— Кэи?![10] — с энтузиазмом кивнув на пулемет, спросил он Рустама.
— Кэи, — кивнул Рустам, воровато оглянувшись в сторону коридора — не видит ли директор.
Китаец с явным наслаждением, подчеркнуто аккуратно подсоединил коробку к пулемету, продернул патронную ленту и, вцепившись в рукоятки, захлебнулся в счастливом татакании. Группа зааплодировала.
Порозовевший от удовольствия китаец разрядил пулемет и подмигнул Рустаму, кивнув на коробку:
— Ни кэи чжеян ма?[11]
Блин, во как вовремя потренировался-то! А то бы пришлось выкручиваться: дескать, нельзя, да это музейный экспонат, да это только вам, как гостю…
Усмехнувшись, Рустам снял парадный китель и попросил его подержать стоявшего рядом индуса. И, закусив губу, выполнил заряжание пулемета по-боевому: с треском и блеском, «со скоростью поросячьего визга» — когда настроение хорошее, все получается как надо. И вновь аплодисменты разорвали прохладную музейную тишину! Привлеченный шумом, в зал заглянул директор и, оценив обстановку, показал Рустаму большой палец.
В течение всей экскурсии Рустам настороженно ждал от этого пулеметчика какого-нибудь подвоха. И совершенно напрасно — вполне нормальный дядька оказался. Слушал Рустама во все уши, уважительно покачивал коротко стриженой крепкой башкой, понятливо кивал. А однажды так вообще обрадовался — ну как ребенок, право слово.
— Бу пичок билан биринчи космонавт Юрий Гагарин порашют билан сакраган… А вот с этим ножом совершал парашютные прыжки первый космонавт Юрий Алексеевич Гагарин, — остановился Рустам у очередного стенда, — Э-э-э… Уэн зэ фёст козмонот Юрий Гагарин джампд уиз парашют, хи юзд зис найф…
— Дядялин?! — вдруг шумно восхитился китаец.
Группа дружелюбно засмеялась, для Рустама же ничего смешного в этом не было. Не знакомы люди с азами китайского языка, вот и смеются. Дело в том, что в китайском языке нет таких слогов, как «га» или «рин». Ну, как в японском языке, например, нет буквы «л» — и японцы заменяют ее буквой «р». Так и китайцы — за неимением подходящих слогов в родном языке заменяют их похожими, когда надо воспроизвести иностранные слова или фамилии. Например, фамилия «Брежнев» по-китайски звучит так: «Билешинефу». А «Рейган» — «Лиган».
— Дуй, Дядялин,[12] — серьезно кивнул ему Рустам.
— Дядялин — е ши саньбин ма?![13]
Ох, до чего же Рустаму хотелось гордо подтвердить эту версию! Блин, вот люберецкий дембель Леха небось, ни секунды бы не сомневался! Но что поделать? Престиж престижем, но совесть иметь надо…
— Нет, он был летчиком, — со вздохом покачал он головой, — Та ши фэйсинъюань. Но весь отряд космонавтов учил прыгать с парашютом десантник — полковник Никитин. Вот, на этой фотографии они рядом… И, кстати, первая фотография Гагарина, по которой его узнал весь мир, была сделана во время прохождения им парашютной подготовки. Вот она, посмотрите. Гагарин — в прыжковом шлеме, с парашютом. И после окончания полета в космос он приземлился с парашютом, катапультировавшись из капсулы космического корабля.
— Бат уай? — удивился индус, — Ит воз эксидент?
— Ноу, ытызнт, — неохотно проговорил Рустам, — Ит воз южал мэна оф ретёнинг фром спейс ин зэт тайм. — Блин, сейчас скажут: у-у, деревня! Колхоз «Пиёз»…
И вот ничего подобного не произошло. Напротив, гости воззрились на портрет Гагарина с искренним восхищением, а «пулеметчик» даже тихонько зааплодировал.
К концу экскурсии Рустаму ужасно хотелось вывалить язык, как собаке. А еще лучше — закинуть его на плечо: ну одеревенел уже просто! Собравшись с силами он глубоко вздохнул и, стараясь не торопиться, выдал уже просто на автомате:
— Экскурсия окончена, товарищи. Благодарю вас за внимание, будем рады видеть вас вновь в нашем музее, всего вам самого доброго! Экскёшн из оува, диа комрадз. Сэнк ю фо ё аттеншн, глэд ту си ю ин ауа мьюзиам эгейн, гуд лак! Экскурсия нихоясига етди, эътиборингиз учун рахмат. Сизлар билан музейда яна кайта учрашишдан мамнун буламиз. Хайр, саломат булинг. Лийю ваньляо, тунджимэн. Сесе нимэнда чжуи, хэнь гаосин цзай и цы цзайдао нимэн, ицэ шунь ли! — Ф-фу! — не удержавшись, перевел он дух и полез в карман за платком — промокнуть, наконец, взмокший лоб.
Ну, а дальше все было хорошо. Гости пожимали Рустаму руку, от души благодарили за экскурсию, надарили кучу значков. (Маленький алый значок с профилем Мао Цзедуна Рустам потом целый месяц носил вместо комсомольского значка на кителе, пока не потерял во время марш-броска. И никто из командиров не заметил!). Выражали восхищение языковой подготовкой курсантов училища, интересовались, все ли курсанты знают несколько языков. Рустам пояснил, что всем языкам, кроме английского, он обучился еще в детстве, в родной Наманганской махалле.
— У нас в Узбекистане много разных людей живет, — рассказывал он, — Немцы, греки, корейцы, китайцы, уйгуры, дунгане, казахи, татары, евреи… Я, к примеру, учился в русской школе, а более-менее русских ребят в моем классе было всего пять человек. А остальные — всякие.
— И как вы общались? — поинтересовалась сопровождающая группу барышня (Марина, как она потом представилась).
— Да как — нормально общались. Чаще всего по-русски, а вообще, по-всякому. Когда вместе живешь, языки легко запоминаются.
— А вообще, как живете-то? Ну, если все разные такие…
— Да отлично живем! Приезжайте, посмотрите. И — какие мы разные? Ну, имена разве что отличаются: тот — Махмуд, тот — Христофор, та — Марта… А так — вместе росли, вместе учились… Многие женятся. Чего различать-то?
Беседуя с гостями, Рустам краем глаза засек, что у крыльца музея Киваев что-то выговаривает четырем мужикам номенклатурного вида. Одеты мужики были весьма прилично, все — при галстуках, но вся эта великолепная четверка была явно с хорошего бодуна. И выглядели они — как нашкодившие школьники перед беспощадным завучем.
Окатив сию четверку ушатом ледяной учтивости, начальник музея сухо кивнул, давая понять, что разговор закончен. Рустам догадался, что эти подгулявшие мужички и есть те самые пропавшие референты с переводчиками.
Наконец, сердечно распрощавшись, группа проследовала в автобус. Последними загрузились блудные детки, имевшие после беседы с Киваевым вид весьма и весьма сконфуженный.
— Р-разгильдяи… — сощурившись, процедил им вслед Киваев, — Р-р-работнички…
Дело, как выяснилось, приключилось самое банальное: референт из Минкульта вместе с переводчиками должен был прибыть накануне, дабы согласовать время экскурсии. Переводчики же должны были ознакомиться с экспозицией и подготовиться к специфическому переводу. Но, приехав в Рязань, референт первым делом решил навестить своего друга-однокашника, с которым вместе учился в высшей комсомольской школе. И вот этот самый друг, функционер Рязанского обкома комсомола, оказался мужиком радушным и хлебосольным. Первым делом он разместил гостей на обкомовской даче (чего вам по гостиницам клопов кормить). А дальше — как положено: ну, за встречу, по маленькой! Эх, славно-то как, с дорожки-то! Так, между первой и второй… да ничо, не переживай, все устроим, делов-то! А помнишь?… Ну, еще бы! Эх, времечко было! Ну, давай за нас! Да л-ладно, не парься, завтра с утреца все решим! Нормально сидим, ну! А давай — нашу: кам-самоль-цы! Даб-ра-воль-цы!!..
Короче, гости очухались только к полудню следующего дня. Пока соображали, где они находятся, да что делать, да пока добрались до места назначения — все само собой и устроилось.
Понятно, почему Киваев с ними таким морозным тоном беседовал: у кого как, а в офицерской среде весьма презирают тех, кто не умеет совмещать выпивку со службой. Можешь гулять накануне, насколько тебе финансы и фантазия позволяют, но чтоб утром — как штык! — был на построении, готовый к работе, тогда ты — офицер. А не можешь — лучше не берись, дабы не позориться. А вот Рустама Киваев похвалил, хоть и весьма сдержанно: собственно, что такого произошло? Что, впервые у нас армия за головотяпство гражданских отдувается, что ли? У кого как, а у нас это скорее правило, чем исключение из правила.
— Нормально сработал, Садыков, — дозированно отмерил похвалу начальник, — Не подвел. Волновался?
— Вначале — да, — признался Рустам, — А потом ничего, легче пошло…
— А вообще, ты молодец! — улыбнулся Киваев, — Прямо как Фидель Кастро. Довелось мне на его выступлении как-то побывать — давно, еще когда в Москве фестиваль молодежи и студентов проходил. Представляешь: три часа он без передыху говорил — и все сам, без бумажки. И что самое интересное: говорит по-испански, а все понятно! А этим организаторам я, будь моя воля, хвоста бы накрутил… Совсем совести нет, что ли?
Как оказалось впоследствии, совесть у организаторов все-таки была. Помимо благодарственного письма руководству музея, привезли они через неделю почетную грамоту лично для Рустама, каковую Киваев и вручил ему торжественно, под аплодисменты всех сотрудников музея.
