Факты весьма существенные, подтверждающие, что диверсанты оторваны от своей базы, вынуждены обращаться к советским военнослужащим, надеясь на свои всесильные документы и на доверчивость советских людей… И не только на это: кто-то же снабжает их ценной информацией…
Почему Нурахметов умолчал о спирте и батарейках? Только ли из-за страха?… Ведь он знает не только то, сколько самолетов планируется на боевые задания, но и в какое время намечается взлет, по каким маршрутам пойдут группы. Рацию можно возить с собой в мотоцикле. Отъехал куда-нибудь в сторону — и стучи ключом…
По распоряжению начальника гарнизона в авиагородок и на дороги, связывающие аэродром с городом и окраинными селами, выделены дозорные. Им поручено проверять документы у всех, независимо от звания, и подозрительных задерживать. Это на день. А ночью капитан Петровский снова должен заняться поимкой диверсантов. На этот раз операцию он продумал более тщательно и бойцов ему выделили, несмотря на трудности с людскими резервами, в три раза больше. Инструктаж группе Петровский назначил на 19-00. Оставалось полчаса, а он только возвращался с совещания от начальника особого отдела. Хотел заехать домой, к Оксане (минут десять можно было выкроить), но настроение было такое прескверное (и из-за разноса на совещании, и от усталости, и оттого, что был голоден), что лучше было Оксане не показываться: она очень чувствительна ко всяким его неурядицам и будет переживать больше, чем он. «Вот разделаемся ночью с диверсантами, — думал он (он почему-то был уверен, что теперь им не уйти), — тогда заеду домой и там часа три отдохну».
17
9 июля 1941 г. …Наша авиация бомбардировала Констанцу, порт и транспорты в Тулче, Сулине, нефтепромыслы в Плоешти…
(От Советского информбюро)
Темнело не по-летнему быстро — с запада наползали мощные кучевые облака. И Петровский, выйдя из столовой, принял решение выслать группы к местам засад минут на пятнадцать раньше. Пока он давал последние напутствия старшим, закончили ужин летные экипажи — вылет у них назначен на 22.00 — и дневные дозорные. Из докладов дозорных начальнику штаба выходило, что никаких происшествий и подозрительных явлений на дорогах не случилось. Петровский ожидал другого и потому счел необходимым самому поговорить с дозорными.
Старшие обстоятельно доложили, сколько и каких машин проследовало по их участку; в основном это были бензовозы, масловозы, грузовики с бойцами, с эвакуированными. Действительно, ничего интересного. Днем, видно, диверсанты отсиживались в укрытых местах. А если и ночью они сегодня не рискнут выйти или умчаться в другое место?
— Да вы не расстраивайтесь, товарищ капитан, — заметив огорчение на лице Петровского, стал утешать его немолодой старшина. — Поймаем этих наводчиков, как пить дать. Вон и пограничники нам на помощь подключились.
— Какие пограничники? — удивился Петровский. На совещании у начальника особого отдела присутствовал и представитель пограничников, но на просьбу принять участие в поимке диверсантов он ответил, что у них не хватает сил охранять побережье.
— Наши, с побережья, — пояснил старшина. — Капитан и лейтенант. На мотоцикле. Они стоят недалеко от нашего поста на шоссейной дороге.
«Они!» — Петровский почувствовал, как сумасшедше забилось сердце и на лбу выступила испарина.
— Они и сейчас там? — Петровский уже знал, что ему делать.
— Нас сменили, а их пока нет.
Недалеко от курилки сидел на своем мотоцикле лейтенант Пикалов, попыхивая папиросой. И ни одной грузовой машины. А чтобы захватить диверсантов, надо взять с собой хотя бы человек пять. И вызвать машину. Но прежде позвонить пограничникам — уточнить, не изменили ли они свое решение. Может, представитель доложил командиру отряда, и тот распорядился выделить двух человек?
Петровский быстро поднялся по ступенькам в кабинет заведующей столовой — телефон имелся только там — и позвонил на коммутатор:
— Нимфу прошу.
— С Нимфой уже часа два как связи нет, — ответила дежурная.
«Работа диверсантов». Это еще больше убеждало Петровского, что на дороге не пограничники.
— Соедините тогда с Тридцать первым.
— Слушаю Тридцать первый, — отозвался командир БАО.
— Семен Петрович, срочно вышлите машину к столовой… Какая есть под рукой. Немедленно…
Дозорные в четыре глаза вопросительно смотрели на Петровского: неужто пограничники — не пограничники?
Лишь Пикалов по-прежнему сидел на мотоцикле, беззаботно болтая о чем-то с начхимом капитаном Деревянко, назначенным командиром группы задержания.
— Товарищ лейтенант, вы что, не летите сегодня? — обратился Петровский к Пикалову.
— Машина в ремонте. — Пикалов сбил пепел с папиросы. — Командир летает, вывозит летчиков ночью. А в чем, собственно, дело?
— Дело в небольшом… — Петровский колебался, стоит ли привлекать члена экипажа командира эскадрильи. Если что случится с Пикаловым, полковое и его, Петровского, начальство будет очень недовольно. А почему недовольно? Не в личных же целях Петровский использовал начальника связи! Дорога каждая минута. Надо не дать уйти мнимым пограничникам. — В вашем мотоцикле. Не могли бы вы подбросить нас со старшиной к развилке на Саки и Аиш?
— О чем речь. — Пикалов поднялся с сиденья, затушил окурок и отнес его в урну. — Я в вашем распоряжении.
— А вам, товарищ капитан, — повернулся Петровский к Деревянко, — как только машина подойдет, группу в кузов и тоже к развилке. Оружие держать наготове. — Петровский достал пистолет, щелкнул затвором, загоняя патрон в патронник. — И вам, — дал он команду Пикалову и старшине.
— Вы думаете?… — удивленно округлил глаза старшина.
— Думаю. Садитесь в коляску. Мы с лейтенантом будем вести с пограничниками разговор, проверять у них документы. Вам же следить за каждым их жестом, движением. Быть готовым опередить их. Стреляете хорошо?
— Да вроде бы… Из тридцати двадцать восемь выбивал.
— Вот и отлично, теперь представляется возможность на деле отличиться.
Пикалов и старшина перезарядили пистолеты. Мотоцикл взревел и рванул с места.
Сигнал остановиться — карманный фонарик мигнул несколько раз — они увидели, не доезжая развилки. Пикалов сбавил скорость.
— Приготовиться, — скомандовал Петровский.
Все трое расстегнули кобуры, сняли курки с предохранителя.
Было еще не так темно, и Петровский хорошо рассмотрел загорелое худощавое лицо капитана, его внимательные глаза, тонкие плотно сжатые губы. Ему было лет сорок, лейтенанту, круглолицему, тоже чернявому, лет тридцать.
Капитан осветил всех троих фонариком, всего по секунде, лишь на Петровском задержал луч чуть дольше и потребовал властно, как и подобает ответственному человеку:
— Документы. Проверка.
Петровский, Пикалов и старшина слезли с мотоцикла и встали, как было обговорено дорогой: Петровский — напротив капитана, Пикалов — напротив лейтенанта, а старшина позади, так, чтобы хорошо видеть обоих подозреваемых.
Петровский первым протянул удостоверение личности капитану. Тот осветил его, полистал, задержал взгляд на фотокарточке. Посмотрел на Петровского, снова на фотографию.
— А-а, соседи, Меньшиковские, — удовлетворенно произнес капитан. — Как поживает Федор Иванович?
Петровский хорошо знал, что разведчик — это человек, обладающий незаурядными качествами: невозмутимым спокойствием и мгновенной реакцией, находчивостью и изобретательностью, умением читать мысли противника и навязывать ему свою волю.
Если перед ним стояли разведчики, то они были талантливы: ситуация складывалась не в их пользу — двое против троих. Для какой цели прибыли эти трое, было яснее ясного…
Вопрос капитана как бы развеивал подозрение: видите, мы знаем даже имя командира полка… Может, и в самом деле они пограничники?… Что ж, теперь твоя очередь, капитан Петровский, показать свою находчивость, изобретательность…
