немецкой авиации калибр.
А тут доверили спаренную установку ДШК калибра 12,7 миллиметра. Пули толщиной с палец и по техническим данным достигают цель на высоте двух с половиной километров, а на пятьсот метров бронемашину подбить могут. Почти пушка. Пробьет или нет, пока не ясно, но пулемет Костя освоил старательно и на учебных стрельбах разносил мишени в клочья.
Командир катера «Верный» Костю хвалил и не раз выносил благодарность за успехи в боевой подготовке. Старшина второй статьи Ступников бросал ладонь резким жестом к бескозырке и четко отвечал по уставу:
– Служу трудовому народу!
– Покажем гадам! – хвалился не хуже соседа Женьки Сиротина второй номер установки Федя Агеев.
Старательный парень, хоть и суетной и всего пять классов закончил. Экипаж бронекатера Ступникову нравился. Ребята дружные, веселые. Кроме Феди Агеева, скорешился с артиллеристом Васей Дергачом, уже успевшим повоевать на танке, едва не сгоревшим и переведенным на укрепление в отряд бронекатеров.
Подружились с сигнальщиком Валентином Нетребой. Среди экипажа катера он выделялся не только физической силой, но и рассудительностью, умением принять правильное решение в сложной обстановке. Место сигнальщика – в рубке возле капитана. Сигнальный прожектор установлен рядом с пулеметной установкой на крыше рубки, откуда Валентин сигналит либо флажками, либо светом прожектора.
Считай – соседи. Часто присаживается рядом с башней, перекуривают, ведут разговоры о жизни. Валентину двадцать шесть лет, отслужил во флоте срочную службу еще до войны. После демобилизации женился, успели родить с женой двух дочерей, но в сорок первом его снова призвали во флот.
Валентин считается одним из наиболее опытных специалистов, а в экипаже пользуется авторитетом, является как бы вожаком. Если случаются изредка конфликты, то решаются они обычно без командира или боцмана. Валентин умеет расставить все по своим местам. А еще он хороший баянист. Сидеть на рубке с баяном, конечно, глупо, но Нетреба часто напевает разные песни своим негромким сильным голосом.
Дорого обошелся бой с немецкими самолетами. Кто-то произнес слово «стычка», но Валентин отрицательно покачал головой:
– Нет, ребята, это не стычка, а самый настоящий бой. Кто не нюхал пороху, теперь знает, как все происходит. Не на картинках или по радио, а на самом деле. За полчаса полсотни человек и два корабля потеряли.
Долго рыли могилу, меняясь по четыре человека. Высохшая за лето земля поддавалась с трудом. В сентябре дождей тоже почти не было. К семнадцати погибшим прибавились трое умерших от ран и ожогов. Их и в госпиталь ночью не повезли – бесполезно. Обгорелые, как головешки, и сквозные осколочные ранения.
Инженерный полковник начал было суету насчет своего убитого помощника – майора. Отошел от вчерашнего страха и снова почувствовал себя начальником, требовал похоронить майора обязательно в гробу и отдельно.
– Заслуженный командир был! В штабе его уважали, в любых чертежах разбирался.
Зайцев разозлился – если говорить о командирах, то ни словом не упомянул полковник погибшего командира тральщика в звании капитан-лейтенанта. Тот в чертежах, может, и не сильно разбирался, но караваны под бомбами водил и погиб, оставаясь до последнего на своем посту. Полковник было смутился, но Зайцев только рукой махнул:
– Ладно, делитесь в своих штабах, кого как хоронить, а моряки все вместе лежать будут. Идите в село, ищите председателя сельсовета. Может, выделит плотников, а мне некогда.
Катера сумели избежать прямых попаданий, но потрепало их крепко. Погиб один матрос на «Смелом» и пулеметчик на «Каспийце». Увезли четверых раненых, в том числе помощника механика «Смелого».
Головному катеру Зайцева досталось больше всех. Одних вмятин и пробоин насчитали штук семьдесят, а двигатель и остальное в машинном отделении, которое попало под удар взрывной волны, требовало немедленного ремонта. Там собрали с пяток специалистов, пилили и заново нарезали резьбу на лопнувших трубах, перебирали двигатель.
«Верный» и «Каспиец» тоже пострадали от близких взрывов, шипела сварка, заваривая мелкие пробоины, меняли клепки, сквозь которые сочилась вода.
Полковник сам в село не пошел, послал адъютанта. Но едва тот добрался до околицы, появилась пара немецких самолетов, сбросили несколько бомб и долго обстреливали какую-то цель. Адъютант хоть и боялся, но дошел до сельсовета и ужаснулся.
Вдоль улицы чернело несколько воронок, горел дом, сухая трава, а вокруг были разбросаны тела красноармейцев. Оказывается, под обстрел попала маршевая рота. Бойцы лежали кучками и поодиночке. Некоторые в новой зеленой форме и со скатками шинелей, другие в гражданской одежде – не успели переодеть.
Набежали жители, помогали относить раненых под тополя, где их перевязывали, поили молоком. Пожилой дядька в полувоенном картузе отчитывал старшего лейтенанта, командира маршевой роты:
– У вас голова на плечах есть? До линии фронта двадцать километров, а вы как на прогулку людей вывели.
Женщины, ходившие между телами убитых, в выражениях не стеснялись. Новобранцы годились им в сыновья, и каждая представляла, что под началом такого раззявы мог оказаться ее сын или муж.
– Чего моргаешь, рожа немытая!
– Наган нацепил, воевать собрался, бляденыш. Ну, какой ты командир? Лучше бы сам подох, а детей спас.
Адъютант, тоже старший лейтенант, попятился назад, затем ускорил шаг. Услышал, как оправдывается командир маршевой роты:
– Мы два дня без отдыха шли. У меня приказ сегодня в Сталинграде быть.
– Ну, вот и будешь сам воевать.
Адъютант вернулся и рассказал о случившемся полковнику. Тот качал головой и повторял:
– Какое головотяпство! Безобразие!
– Ну, что, вашего героического майора вместе со всеми ложить будем? – перебил его Зайцев. – Или отдельно могилу выкопаете?
– Со всеми, – сделал скорбное лицо полковник. – В земле все равны.
Быстро закидали лопатами братскую могилу, дали три залпа из карабинов и продолжили ремонт катеров. Моряки со спасенного плашкоута расщедрились и разрешили дозаправить бронекатера. Хвалили экипажи:
– Молодцы ребята! Одного гада все же сковырнули. Жаль, что пушки ваши по самолетам стрелять не могут.
– Они на это не рассчитаны. Угол возвышения малый, – объяснял бывший танкист Вася Дергач. – Вот если против вражеской артиллерии или танков… Тогда мы им покажем.
– Тебя немецкие танки скорее на воде достанут, чем ты их на берегу, – подъязвил кто-то из экипажа плашкоута. – Если бы пушки по уму установили, может, и фрицы бы так не наглели.
– На войне не все учтешь, – важно объяснил Дергач. – Вас-то дотянули, спасли.
