Прочитав, Уральцев встревожился. Ночью надо обязательно вернуться в Геленджик. Если общее наступление — дело нескольких дней, то его, конечно, разыскивает редактор, чтобы дать соответствующее задание.
Глянув на часы, Кабанов спокойно и, как показалось Уральцеву, с какой-то застенчивой улыбкой сказал:
— Через несколько минут начнется.
Размышления Уральцева прервал залп минометов. Он вскочил и высунул голову из ячейки. Мины рвались перед всем передним краем бригады. Вскоре сопку заволокло дымом и пылью.
«Что я тут увижу и узнаю?» — озадаченно подумал Уральцев и покосился на командира бригады, наблюдавшего в стереотрубу.
У всех офицеров, находившихся здесь, были сосредоточенные лица, все смотрели в ту сторону, где рвались мины.
Прошло пятнадцать минут. На какое-то время взрывы затихли, но тут же донеслись выстрелы из автоматов и пулеметов, крики «ура». Кричали и стреляли не только бойцы штурмового отряда, но и солдаты стрелкового батальона, находившегося в обороне напротив сопки и демонстрировавшего ложную атаку.
Командир бригады приказал перенести артиллерийский огонь в глубь обороны противника, по его батареям.
Через несколько минут стрельба послышалась на вершине сопки.
Оторвавшись от стереотрубы, командир бригады вытер вспотевшее лицо.
— Темнеет, — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Ни шиша в трубу не видно.
Уральцев опять подумал: «Ничего-то я тут не увижу. Надо было пойти со штурмовым отрядом. Ребята уже на сопке».
Прошло полчаса. Стрельба на вершине стала затихать. Командир бригады и начальник политотдела обеспокоенно переглянулись. Что происходит там, на вершине, скрытой темнотой и дымом?
До сих пор молчавшая вражеская артиллерия открыла огонь.
Телефонист подал трубку командиру бригады. Тот выслушал и заулыбался:
— Ура, Васек, — повернулся он к Кабанову. — Плотнянский доносит, что сопка наша.
«Так быстро!» — поразился Уральцев.
— Теперь надо закрепиться, — сказал Косоногов и приказал командиру второго батальона выдвинуть на новый рубеж две роты.
Эти роты, заранее подготовленные, должны закрепить успех штурмового отряда.
Стало совсем темно. На сопке происходила незначительная перестрелка. Из батальона сообщили, что вершина полностью очищена от гитлеровцев и стрелковые роты оборудуют позиции по ту сторону вершины, а саперы минируют впереди их местность. Сообщили также, что в штурмовом отряде трое убито, семь ранено. Убито тридцать два гитлеровца, шесть немецких солдат сдались в плен.
— Пленных немедленно в штаб, быстро допросить и доложить мне, — приказал Косоногов.
Час спустя немцы сделали огневой налет на сопку и перешли в контратаку. Опять застрекотали пулеметы и автоматы. Но немцы не мастера в ночном бою. Расчет командира бригады был именно на это — в сумерках занять сопку, ночью отбивать контратаки противника и крепить оборону.
Контратака противника была отбита. Командир батальона сообщил, что у него потерь нет, а многие солдаты противника подорвались на минах, которые саперы успели поставить.
— Продолжать минировать, — дал указание Косоногов.
На НП появился инструктор политотдела капитан Каневский, находившийся в штурмовом отряде. Подойдя к Косоногову, он доложил:
— Пленные рассказали, что огневой налет застал их врасплох. Их офицеры не сразу сообразили, в чем дело. А когда наш батальон открыл стрельбу из пулеметов и раздались крики «ура», они всполошились, уцелевшие бросились в ячейки, чтобы приготовиться к отражению атаки. Они не ожидали, что с фланга налетит наш штурмовой отряд. У них началась паника, стали убегать.
— Похоже, что так и было, — заметил Косоногов.
Время близилось к полуночи. С НП никто не уходил. Ужинали здесь. Кабанов отправил Каневского отдыхать. Когда над морем повисли парашюты и стали рваться снаряды, Уральцев забеспокоился. Пора идти к берегу. Он сказал об этом Кабанову.
— Подождите пятнадцать минут, напишу политдонесение передадите в политотдел армии, — сказал Кабанов и ушел в землянку, где горела лампа.
Косоногов подозвал Уральцева и, пытливо глядя на него, спросил:
— Как вы с журналистской точки зрения оцениваете сегодняшний бой?
Уральцев полол плечами и признался:
— Не совсем разобрался.
— Недовольны? — удивился Косоногов.
— Что вы, наоборот, я поражен, как быстро все произошло, молниеносный рывок — и, как говорят на флоте, морской порядок.
— Расчет был на внезапность и быстрый натиск, на хитрый маневр, — сказал Косоногов. — И он оправдался. А оправдался потому, что штурмовой отряд показал отличное воинское мастерство. Противник не успел опомниться. Я рад успеху вдвойне — и потому, что взяли сопку, которая была как бельмо па глазу, и потому, что этот бой показал высокий наступательный порыв. Теперь я с уверенностью могу доложить Военному совету армии, что моя бригада готова к наступательным боям.
«Надо запомнить его слова, — подумал Уральцев. — Он кратко сформулировал содержание моей статьи об этом бое».
Из землянки вышел Кабанов и подал Уральцеву конверт:
— Надеюсь, не забудете.
Он пожал Уральцеву руку и пожелал доброго пути. Уральцев простился с Косоноговым и другими офицерами, находившимися на НП, и пошел по тропинке, ведущей к берегу.
1
Давно никто не видел таким возбужденным командира дивизиона морских охотников капитан-лейтенанта Корягина. Он прибежал от командира базы со сдвинутой па ухо фуражкой, его зеленоватые глаза потемнели.
Таким он обычно бывал на борту корабля при выполнении боевого задания. На берегу его привыкли видеть уравновешенным, даже медлительным.
Значит, что-то случилось.
Опытным командирам кораблей нетрудно было догадаться о причине. Все знали, что в Геленджикскую бухту стянули со всех портов различные высадочные средства, что вот уже месяц идут усиленные тренировочные занятия катерников и морских пехотинцев. На командирских занятиях изучался опыт предыдущих десантных операций. Даже матросам было ясно, что готовится новая десантная операция. Не знали командиры только даты и места, куда десант будет высаживаться. О месте высадки среди офицеров шли споры. Одни говорили, что десант следует высаживать в Новороссийский порт. Другие были уверены, что подобная операция будет обречена на неудачу, ибо гитлеровцы превратили порт и город в неприступную крепость. Высказывались предположения, что десант будет высажен в Анапе, а может быть, даже в Крыму.
Собрав командиров кораблей, Корягин поднял сжатый кулак и резко опустил его.
— Вот и дождались мы, товарищи офицеры, долгожданного дня. Верховное Командование поставило Северо-Кавказскому фронту и Черноморскому флоту задачу — совместными ударами с суши и десанта с моря освободить Новороссийск. Будем высаживаться в порт. Прямо в пасть врага. Целый год гитлеровцы укрепляли город и порт. Они возвели там более пятисот оборонительных сооружений — дотов и дзотов, все причалы, молы, портовые постройки заминированы, причем мины не только на береговой черте, но и на воде и под водой. Между молами установлены боносетевые заграждения, соединенные с минами и фугасами. Гитлеровцы имеют возможность сосредоточить по десанту более ста шестидесяти орудий, причем только в районе порта пятьдесят. Вот какой орешек нам надо расколоть.
Он обвел взглядом командиров, пытаясь прочесть на их лицах впечатление от такого сообщения. Лица были серьезны, суровы и спокойны.
Новосельцев толкнул Школьникова локтем и шепнул:
— Что я говорил? Так и есть…
— Но неприступных крепостей не бывает, — продолжал Корягин. — Это еще Суворов доказал. Наш десант в порт Новороссийск дерзок по замыслу и нов по исполнению. Таких десантов в истории войны на море еще не было. Как мы будем проходить ворота между молами? Боновые заграждения подорвет торпедный катер и даст сигнал. По сигналу в порт ворвутся торпедные катера и выпустят торпеды в причалы, па которые потом высадятся десантники. Одновременно наша артиллерия с Большой и Малой земли открывает огонь из сотен орудий. А ночные бомбардировщики будут действовать ранее. Шумом своих моторов они заглушат шум корабельных. Вслед за взрывами торпед рванем мы и высадим десантников. За ночь каждый катер должен сделать несколько рейсов. Начальник штаба огласит приказ командира базы.
Начальник штаба дивизиона капитан-лейтенант Сорокин прочитал приказ, детализирующий действия кораблей базы.
— Все понятно? — спросил Корягин, когда приказ зачитали.
— Все ясно, — раздались голоса.
Корягин наклонился к Бородихину, сидящему рядом:
— Комиссар, ты что-то скажешь?
