И вдруг впереди зачернели под снегом какие-то постройки. Курт Хассе остановился, вгляделся. Танки! Беспорядочное нагромождение мертвых танков. Он подошел ближе. Знакомые черные кресты смотрели на него со всех сторон. Вот она, могучая техника, краса и гордость гитлеровской армии! Можно ли было сомневаться в победе, когда она двигалась, изрыгая огонь, сотрясая воздух и землю? Что же тут произошло? Огромное кладбище стальных гигантов, раскинувшееся на необозримом просторе… Снег шуршит по задымленной броне, ветер свистит в зияющих пробоинах. Вон танкист, не успевший выползти из люка: обгорелый труп его застыл, как прогнувшийся мостик. Где рука торчит из наметенного сугроба, где нога… И в мглисто-желтом небе движется луна, освещая сквозь метельную сумятицу картину невиданного разгрома.
Невозможно было остановить лавину немецких танков. Но остановили! И кто же? Те русские, которых Курт Хассе считал дикарями!.. Как это понимать?! Просто с ума сойдешь!
Фашист снова осмотрелся: не столкнуться бы с советскими солдатами. Проверил, на месте ли пакет штаба, и, согнувшись под порывами леденящего ветра, побрел к развалинам города.
50
Наташа работала теперь на Мамаевом кургане вместе с Вовкой Паручиным. Они сразу поладили, потому что оба умели ценить храбрость, ловкость и верность слову.
Если этот мальчишка сказал «сделаю», то расшибется в лепешку, но обещание выполнит. Отчего же он задержался сейчас? Значит, случилось что-то серьезное. В ожидании своего посыльного Наташа не сидела сложа руки: она вывозила раненых с поля боя на салазках в укрытия, накладывала им жгуты и повязки, а санитары тащили их по ходам сообщения вниз, к берегу.
Выбравшись в очередной поиск, Наташа вдруг увидела на склоне кургана Вовку. Он пристроил себе на спину котомку — мешок с перевязочными материалами и медикаментами, и быстро полз среди обломков железа. Вот он исчез — пробирается по ходу сообщения, вот снова выставилась его круглая ноша. Поблизости разорвался снаряд миномета. Он, конечно, бьет не по Вовке. Смешно было бы обстреливать из миномета одиннадцатилетнего мальчишку, хотя груз он тащит такой, что под стать и взрослому. Что это? Неужели ранен? Наташа, лежа на снегу, сдвигает на затылок каску, щурится от солнца, потом делает рывок, собираясь ползти к Вовке. Но в этот момент он тоже шевельнулся и исчез, словно провалился под землю.
«Куда же он скрылся? Наверное, прыгнул в окоп…»
Наташа взглянула на город. Отсюда он представлялся сплошным пепелищем, перерезанным оврагами, идущими к Волге. В центре, где когда-то жила Наташа, коробки разрушенных домов стояли чаще и гуще клубился дым. Там тоже шли жестокие бои.
«Скоро капут фашистам, — сказал вчера Наташе Ваня Коробов. — Прогоним их с Мамаева кургана, добьем в центре и в районе заводов, и можно будет отдохнуть немножко».
Теперь девушке все нравилось в Коробове, даже его полушубок, который из белого в первый же день превратился в грязно-серый, но придавал лейтенанту очень бравый вид. Наташе приятно было сидеть рядом с Ваней в минуту затишья в блиндаже КП, и она неожиданно подумала: «Похоже, я люблю его. Может быть, мы поженимся, когда кончится война?!»
Трудно было вообразить, как он стал бы ее мужем. Тогда она, конечно, обнимала бы и целовала его. Наташа внимательно посмотрела на губы и шею Коробова, но тотчас застыдилась своих мыслей. И когда он попробовал подсесть поближе, да еще тронул легонько руку девушки, она осадила его таким нелицемерно строгим взглядом, что молодой командир сразу занял подобающую дистанцию.
— Эх, Наташа! — сказал он, не сумев скрыть огорчения. — Помнишь, как ты уходила с Линой в разведку к вокзалу? Мы встретились в доме у мельницы, который обороняла группа сержанта Павлова. Ты сердито разговаривала тогда со мной, а у меня все пело в душе. Разве мог я ожидать, что увижу тебя? Но как увидел — сразу понял: ждал этой встречи, верил в нее. Если бы не верил, не ждал, то и не дожил бы до того часа. Вот и сейчас, сколько ни хмурься, а я надеюсь по-прежнему: все равно мы будем вместе!
Наташа ничего не смогла возразить: слова Коробова и голос его взволновали ее.
«Хорошо! — подумал он, осчастливленный выражением чуть смущенной нежности, с каким обратились к нему снова глаза девушки. — Не допускай хоть на бросок гранаты, только смотри на меня. Пусть будет все так, как ты захочешь…»
— Вот и я! — неожиданно появляясь, крикнул Вовка. Вернее, появились лишь голова его да руки, сделавшие щель в крыше подземного хода, неизвестного Наташе. — Нашел и разведал: красота, а не траншея!
— Ладно, не нарвался на фрица!.. Была бы тогда красота!
— Нарвался бы, так убил! — похвастался мальчик.
51
— Наташа! Моряки ходили в атаку, и у них убили санинструктора и санитара! — кричал Вовка, сбегая с вершины кургана, изрытого окопами и ходами сообщения, заваленного обломками самолетов, разбитыми пушками и торчавшими, словно каменные глыбы, развороченными и опрокинутыми танками.
Сделанные, как ледянка, салазки, которые мальчик волок за собой, стучали по осколкам снарядов и мин, сплошь покрывавших землю, вперемежку с багровым от крови, затверделым снегом, цеплялись за колючую проволоку, видневшуюся повсюду.
— Пойдем с ними! Они сейчас опять двинутся. Здесь напрямую к берегу по ходам сообщений да по воронкам на салазках еще тяжелей, чем на плащ-палатке. Зато по скату в Банный овраг нам легче будет. Там и снегу побольше, хотя железа — тоже горы наворотили: наши КВ таранили ихние танки.
Моряки! Все утро почему-то не выходили из головы Наташи Семен Нечаев и Лина Ланкова. Как они любили друг друга, а смерть разлучила их навсегда!
Утро встает морозное, солнечное. В заречье, в Красной слободе, над серыми домиками, похожими на стаю птиц, сидящих среди белого от инея леса, поднимаются в синеву неба струи розоватого дыма. Подумать только, какой ясный, яркий день! Развеялась черная копоть пожарищ над городом, лежащим в развалинах, а пороховую гарь уносит ветер. Не сожгли фашисты заволжские хутора: собирались там зимовать. «Зачем вы к нам пришли, подлые? Все у нас поломали, и сами подохнете здесь лютой смертью!»
Как хорошо было на Волге зимой! Особенно в солнечные дни. Идешь по ледовой дороге, и такая легкость в каждом движении! Навстречу идут и едут люди. Потряхивая гривами, торопливо переступают лошади. Ребятишки бегут, постукивая коньками по наезженной рыжей дороге, которая сама так и стелется под ноги. Солнце блестит, воробышки скачут, подбирая рассыпанные зерна. А воздух-то какой! Закрыл бы глаза и дышал, дышал. Но разве можно закрыть глаза, когда такое синее небо, и солнце, и столько белизны… Глянешь на север — гиганты заводы стоят, на юге — другие заводы расстилают сизую дымку, а за этой дымкой блестят, точно золотые, оледенелые склоны высот над Красноармейском. Бежит по дороге девочка-подросток, радуется жизни, простору, людям, новым своим валеночкам. До чего хорошо устроено все на свете!
Поправив наложенный раненому жгут, Наташа еще раз взглянула из укрытия под опрокинутым танком на далекое Заречье, на дороги, проложенные нынче по льду Волги совсем в других местах, и неожиданно вспомнила о пуховых платках, заказанных вязальщице в Красной слободе. Многие здесь держали коз и вязали платки, которые продавали на рынке.
Пушистую белую шаль с ажурной каймой заказала мать для Наташи. «А мне серую с каймой попроще, лишь бы тепленькая и мягкая, да чтобы ости не было!» — наказала она знакомой заречной домохозяйке.
«Когда я сама начну зарабатывать деньги, я куплю тебе шаль нарядную из нарядных!» — пообещала на обратном пути девушка, любовно засматривая в лицо матери. И та засмеялась. Как умела она смеяться!..
Печаль сдавила сердце. Ничего не осталось от прошлого: ни дома, ни Московской улицы. А главное — мамы нет.
Наташа обернулась к Вовке, тоже влезшему в укрытие:
— Отвезем этого раненого на сборный пункт — и к морякам.
Моряки уже штурмовали первую линию вражеских окопов.
— Жмите их там хорошенько! — крикнул Вовка и погрозил в сторону фашистов жестким кулаком.
Сборный пункт недалеко, но этот раненый очень крупен, тяжел, и ребятам стоило немалых усилий затащить его на Наташины салазки, тоже сделанные из половинок лыж.
— Ты молодец, Вовка, придумал такие ловкие санки — настоящие волокуши, — сказала она.
Ей стало жарко в зимнем обмундировании и натянутом сверху белом маскхалате. Вчера она увидела, что Платон Логунов был уже в новых погонах. В армии ввели знаки различия. Скоро и санинструкторам дадут какие-нибудь погончики. Недавно эта мысль по-ребячески развлекала, а сейчас совсем не трогала.
Если бы девушка увидела свою подругу Лину, она, наверно, сказала бы ей: «Что-то у меня сегодня болит сердце».
Но Лины тоже теперь нет. Убит и Денис Антонович Хижняк. Пожаловаться некому, и Наташа, сурово хмурясь, помогла береговым санитарам устроить раненого на носилках, а потом, подхватив салазки, бросилась опять к вершине кургана. Вовка, хроменький постреленок, не отставал от нее. У него не хватало силы переворачивать взрослых мужчин, и он подкатывал свои салазки лишь к тем раненым, которые могли самостоятельно лечь на них.
