Коптившая керосиновая лампа тускло освещала нас.
— Кончай эту чушь, — раздраженно прошипел Порта. — Играй или отправляйся в навозную кучу к тому старику, тебе там самое место.
— Это как понять, рыжая образина? — возмутился Хайде и отодвинулся назад вместе со стулом.
Рослый, плечистый Малыш поднялся, сдвинул котелок на затылок и утер нос пальцами. Потом схватил массивный дубовый стол с тарелками, мясом, бутылками, банками, оружием и всем прочим и отставил, чтобы освободить путь к бледному, разъяренному Хайде, стоявшему по другую его сторону.
— Чего суешься? — выкрикнул Хайде. — Тут дело между Юлиусом Хайде и Йозефом Портой. Тебя оно не касается, тупая горилла.
Малыш хмыкнул, размахнулся, и Хайде с громким стуком шлепнулся на пол.
Стол вернули на место, игра возобновилась. Но сосредоточиться на ней было трудно. Мы напрягали слух. Хайде лишь высказал то, что беспокоило всех. Наши первобытные инстинкты пробудились. Все почему-то были настороже. В этом коттедже было что-то неладное.
Мы играли примерно с полчаса, потом Старик неожиданно бросил карты и громко закричал в потолок:
— Если там кто-то есть, выходи!
Тишина. Угрюмая тишина. Ни звука. И все-таки там что-то было. Теперь мы все это знали. И это было что-то живое.
Пришедший в себя Хайде снова попросил карту. Он сидел, хмурясь и потрагивая свой автомат.
— Что за черт? — прошептал он.
— Кто-то прячется, — пробормотал Штеге и прижался спиной к стене, держа автомат у бедра. Губы его нервозно подергивались.
— Может, мы попали в партизанское гнездо, — негромко произнес Старик. — Тогда спокойной ночи, мальчики!
Малыш достал одну из гранат, которые постоянно носил в карманах и бросал в самые неприятные места.
— А не взорвать ли этот вонючий хлев к чертовой бабушке?
— Кончай, — сказал Старик. — Давайте обыщем его, чтобы можно было играть спокойно. Иначе все спятим.
Мы толпой поднялись по лестнице. Держа наготове оружие, готовясь скосить огнем все, что попадется на пути.
Порта сильным пинком распахнул дверь и отскочил. Легионер открыл огонь из автомата, всаживая свинец в совершенно темную комнату, и расстрелял весь рожок. Хайде бросил гранату в соседнюю.
— Огонь по дьяволам! — закричал Порта, выбежав на шедший вокруг всего дома балкон.
Из стволов десантных карабинов и автоматов злобно засверкали синеватые вспышки. Это походило на сражение с ветряными мельницами.
— Vive la Légion![49] — крикнул Легионер, размахивая автоматом над головой. И тигром бросился в комнату, где уже взорвалась брошенная им граната.
Там поднялся неимоверный шум, словно он сражался с несколькими партизанами; но минуты через две мы выяснили, что там за битва. Легионер наткнулся на платяной шкаф без дверцы, тот повалился на него, и Легионер оказался словно бы в капкане. Высвобождался он с криком и стуком.
Через четверть часа весь второй этаж был жутко разгромлен. Пух из толстых крестьянских перин, которые мы с перепугу вспороли, сеялся повсюду, словно мелкий снег.
Мы стояли на лестничной площадке и напряженно прислушивались. Всюду темнота. Снизу до нас долетел легкий шорох.
— Mon Dieu, — негромко вырвалось у Легионера.
По спинам у нас поползли мурашки страха. Хайде первым потерял голову.
— Кто там? Мы держим вас на мушке, дьяволы! — заорал он так, что тихий дом содрогнулся.
За его криком последовала полнейшая тишина. Мы вновь напряженно прислушивались в полной уверенности, что здесь есть еще кто-то живой.
— Может, убраться отсюда? — прошептал Малыш, подходя к одному из окон.
Снова шелест внизу.
— Стой! — крикнул Порта и выпустил вниз очередь из автомата. — Стой!
Малыш взвыл и выскочил в окно, обдав нас осколками стекла.
Всех охватила паника. Мы больше не могли выносить неизвестность. Все стремились выбраться наружу. Малыш словно бы унес с собой нашу смелость.
У Хайде заело затвор. И он запустил автоматом в неведомое существо в темноте.
Мы как-то ухитрились выбраться наружу — все, кроме Штеге. Он остался внутри.
— Нужно его вызволить, — сказал Старик. И мы снова вошли в проклятый дом.
— Хуго, где ты? — негромко позвал Старик.
Кто-то чиркнул спичкой и зажег керосиновую лампу на столе.
В тусклом свете мы увидели высокого, тощего человека в полосатой концлагерной робе. Старик первым оправился от удивления.
Жутко исхудавший человек вытянулся по-военному и, не сводя глаз со Старика, отрапортовал:
— Герр фельдфебель! Заключенный номер тридцать шесть семьсот восемьдесят девять пятьсот восемь А докладывает, что покинул свою железнодорожно-строительную команду сорок три пятьдесят шесть Ост!
— Пресвятая Дева! — воскликнул Порта. — Ну и высказывание. Ты выучил его не в воскресной школе.
— Зебра, есть тут еще кто-то? — спросил Малыш.
— Никак нет, герр ефрейтор.
— Кончай ты, — раздраженно прикрикнул Старик.
— Это почему? — спросил Малыш, польщенный обращением по званию и словом «герр». Такого он еще не слышал.
— Заткнись, — приказал Старик. — Отыщи Штеге, чтобы можно было продолжить игру. — И обратился к лагернику: — Поешь чего-нибудь. Похоже, тебе это необходимо.
Старый лагерник нервозно огляделся. Он стоял посреди комнаты, вытянув руки по швам.
— Садись, старик, — улыбнулся Порта, радушно указав на стол. — Возьми ломоть хлеба и кусок мяса. Жратвы тут много. Найдешь и чем горло промочить.
Челюсть старого лагерника конвульсивно задвигалась.
— Герр обер-ефрейтор, заключенный номер тридцать шесть семьсот восемьдесят девять пятьсот восемь А просит разрешить ему сделать заявление.
— Говори, приятель, — проворчал Малыш, сдвинув светло-серый котелок на лоб.
Старый еврей молчал. Казалось, он подбирает нужные слова. Он понимал, что неосторожное слово может повлечь за собой смерть. Несмотря на наши нарукавные повязки с черепом, костями и красноречивой надписью «Strafabteilung»[50], он видел в нас врагов.
— Эй, зебра! Что хотел прошептать нам? — рявкнул Порта. И ткнул грязным пальцем в сторону высокого, исхудалого человека с желто-серым, давно не мытым лицом.
Лагерник устало переводил налитые кровью глаза с одного из получающих плату от государства убийц на другого.
— Ну, что хотел сказать? — усмехнулся Брандт, бывший водитель вездехода. И принялся ожесточенно высасывать зуб с дуплом, издающим ужасный запах. Идти к зубному врачу он не осмеливался, предпочитая терпеть боль. В конце концов мы стали совать в дупло всё — от пороха до соляной кислоты. Даже сушеный птичий помет. Это была идея Порты.
— Скажи что-нибудь, — обратился я с улыбкой к человеку в полосатой робе.
— Да заткнитесь вы, болваны! — прикрикнул Старик. — Не видите, что сводите человека с ума своими дурацкими вопросами? Не понимаете, что от страха он еле жив? Если б видели себя в зеркале, тоже получили бы шок. Дьявол — красавец по сравнению с вами.
Он подошел к старому еврею и обнял его за плечи. Почесал бровь мундштуком трубки и заговорил на свой обычный манер:
— Не нужно бояться нас, друг мой. Мы не такие плохие, какими выглядим. Что ты хотел сказать? Говори свободно! Если считаешь, что мы тупые свиньи, скажи. Потому что так оно и есть.
Лагерник глубоко вздохнул и посмотрел на Старика, невысокого, плотно сбитого рабочего с бородатым, добродушным лицом под черной пилоткой танкиста. Глаза их встретились. Почти черные — лагерника и ясные, голубые — Старика. Мы поняли, что эти люди нашли друг друга.
— Герр фельдфебель! Взять здесь что-нибудь было бы грабежом. Я прятался в этом доме три дня, но ничего не тронул.
Старик со смехом покачал головой.
— Выброси из головы эту ерунду. Садись за стол и ешь. Что такое теперь грабеж? Что такое изнасилование? Сущий пустяк, ничего больше. — И обратился к Хайде: — Принеси еще еды и выпивки.
Хайде, разинув рот, пялился на человека в полосатой робе, словно увидел что-то неестественное, недоступное пониманию.
Малыш наклонился к нему и рявкнул так, что было слышно на несколько километров:
— Марш за жратвой, навозный жук, пока не получил по роже!
Хайде вздрогнул. И неохотно пошел на кухню выполнять приказ Старика.
Порта с Легионером пошли наверх искать Штеге. Он лежал без сознания в коридоре. Приведя его в себя, мы выяснили, что в паническом бегстве из дома он ударился головой об распахнутую дверь.
— Где ты спал в течение тех трех дней, что провел здесь? — спросил Старик лагерника.
— В кухне на полу, герр фельдфебель.
— Брось ты к черту эти обращения по званию! Здесь много кроватей, не понимаю, почему ты не лег на одну из них.
— Потому что у меня вши; а потом, я не хотел мять аккуратно прибранные постели.
— Господи! — воскликнул Порта и громко расхохотался. — Все были бы такими тактичными. Тогда бы война превратилась в бал.
