Ольга знала, что делегаты доставят обоз с продовольствием в осаждённый Ленинград, и она завидовала счастливцам, и мечтала о Ленинграде, и возможность пойти по улицам Ленинграда, пожать руки ленинградцам, заглянуть в их обстрелянные дома казалась ей совершенно сказочной. А когда Ольгу выбрали делегатом, она всё боялась, что в последнюю минуту что-нибудь изменится, сорвётся, что вместо неё пошлют другого… Товарищи по отряду приносили ей письма, адресованные «туда», Юрий Музыкант принёс даже посылку для жены и умолял Ольгу обязательно отнести ей лично. Ольга обещала, принимала письма, записывала адреса, а сама не верила, что всё это правда… Иногда в её мозгу мелькала мысль о брате, о Марии и её семье, но Ольга отгоняла невозможную надежду. Конечно же, Борис сразу увёз в далёкий тыл и Марию, и Андрюшку. Но, может быть, Анна Константиновна осталась? Увидеть её, обнять и всё рассказать ей, как матери!.. Она тотчас останавливала себя — нет, это слишком хорошо, не может быть…
Но вот уже промелькнули десятки станций и полустанков с толпами встречающих, промелькнули тысячи дружелюбных лиц, отзвучали сотни v приветственных речей и возгласов. Позади осталась Кабона, ещё недавно — простое приладожское село, а теперь — огромный порт, где круглые сутки выгружаются из вагонов и нагружаются на машины тысячи тонн грузов, где грузовики наполняют воздух дребезжанием, гудками и запахом бензина, где при свете дня и в темноте, при свете включённых фар, колонны грузовиков сползают с берега на лёд и уходят туда, в морозную, неспокойную даль озера, за которою — край ленинградской земли… а другие колонны грузовиков ползут навстречу им, из этой неспокойной дали, и всползают на берег, нагружённые станками или заполненные до отказа людьми, вывезенными «оттуда»… Ольга всматривалась в их изнурённые, потемневшие лица — лица выходцев «с того света», и читала в их пристальных глазах отсвет какого-то глубокого знания, неведомого ей. Стыдясь своего незнания и своего здоровья, она ходила среди приехавших, желая и боясь встретить знакомых, и робко расспрашивала обо всём, что они перенесли. Но они быстро узнавали, что она делегат партизанского края, и сами начинали расспрашивать её с интересом и с бесконечным уважением к её боевой судьбе, и тогда у Ольги исчезало ощущение необыкновенности этих людей — как боец повстречалась она с бойцами. Позднее, после встречи и бесед с ленинградцами в самом Ленинграде, она окончательно поняла, что у партизан и у ленинградцев есть истинное душевное родство — потому что и в блокаде, и в немецком тылу борьба забирала всего человека, требовала крайнего напряжения сил, чистоты и смелости духа…
И вот она шла по Ленинграду, взволнованная и потрясённая всем, что узнала, всем, что видела. Кого она найдёт? Кого уже не найдёт никогда?..
Ей нужно было в Петроградскую сторону к жене Юрия Музыканта, но ноги сами повернули на знакомую улицу, к знакомому пятиэтажному дому. Ей вспомнилось, как она приезжала сюда на каникулы или по делам, на комсомольские конференции и совещания и как ей нравилось останавливаться у Смолиных. С десяти лет Ольга не имела семьи, скиталась вместе с братом из одного города в другой, девочкой привязалась к его первой жене, тягостно переживала его развод, потом всей душой полюбила и Марию Смолину и, особенно Анну Константиновну. Но, пожалуй, только в дни войны она по-настоящему оценила силу чувства, связавшего её с ними. Сколько раз она думала о том, что потеряла брата и что больно и горько потерять вместе с ним двух самых близких женщин, ставших матерью и сестрой… Догадалась ли Мария, что он поступил недостойно? Оправдала ли она его? Или отшатнулась от него? И что подумала, что сказала, как поступила Анна Константиновна?..
Ольга остановилась против знакомого дома и подняла глаза к окнам пятого этажа. Окна были частично заколочены, зачем-то приделанные дощатые ставенки поскрипывали на ветру. Для чего ставенки? Чтобы предохранить стёкла при обстрелах?.. Но тогда, значит, кто-то позаботился навесить их? И кто-то открыл их поутру, впуская в комнаты дневной свет?..
Она взбежала по лестнице, привычно позвонила, потом сообразила, что звонок не действует, и начала стучать. Совсем просто, как в любой мирный день, за дверью возникли шаги, звякнула цепочка, щелкнула задвижка — и в раскрывшейся двери появилась Мария. В первое мгновение Мария показалась Ольге совсем прежней — те же серьёзные блестящие глаза, то же светлое лицо под зачёсанными назад волосами, обнажающими высокий, гладкий лоб.
Мария, не узнавая, смотрела на девушку в тулупчике и меховой шапке с красноармейской звёздочкой.
— Вам кого? — доброжелательно спросила она.
— Маша! — пробормотала Ольга. — Это я!..
Мария вскрикнула и отступила от двери. Радость, смятение, какое-то горькое воспоминание и снова радость, побеждающая все другие чувства, отразились на её лице. Она вскинула руки и не обняла, а только схватила Ольгу за плечи и притянула к себе, Ольга увидела слёзы в её глазах и сама заплакала, прижимаясь лицом к плечу Марии.
— Ну, вот, разревелись, — сквозь, слёзы, шутливо сказала Мария и втянула Ольгу в переднюю. — Ну, входи же, входи… Оленька, откуда?
— Дай сперва поглядеть, какая ты, — говорила Ольга, размазывая слёзы по щекам. — Я с партизанами… с обозом… ты, может, слышала… А где Андрюша?.. Господи, неужели это всё правда?..
Она сняла тулупчик, шапку. Радостно вскинулась, уловив шаги в глубине квартиры.
Незнакомая пожилая женщина выглянула из кухни. Андрюша, выросший и похудевший, держался за её юбку.
— Андрюшенька! — позвала Ольга, подбегая и опускаясь на колени перед ребёнком. — Андрюша… Малыш…
Мальчик поздоровался с доверчивой готовностью, но смотрел на Ольгу, как на чужую. Ольге не надо было спрашивать, она уже почувствовала, что другой, самой желанной встречи не будет.
Мария объясняла чужой женщине:
— Ты знаешь, кто наша гостья, Мироша? Это партизанка, обоз с продовольствием привезла к нам через фронт…
Ольга поняла, что этим представлением Мария как бы отгородилась от прежней родственной близости.
В комнате Марии, среди многих перемен, Ольга прежде всего заметила пустое место над столом, где раньше висел портрет Бориса. На столе, прислонённая к чернильнице, стояла небольшая фотография. Ольга невольно подошла и разглядела красивое мужское лицо, шпалу на петлице военной гимнастёрки… Она оглянулась, стыдясь своего нескромного любопытства.
Мария стояла посреди комнаты, подняв брови, с потухшими глазами. Теперь Ольга видела, что Мария очень изменилась — лицо резко осунулось и потускнело, припухлости под глазами странно искажали прежде чистые черты, незавитые волосы лежали на голове бессильные, будто поникшие. И столько разом возникшего страдания проступило в этом изменившемся облике, что Ольга с жалостью и стыдом вспомнила, что она — сестра Бориса, смущённо обняла Марию и шепнула:
— Маша… ты мне только не говори ничего… я всё понимаю… я бы так хотела…
Глаза Марии блеснули, горькие морщины разгладились.
— О чём ты, Оля? — Она усадила Ольгу на диван рядом с собою, нежно поцеловала её. — Ты мне лучше о себе расскажи. Я догадалась, что ты с Гудимовым пошла. Я столько раз думала о тебе… Девушка, в лесах, в землянках, в походах… Это очень страшно, Оля?
— Иногда, — призналась Ольга, — но в общем привыкаешь. И потом кругом люди. Товарищи. Когда одна — страшно. Но вот мы уже второй день здесь — нет, Маша, не нам страшно. После того, что я здесь увидела, что нам рассказывали… я не знаю, что ещё может быть страшнее! Я в плену была. Меня били. Я бежала зимой через болото, пока не упала без сознания… Но это борьба. Действие. А вот так месяцами жить, как вы… умирать, как вы… не знаю, как бы я сумела выдержать…
И вдруг просто спросила:
— Мама умерла?
Мария кивнула головой и сурово сказала:
— Всё дело в том, что у нас тоже борьба. И действие. И потери, как в бою.
— Скажи мне, Маша…
— Что, Оленька?
Но вопрос не произносился. Никакие усилия не могли заставить губы прошептать этот вопрос.
— Ну, так я тебя спрошу, — ровным голосом сказала Мария. — И ты мне ответь всю правду. Мы ведь заслужили право честно разобраться во всём и не лгать друг другу. Даже если это тяжело. Скажи мне. Оля… Тогда, когда всё решалось… Трубников разыскал тебя или нет?
— Я бы всё равно не уехала!
Мария молчала, горько сжав губы.
— Нет, он не разыскал меня, — сказала Ольга. — Я была в отряде, мы получили винтовки и учились обращаться с ними. А он торопился… — Она припала к Марии и всхлипнула. — Маша, мне так… мне так… Ты можешь забыть, что я его сестра?..
— Я не хочу ничего забывать, — строго сказала Мария и поцеловала Ольгу в мокрый глаз. — Я рада, что есть Оля Трубникова, партизанка и молодец. Что в семье человека, которого я любила, есть настоящие люди. Ты это понимаешь?
