Игорь Гергенрёдер - Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]

— Вероятно, — Евгений Фёдорович, некрасиво скашивая рот, усмехнулся, — теперь он уже понимает свой роковой просчёт… Сейчас вы увидите, — адресовался к Онуфриеву, — преображение подлеца. Слёзы искреннейшего раскаянья, мольбы…

Володя прервал:

— Не дождаться! — его голос стал въедливо–скрипучим: — Никому не дождаться, чтобы Ромеев фон Риббек, — выговорил чётко, с нажимом, — перед кем–то склонялся!

Дружинники схватили его за руки, он, не вырываясь, смотрел то на полковника, то на сидящего на диване.

— Моей матери, чтоб прожить, пришлось публичный дом содержать… Отец

мой — убойца сиречь убийца! Но мой род — не со дна–ааа! — протянул «а» экзальтированно, точно в религиозном воодушевлении. — Род мой — издалё–о–ока!

Он пытался запустить руку во внутренний карман пиджака, дружинники не давали. Наконец один, поймав кивок Роговского, полез сам Володе за пазуху, достал бумажник, раскрыл — на пол полетела журнальная картинка с видом

живописного замка. Парень, подняв её, подал министру.

— Вот в таком поместье родительском, в Германии, моя мать родилась… — с надрывом проговорил Ромеев, он так и тянулся к картинке. — Козни боковой родни — не теперь про них разъяснять — довели до того, что мать не получила наследства, отправлена была в Россию и, ради куска хлеба, должна была прибегнуть к нечистому промыслу…

Погибла она по правде–истине оттого, что спасала от пожара — но не амбар, а дом!

Про отца поясню также. Мой отец Андрей Сидорович, приёмный сын

чиновника Ромеева, несмотря на добро и ласку приютивших людей, стал

грабителем. Как тому должно было быть, в одну из ночей от своих же воров получил смертельные раны ножом…

— При таких жизненных оборотах, милостивый Евгений Фёдорович, — всеми силами старался не сорваться на крик Володя, — вы знаете, не мог я не жить в полной и доскональной обиде — но на кого-с? Будь я привычный вам расейский обиженный человечек, то взаправду пришёл бы к эсерам с мстительной жаждой — подрубать столпы отринувшего общества, убивать министров, губернаторов… Тем более, вы знаете, можно было б не в метальщики бомб, а в сигнальщики пристроиться и вполне уцелеть после акта, и в радостях потом себе не отказать: партия–то была при деньгах несчитанных…

— Но я, — надменно произнёс Ромеев, — человек прирождённо не привычный!

Роговский едко улыбался. Он как бы «угощал» Онуфриева «фон Риббеком». Полковник стоял обочь стола, то почтительно взглядывая на министра, то — уничтожающе — на речистого арестанта.

— Я не к царю, не к обществу, — говорил тот, произнося слова «царь» и «общество» с неописуемым пренебрежением, — я к Создателю обратил мои вопросы обиды! Ты меня, спросил я Создателя, — наказал?

— И какой же вы услышали ответ? — ядовито зацепил Евгений Фёдорович.

— Я услышал — не буду сейчас всего поминать, — но через мои же мысли услышал: если я такой, какой я есть — с умом, с ловкостью, с богатыми чувствами, — и это всё понимаю — то уже по тому видно, что никак я Создателем не обижен, а щедро оделён. И спасибо Ему должен сказать!

Это моё спасибо Ему я повторять не устаю…

Почему послан я родиться в России — мыкать горе, терпеть от злобы и от низости? Не позволь Создатель соделаться козням против моей матери, рос бы я в богатом поместье германским барином. Хлебал бы суп из ягнёнка позолоченной ложкой…

— Супы из ягнёнка, господин фон Риббек, — с издёвкой перебил Роговский, — не числятся среди любимых блюд германских дворян!

Ромеев густо покраснел, нос, формой напоминавший картофелину, покрылся каплями пота. Роговский злорадно любовался сконфуженностью врага, один из дружинников издал горловой смешок.

— Ну… чего бы ни ел я, — потупившись, выдохнул Володя, — а рос бы в

процветании…

Уверенность к нему тут же возвратилась:

— И какой был бы от моего процветания интерес для Творца? Гораздо интереснее Ему и важнее, чтобы я существовал в России, так как нет во Вселенной другой страны, какая была б Ему интересна, как важна и интересна Ему Россия!

— Тогда почему бы, — с серьёзным видом, как бы перестав глумиться, сказал Евгений Фёдорович, — не сделать Ему вас попросту русским?

— Попросту?.. — Ромеев попытался локтями отстранить наседавших дружинников и расправить плечи. — Да потому что кому надо было быть — «попросту», тех Он и создал «попросту», и их, этих простых, по Расее -

миллионы!

Володя в почти истерическом подъёме выделил:

— А я — не такой, не–е–ет! Я — не расейский, не от Расеи я. А — послан в Россию! — он тщательно выговорил «Россию». — Послан из процветания, так как тем и превозносит Творец, что посылает отличаемых в свою Россию, чтобы служили ей с любовью, которая больше любви к процветанию.

— Экое бесстыдство — такую болтовню разводить! — возмущённо рявкнул Онуфриев.

— Когда я себя понял, — с жаром продолжал Володя, обращаясь к Роговскому, — так чего ж я ещё и мог, как не отдать себя на искоренение преступников России?

Не лишённое красоты лицо Роговского исказилось:

— А правительство, чиновники–казнокрады, судьи–мздоимцы, воры, что купаются в роскоши, — не преступники?

— Преступники и они, как же иначе?! — согласился Володя. — Но они против Творца не восстают, Его не хулят, и Он в своё время Сам своими путями их приберёт. Мы же в том Ему поможем и тем свою жизнь перед Ним оправдаем, что будем скрупулёзно действовать против набольших преступников. Таковыми я считал эсеров, но вышло: набольшие преступники — большевики. Потому пришёл я к вам, чтобы без всякой пощады к своей жизни действовать против большевиков!

«Играть он умеет, — в суетливом волнении думал Евгений Фёдорович, — но тут не только игра… Эти «диалоги с Создателем»… Непомернейшая, прямо–таки фантастическая гордость! Ничьё мнение для него не будет свято, и уже из–за этого, по самой коренной сути своей, он — злейший враг».

Евгений Фёдорович выплеснул:

— Всё то, что вы сейчас произнесли, — если вы только сами в это верите, — есть вопль уродливо–раздутого самомнения. Чтобы тешить его, чтобы отнимать жизни, вы выбрали стезю провокатора. И к нам вы теперь явились, влекомые

гнусной, ненасытной жаждой брать, брать жизни…

Володя стремительно подался вперёд, клонясь в рывке, выхватил из–за голенища бритву и молниеносно взмахнул ею перед лицом сидящего на диване Роговского:

— И р-раз! И два!

На него запоздало навалились, заломили руку с бритвой.

— У вас кадык — надвое! — вырываясь, хрипел в лицо господину Володя. — Я вас, считайте, уже два раза полоснул! Вот какие у вас охранители…

Его ударили кулаком по затылку, но он закончил:

— Бритву просмотрели — мастера! То–то красная разведка действует без препятствий…

— Не бейте его! — выдохнул в отпускающем сердечном холодке Роговский. —

Свяжите.

Ромеев бился, зажатый тремя дружинниками:

— Прямая вам по–ольза от меня–а–аа! Как нужен я вам, ну–ужен!

«С чего бы ему быть столь смелым? — больно стучало в голове Евгения Фёдоровича. — Рассчитывает на защиту офицеров! Может, имеет основания — знает кого–то? Сколько их, монархистов, кадетов, пока в одном лагере с нами…»

— О большевиках помыслите! — вдруг жалобно и точно потеряв голос, просипел Володя. — Вот уж — Зло–оо! вот — Сила–аа… Дурачочки вы против них, глупыши белопузые. У них — клыки-с! Порвут они вас и проглотят… Дайте мне поработать против них, вусмерть выложиться, а там — цедите мою кровь по капле…

«Нет ли у него кого здесь, в контрразведке?» — кольнуло Роговского. Он медленно сказал:

— Вы опрометчиво посчитали нас глупцами. Мы знаем о заговоре! В нём участвуют часть офицеров и лица, подобные вам. Готовится свержение нашего правительства народных представителей, дабы установить военную диктатуру. — Евгений Фёдорович резко поднялся с дивана. — Вы прибыли для связи. От кого? К кому?

Открылась дверь, из коридора донеслись голоса. Вошедший Панкеев доложил: волнуются солдаты.

— Кто? — нарочито недоумевающе воззрился на него Онуфриев.

Поручик объяснил: Ромеев и несколько добровольцев задержали троих. Личности весьма подозрительные. Солдаты спрашивают: почему вцепились в Ромеева, а арестованными не занимаются?

Онуфриев — демонстративно — тяжело, скорбно вздохнул:

— Солдаты — спрашивают!.. — со смиренным видом пожал плечами: — Что же-с, армия — Народная… Займитесь арестованными.

— Па–а–звольте! — вмешался министр. — Арестовал — он?! — ткнул пальцем в Володю, стоявшего со связанными за спиной руками. — О–о–он?! — широко расставив ноги в шевровых сапогах, Роговский пристально вгляделся в полковника. — Вы что же… ничего не вынесли из услышанного здесь?