Девушки-практикантки, заканчивающие курсы медсестер, заботливо и любовно ухаживали за ранеными. После дежурства они часто окружали мою койку и просили рассказать о боях, в которых я участвовала. Расспрашивали они и о Саше Ниловой, восхищались ее мужеством и твердостью характера. Каждая из них мечтала быть похожей на Сашу.
После отъезда Ниловой мне еще дней десять пришлось лечиться, но однажды во время обхода, весело хлопнув меня по плечу, врач сказал:
— Завтра можно выписываться в часть.
Ясный летний день был для меня особенно радостным — ведь в моем воображении он предвещал встречу с Гришей.
С утра я бодро шагала по узким и пыльным улицам Прилук. Даже кирзовые солдатские сапоги не казались мне сегодня такими тяжелыми, как обычно. Смущала стриженная под машинку голова, но, убедившись, что никто не обращает на это внимания, я успокоилась.
«Хорошо сейчас в Крыму, на берегу моря, — думала я. — Если бы не война, отдыхали бы мы сейчас с Гришей на юге…»
Мои мысли прервал громкий голос диктора из висевшего на площади репродуктора:
— Граждане, воздушная тревога! Воздушная тревога!
Его голос заглушили частая трескотня зениток и рев пикирующих самолетов. Прохожие шарахнулись во дворы и бомбоубежища.
Я бросилась на землю под стенку большого дома.
…Солнце уже садилось, когда я, утомленная неудачами, с подавленным настроением входила в последний прилукский госпиталь. Присматриваясь к раненым, со страхом думала: «А вдруг и здесь его не окажется?» Опасения мои сбылись.
— Такого у нас нет, — сухо ответила сестра.
Слезы подступили к горлу. Я присела на скамью у самого крыльца, на котором сидели раненые. Один из них подошел ближе и, заглядывая мне в лицо, сказал:
— Вы не лейтенанта Жернева жена?
Раненый оказался бойцом Жернева. Успокаивая меня, он рассказал, что Жернева отправили дальше, в Киев, надо искать там. Новая надежда подбодрила меня, и я решила отправиться в Киев на поиски мужа.
Красавец Киев подвергался разрушительным бомбардировкам. Население и крупные производства в основном были эвакуированы. По улицам шагали колонны будущих ополченцев.
Трамваи не ходили, и мне пришлось исколесить весь город пешком в поисках госпиталей. На третий день я уже с трудом передвигала ноги. В госпитале, расположенном в Киево-Печерской лавре, спросила у дежурной сестры:
— Лейтенант Жернев Григорий Васильевич лежит у вас?
— Такого нет, — закрывая толстый журнал, ответила она.
Раненые, заходившие к сестре, стали расспрашивать, откуда я, из какой части, где воевала. Подошел человек с перевязанной рукой и забинтованной головой.
— Тамара, это ты? Ты жива? — обрадованно спросил он.
Это был политрук из нашей дивизии. Он знал меня еще до войны. Я вывезла его в числе других раненых из львовского госпиталя.
— Вы не знаете, где мой муж? — сразу же вырвалось у меня.
— Его отправили дальше, кажется в Нежин. А ты откуда? Тоже из госпиталя? — рассматривал он мою измазанную «зеленкой» стриженую голову.
Я рассказала о себе, о том, что вот уже второй день в поисках Гриши блуждаю по киевским госпиталям.
— Так он в Нежине? — спросила я с надеждой.
— Да, наверное, — ответил политрук. — Ты, может быть, голодна? Ты очень изменилась, похудела. Тебя не узнать… Подожди, я сейчас приду.
Он вышел и через несколько минут принес кусок хлеба с маслом и сахар.
— На, поешь, осталось от ужина.
Я с жадностью набросилась на еду. А ведь в моем вещевом мешке где-то лежал продпаек. Просто не было времени поесть.
Рано утром я была в Нежине. Госпиталей здесь было, как мне показалось, не меньше, чем в Киеве. Одно облегчало задачу: они находились неподалеку друг от друга. И я была твердо уверена, что в одном из них найду Гришу.
Однако безрезультатно обошла три госпиталя. Зашла в четвертый.
— Скажите, у вас лежит раненый Жернев?
— Жернев лежит, — ответила дежурная сестра.
От радости я онемела.
— У него было черепное ранение и ожоги глаз, — объяснила дежурная.
— Он видит?
— Конечно. Он совсем уже поправился, — поспешила успокоить сестра, — должен выписаться на днях. Сейчас пойду узнаю, где он.
Как я обрадовалась! Нашла! Нашла здорового. Значит, вместе поедем в часть. Вернулась сестра.
— Простите, я не знала… — смущенно сказала она, — я только что приняла дежурство… Жернев, оказывается, вчера выписался.
У меня упало сердце.
— Куда его направили?
— Выбыл в распоряжение военкомата, узнайте там.
Каждый попадавшийся навстречу командир издали казался мне Жерневым. «Если он вчера выписался из госпиталя, то сегодня должен быть еще в городе». Меня не оставляла надежда увидеть мужа. Но в военкомате мне сказали:
— Лейтенант Жернев был вчера и вчера же получил направление в часть.
— В какую?
— Направляем в близстоящие части.
Вышла из военкомата. Хотелось плакать, чувствовала себя плохо. Давали себя знать последствия контузии. Часто присаживалась, чтобы передохнуть. Но решила продолжать поиски. Пошла по частям. Меня долго расспрашивали, откуда я, проверяли документы, а потом советовали, где еще искать. Кормили, успокаивали, но никто не мог сказать, где Жернев. К вечеру, совсем измученная, добралась до гостиницы. Утром снова зашла в военкомат и нашумела там, говоря, что должны записывать, куда направляют командиров. Дежурный сказал мне:
— Вы тут ищете его, а он, может быть, уже в вашей части.
Это предположение меня обрадовало. Действительно, Гриша скорее всего направился в свою часть. Я вышла на шоссе…
Машины ходили груженные боеприпасами, и шоферы не брали меня. Показалась легковая машина. Я рискнула: «Дай проголосую. Может быть, возьмет». Машина остановилась. Дверцу открыл пожилой полковник с большими седыми усами. «Вот сейчас он задаст мне». Полковник ждал, что я скажу, а я стояла и испуганно смотрела на него. Прервав неловкое молчание, полковник ласково спросил:
— Вам, товарищ боец, подъехать надо?
— Да.
— Садитесь.
Усадил рядом с собой. Попросил документы и, прочитав отпускной билет, удивленно посмотрел на меня:
— Вы женщина?
— Да.
— Почему же вы острижены?
— В госпитале остригли…
Полковник так приветливо разговаривал со мной, что я начала рассказывать ему о муже и расплакалась.
— Вот так боец! — засмеялся он.
Стал было успокаивать меня, а потом откинулся на сиденье и долго молчал: пусть, мол, выплачется.
Наплакавшись вдоволь, я утихла.
Мы ехали по грунтовой дороге. Машина то и дело подпрыгивала на ухабах. Нам часто приходилось объезжать двигающиеся колоннами подводы, груженные зерном. Каждая подвода была замаскирована зелеными ветками. На передней мы увидели прибитый к борту плакат: «Все для фронта, все для победы!»
На полях кипела работа: шел обмолот убранных хлебов, чистка и просушка зерна. То там, то тут мелькали белые косынки колхозниц.
Полковник сказал:
— Ваш муж, возможно, из военкомата получил направление в штаб фронта. Я заеду в Прилуки, а оттуда направлюсь в штаб фронта. Поедемте со мной, там вы скорее разыщете мужа.
В Прилуках он сошел у какого-то здания, а мне велел ждать его в машине. Прошло много времени. Полковника не было. Я подумала: «Зачем ехать еще куда-то, когда Гриша, возможно, уже в своей части. Отпуск кончается, наши могут вступить в бой, а я буду разъезжать».
Я сказала шоферу:
— Передайте, пожалуйста, полковнику, что я благодарна ему, но раздумала ехать в штаб фронта. Муж, может быть, уже в части, поеду туда.
Вышла на дорогу. Попутная машина оказалась из нашей части. К обеду мы въехали в густой лес. Навстречу все чаще попадались знакомые бойцы. Некоторые из них, узнав меня, приветственно помахивали пилотками.
— Вот и санчасть, — сказал шофер, затормозив машину у длинной брезентовой палатки с красным крестом.
Меня окружили и засыпали вопросами товарищи.
Но меня интересовало одно, здесь ли муж.
— Нет, — сказали мне, — Жернев в часть не приезжал.
Последняя надежда была потеряна. Чтобы скрыть от товарищей мое настроение, я пошла разыскивать Нилову.
Но напрасно я старалась уйти от друзей. Всегда лучше свое горе переживать на людях. Я тогда же поняла это.
Обедавшие, в палатках бойцы, заметив меня, наперебой кричали:
— О, Сычева приехала! Сычева, сестра!..
Справлялись о моем самочувствии и, добродушно посмеиваясь над моей стриженой головой, приглашали к обеду.
Но я задержалась только во втором взводе саперного батальона, которым командовал муж. Здесь особенно почувствовала, что попала в родную семью.
