— Отдохнуть не мешало бы. Да и в кои веки в город вырвались и вечер свободный выдался. Может, в театр махнем? Он только что вернулся из эвакуации и сегодня открывает гастроли.
— Я с удовольствием.
Они отправились к театру пешком. Проспект Ленина был разрушен не очень сильно по сравнению с той улицей, по которой они ехали, и они наслаждались тихой морозной погодой, ничего похожего не имеющей с сальскими ветрами, легкими пушистыми снежинками, пахнущими морем и навевающими довоенный Сакский аэродром. Их не огорчало даже то, что улицы были пустынны — редко, очень редко встречались прохожие, и большей частью военные.
Около театра прохаживались два лейтенанта-артиллериста да девчушка лет семнадцати — кого-то поджидали.
По бокам центрального входа висели красочные афиши с портретом симпатичной молодой женщины в кружевном пеньюаре с распущенными по плечам волосами.
— «Отелло», — прочитал Петрухин и причмокнул губами. — Недурственна. Очень недурственна.
Меньшиков хотел обратиться к девчушке с вопросом, где билетные кассы, когда к ним из дверей фойе направился немолодой мужчина в штатском.
— Здравствуйте, товарищ генерал и товарищ майор, — приветливо поздоровался он как со старыми знакомыми и представился: — Администратор театра Семен Яковлевич Гольдин. Прошу, — указал он рукою на дверь.
Меньшиков подивился распорядительности генерала: когда это он успел связаться с театром? Или кто-то из его знакомых предупредил администрацию о желании московского генерала побывать на премьере?… Встречают как освободителей города. А не спутал ли их Семен Яковлевич с кем-то?…
— Мы еще билеты не взяли, — сказал Меньшиков, желая разобраться в ситуации.
— Никаких билетов, — возразил Семен Яковлевич. — Вы наши гости.
Меньшиков так пока ничего и не понял.
Фойе и зал были полупустые, хотя до начала спектакля оставалось десять минут. И это несколько успокоило Меньшикова: похоже, ждали именно их.
Администратор завел генерала и майора в директорский кабинет, помог им снять шинели и проводил их в ложу.
— После спектакля, если я, паче чаяния, задержусь где-нибудь, вы не уходите, дождитесь меня. Ведь у нас сегодня, по существу, открытие сезона.
Когда он ушел, генерал озабоченно почесал подбородок, загадочно и с присущей ему лукавинкой глянул в глаза Меньшикову и чему-то усмехнулся. То ли укорял: а ты — отдыхать, видишь, с какими почестями нас встречают? Генералу почести по праву, а ему-то с какой стати? Тем более, похоже, банкет затевается: «Ведь у нас сегодня, по существу, открытие сезона».
Играли «Отелло», спектакль, далекий от современной жизни, трагедию о большой и несчастной любви, заставляющей забыть войну и, быть может, потому так впечатляющую, навевающую прежние лучшие годы: знакомство с Зинушей, встречи весенними вечерами, когда терпкая зелень дурманила их своим запахом, вливала в душу нежные возвышенные чувства. Меньшиков смотрел на сцену, а вместо Дездемоны видел жену, и слова любви Отелло были как бы его словами…
Лишь в середине января ему удалось вырваться в Москву. Зина писала, что у нее будут каникулы, но она никуда не поедет. И хотя в письмах она ни словом не обмолвилась о своих чувствах к нему, он между строк читал, что ждет она его с нетерпением.
Было воскресенье. Он приехал в столицу в рань-раньскую и до общежития добрался, когда не было еще и девяти. К своему большому удивлению и огорчению, Зину он уже не застал, — …Полчаса уже, как убежала, — сообщила вахтерша, сочувственно причмокнув губами. — Теперь только вечером вернется. Так завсегда они… — А с кем она? — вырвалось у Меньшикова, и лицо его загорелось от стыда: вахтерша, конечно же, уловила в его голосе нотки ревности — губы ее дрогнули в улыбке.
— Да с подружками своими, Кланькой да Аськой, — попыталась она успокоить военного летчика.
— И куда же они убежали? — более равнодушно спросил Меньшиков.
Глаза вахтерши метнулись в сторону, и Меньшикову показалось, что в них таится хитринка. Знает она, где Зина. Но ответила женщина другое:
— У них дорог много. Сегодня сюда, завтра туда. Молодежь…
Меньшиков почувствовал на себе взгляд и обернулся. Сбоку стояла стройная симпатичная девушка в спортивном костюме, жуя яблоко, с любопытством и бесцеремонностью рассматривая его.
— А вы кто ей будете? — задала вопрос девушка.
Меньшиков смутился. Действительно, кто? Сказать, что брат… От одной мысли ему стало неловко.
— Да так… знакомый.
— Просто знакомым тетя Нюра адресов не дает, — категорично и с иронией заметила девушка, осуждая то ли тетю Нюру, то ли Меньшикова. — Вот если бы вы были Зине другом… — Девушка кокетливо подбоченилась, пристально заглядывая ему в глаза.
— Само собой, — признался он.
— Вот это другое дело! — обрадованно воскликнула девушка. — Не мучьте его, тетя Нюра, скажите, где Зина. Все равно товарищ военный узнает… И зачем томить его напрасно до вечера? Ведь все равно он будет ее ждать. — Она посмотрела на Меньшикова, требуя подтверждения ее слов. Он кивнул.
— Ох и болтушка ты, Люська, — недовольно проворчала вахтерша. — Вечно встрянешь… И какое твое дело?
— Экая вы несознательная, тетя Нюра, — стала укорять ее девушка. — Уважаемый человек, военный летчик, обратился к вам, а вы… Может, они друзья детства, может… Да и мало ли что «может»… Скажите же ему, где искать Зину.
— Знамо где… — Тетя Нюра опустила глаза. — Все там же, на Госпитальном валу.
— И в том же доме?
Вахтерша кивнула.
— Вы знаете, где это? — обратилась девушка к Меньшикову.
— Нет. Но найду. Подскажите только номер дома, квартиру.
— Я вас провожу, — вызвалась девушка. — Мне как раз в ту сторону. Подождите, я переоденусь…
Дорогой Люся рассказала, что Зина и еще три девушки устроились в домоуправлении на подрядную работу и по выходным дням, а иногда и вечерами — теперь вот во время каникул — ремонтируют квартиры: белят, красят, обклеивают обоями.
— …Клаву и Асю я понимаю, — осуждающе говорила Люся, — у них родители бедные, живут в селе. А у Зины отец врач. Но, видите ли, она слишком гордая, чтобы просить у них помощи…
«Так вот откуда у Зины появились деньги, чтобы вернуть ему долг». Меньшиков запоздало ругал себя: не придал этому значения, считал, что деньги прислали родители, и не спросил, наладила ли она с ними отношения. Оказывается, не наладила…
Еще в детстве отец не раз говорил Меньшикову: «Если хочешь узнать человека, посмотри на его руки…» И когда он увидел Зину в комбинезоне и платочке, забрызганных мелом, ее руки, изъеденные известью, сердце его сжалось от жалости.
Зину его появление ошеломило. Она застыла с щеткой в руке как изваяние, не ответив на его «здравствуйте». Смущены были и подруги — вид у них был не для свидания.
Надо было как-то разрядить обстановку, и Меньшиков сказал весело:
— Бог в помощь, прекрасные амазонки! Ну-ка, ну-ка, проверим, что вы тут натворили. — Обвел потолок, стены внимательным взглядом. — А что, очень даже здорово. И кто у вас тут главный?
Ободренные его веселым голосом, девушки заулыбались и единодушно указали взглядом на Зину.
— Она не только главная, — осмелела одна девушка, — она у нас и самая прилежная, самая умелая.
— Вот именно такую я давно ищу невесту, — пошутил Меньшиков, и его шутку тут же подхватили. Девушки побросали кисти, щетки, обступили его и засыпали вопросами:
«А когда свадьба?», «Разрешается ли летчикам венчаться?», «Будет ли свадебное путешествие на самолете?»…
Так, по существу, он сделал Зине предложение. Свадьбу они сыграли через месяц. Правда, это скорее была вечеринка в ресторане с его друзьями и ее подругами, без родителей (старики Меньшикова приехать не могли, а Зинины не пожелали), без посаженых отца и матери, без крестных и вообще без всяких свадебных обрядов и церемоний.
А через полгода Меньшиков получил назначение к новому месту службы. И стала кочевать с ним любящая и любимая Зинуша по дальним и ближним гарнизонам, принеся ему в жертву свою учебу, свою мечту стать учительницей, свою судьбу. Любовь к мужу, а потом и к дочери одержала верх надо всем. И она ни разу не пожаловалась, не пожалела ни о чем, не упрекнула мужа за нелегкую кочевую жизнь. Она всегда понимала его, и ему всегда с ней было легко и просто…
